Из кухни донёсся знакомый звук кофемолки. Марина зашла и увидела Олега за столом — он уткнулся в телефон. На экране снова всплыло сообщение от Родиона. Лицо мужа сразу выдало привычный коктейль из тревоги и вины.
— Что теперь? — спросила она, ставя перед ним чашку кофе.
— Студия. Говорит, нашёл продюсера, готового записать альбом.
Олег потёр лоб — он всегда так делал, когда речь заходила о сыне. Марина села напротив. Интуиция уже подсказывала: разговор будет тяжёлый.
— Сколько?
— Два миллиона.
За три года брака это была уже четвёртая «последняя просьба» сына Олега. То долги за съёмную квартиру, то гитара, потом фестиваль в Европе. Сценарий не менялся: всё срочно, всё обещает вернуть, потом — тишина и новая история.
Марина поставила чашку. Посуда звякнула — пальцы чуть дрожали.
— У нас нет таких денег.
— Есть дача… Иожно взять кредит под залог дачи.
Он сказал это почти шёпотом, не поднимая глаз — рассматривал узор на скатерти.
Марина поперхнулась. Опять дача. Та самая, что досталась ей от деда.
— Ты серьёзно? Я уже говорила — никакой дачи.
Олег встал, подошёл к окну. Плечи напряжены, руки сжаты в кулаки.
— Если не поможем сейчас, он опять сорвётся. Снова будет лежать на диване, пить…
Кон чину первой жены он до сих пор носил на себе, как тяжелую ношу. Лена у мер ла от рака, когда Родиону было пятнадцать. С тех пор Олег пытался заменить сыну всё и сразу — заботой, деньгами, вниманием. Марина видела, как ему тяжело каждый раз, когда Родион звонил с новой проблемой.
— А если снова не вернёт?
— Вернёт. Он изменился. В этот раз — точно.
Три года она старалась быть «понимающей мачехой»: кормила, когда тот приезжал, слушала жалобы, не лезла, когда Олег снимал деньги с их счетов. Но её терпение кончилось.
— А его долги за квартиру? Триста тысяч. А гитара за сто?
Олег повернулся. Глаза усталые, больные.
— Перестань считать. Это мой сын.
— А я тогда кто?
Марина встала, взяла ключи от машины. Обиду она чувствовала не на Родиона — на Олега. Он сделал её молчаливым спонсором чужих мечт.
— Я подумаю, — бросила она и вышла.
***
Марина припарковала машину у калитки и вышла, вдыхая знакомый запах моря и сосновых иголок. Она открыла дом, распахнула окна, включила свет. В гостиной всё было, как всегда: дедушкин рояль — чёрный, потёртый, с пожелтевшими клавишами — стоял у стены, будто ждал. Марина смахнула пыль с крышки и приоткрыла окно пошире. Сентябрьский воздух ворвался в комнату вместе с запахом моря и звуком волн.
Дача на побережье досталась ей от дедушки пять лет назад. Дом был запущен, но она вложила в него душу. Сделала ремонт, покрасила стены, поставила книжные полки, привела в порядок рояль. Теперь здесь было по-домашнему — тепло, просто и честно.
— Деньги — это воздух, — как будто снова услышала она голос деда. — Потратишь — и всё. А земля с тобой. Пока стоишь на ней — стоишь крепко.
Он сказал это лет десять назад, когда соседи уговаривали его продать участок — предлагали втридорога, почти втрое выше рыночной цены.
Марина села за рояль, нажала пару клавиш. Инструмент давно не настраивали, но в нотах всё ещё угадывалась «Лунная соната» Бетховена. Дед обожал, когда она играла её по вечерам.
Зазвонил телефон.
— Марина Алексеевна? — голос Родиона звучал на удивление вежливо. — Как у вас дела?
— Нормально.
— Папа сказал, вы ещё думаете насчёт кредита. Хотел бы объяснить всё лично…
Марина закрыла крышку рояля.
— Слушаю.
— Ну вы же понимаете, искусство требует жертв. У вас с папой все стабильно — работа, дом, зарплата. Не то что у меня. У меня — только один шанс. И если я его не использую, останусь никем.
«Никем». Слово задело. Он всерьёз считал, что она — «кто-то», а он — «никто»? Или, может, наоборот?
— Родион, а что если не получится?
— Получится. Я это чувствую.
— А если нет?
Неловкая пауза. Потом — с легким раздражением:
— Марина Алексеевна, негатив убивает креатив.
Она молча отключила звонок. Открыла рояль снова. На этот раз сыграла что-то своё — мелодию, придуманную в детстве. Тихую и упрямую, как сама она.
***
Марина вернулась домой к вечеру. В прихожей было темно, только в кухне горел свет. Оттуда доносился знакомый щелчок клавиш — Олег сидел на кухне с ноутбуком, что-то считал в Эксель. Рядом лежала распечатка — видимо, условия кредита.
— Ну как? — спросил он, не отрывая взгляда от экрана. — Подумала?
Марина поставила сумку у стены, сняла куртку.
— Да, — сказала она спокойно. — Я не буду закладывать дачу.
Олег резко поднял голову, будто не поверил вначале, что услышал.
— Что?
— Ты слышал. Я сказала: нет.
Он захлопнул ноутбук, встал. В его движении было что-то резкое, почти театральное — как будто он ждал возможности встать и начать спор.
— Марина, ты вообще понимаешь, что говоришь? Это просто дача! А Родион — мой сын!
— А я кто? — Она повесила куртку на крючок, не оборачиваясь. — Временная жена? Или всё-таки человек, с которым ты живёшь и что-то строишь?
— Не передёргивай.
— Я не передёргиваю, — повернулась она к нему, голос был тихим, но твёрдым. — Я просто спрашиваю: кто для тебя важнее — я или Родион?
Несколько секунд Олег молчал, будто боролся сам с собой.
— Это неправильный вопрос, — выдавил он наконец.
— Почему? Мне кажется, вполне честный.
— Потому что нельзя сравнивать жену и сына.
— Можно. И ты уже сравнил.
Он ничего не ответил. Резко схватил со стола ключи, шагнул к двери. Машинально, по памяти, как будто репетировал это заранее.
— Я не буду это слушать.
— Олег, подожди…
Хлопнула дверь. Через секунду — глухие шаги по лестнице. Потом рев двигателя и машина уехала в ночь.
Марина осталась одна. Кухня выглядела так, будто кто-то нажал «пауза»: чайник на плите ещё не включён, на столе лежат неразобранные пакеты с продуктами. Странно, но она не чувствовала злости. Только пустоту и какую-то светлую грусть.
Это был её выбор.
***
Утром раздался звонок в дверь. Марина открыла — на пороге стоял Родион с объёмным спортивным рюкзаком за спиной. Лицо закрытое, усталое. Глаза настороженные.
— Можно войти? — Он прошел в прихожую, не дожидаясь ответа. — Нам нужно поговорить.
Марина молча прошла на кухню, поставила турку. Пока варился кофе, в воздухе повисло напряжение, плотное, как дым. Родион уселся за стол, положил перед собой телефон — как будто готовился к деловому разговору.
— Марина Алексеевна, — начал он ровным, почти заученным голосом. — Я понимаю, вы переживаете. Но сейчас — правда, последний шанс. — Он говорил размеренно, как человек, привыкший убеждать. — Если не получится — я больше никогда не попрошу ни копейки.
Марина поставила перед ним чашку, села напротив. Глядела прямо, не моргая.
— Родион, я уже всё решила.
Он вздохнул, нервно повёл плечами, потом резко подался вперёд.
— Вы не понимаете! — Голос сорвался, стал громче. — У меня неделя. Продюсер ждёт только неделю. Потом — всё. Дверь захлопнется.
— Ну и пусть захлопнется, — тихо ответила она.
Родион откинулся на спинку стула, в глазах мелькнуло что-то холодное.
— Знаете что, Марина Алексеевна? — Он встал, накинул рюкзак на плечо. — Вы никогда не были мне семьёй. Вы просто чужой человек, который притворяется.
Он вышел, не глядя. Дверь хлопнула. Марина допила кофе, помыла чашки.
Вечером вернулся Олег. Без привычного «привет», без извинений или подарков. Он просто вошёл на кухню, сел за стол напротив. Долго молчал. Взгляд блуждал по комнате — мимо неё, мимо себя.
— Родион звонил, — наконец сказал он.— Сказал, ты отказалась окончательно.
— Да.
Олег кивнул, как будто получил подтверждение приговора. Потом добавил:
— Может, я был неправ.
Марина подняла глаза.
— В чём?
Он провёл ладонью по лицу, будто пытался стереть с него усталость.
— Все эти годы… Я пытался компенсировать отсутствие матери. Деньгами, подарками, поездками. — Голос был тихим. — А от тебя… я просто ждал жертв. Не просил — именно ждал. Как должное. Я, может, и отец так себе. И муж, видимо, тоже.
Марина протянула руку через стол. Касание было тёплым, крепким.
— Ты можешь быть отцом. Но будь и мужем тоже. Ты не должен выбирать. Я не прошу между нами выбирать.
Тишина снова накрыла кухню, но теперь она была другой — тёплой. Живой. Как перед первым снегом.
***
Прошел месяц. Олег вернулся с работы с довольным видом — редкое настроение в последние недели — и сел ужинать.
— Помнишь моего старого знакомого Виктора? Режиссёр из драмтеатра. Мы с ним учились вместе, — сказал он, намазывая масло на хлеб. — Предложил Родиону работу звукооператора.
Марина отложила вилку.
— И что Родион?
— Сначала фыркал. Сказал, что это «не его уровень»,— Олег усмехнулся. — Но когда понял, что больше денег не будет, согласился.
— Серьезно?
— Вполне. Зарплата небольшая, но стабильная. Плюс возможность заниматься музыкой в свободное время.
Они ели молча. Марина чувствовала, как между ними что-то меняется — как будто между ними наконец установился новый ритм. Без напряжения. Без вечной драмы.
— Марина, — вдруг сказал Олег. Голос стал серьёзнее. — Я должен извиниться. За всё.
— Не надо.
— Надо. Я ставил тебя в положение, где ты не могла отказать. Я этого не осознавал тогда, но это было несправедливо. По отношению к тебе, к нам обоим.
И вдруг Марина поняла: они больше не играют в семью.
Они понемногу становятся ею.
