«Разве я вам родная? Вы же сами это подчеркивали. Так что не рассчитывайте, что я помогу с вашими долгами», – я четко дала понять свекрови. Стояла в прихожей в своем сером, слегка мятом пальто, потому что не дала ему времени «отвисеться» после работы — сразу рванула сюда, к ним, когда Николай позвонил с тем самым: «Ди, мама хочет поговорить». Мама. Вот уж у кого язык поворачивается на это слово.
Людмила Андреевна сидела на краешке дивана, скрестив руки на груди, будто и не пыталась излучать уважение к чужому человеку в своём доме. На ней был бордовый вельветовый халат — как всегда, демонстративно домашняя, демонстративно старая школа. Ее лицо и в молодости, наверное, не отличалось мягкостью, а теперь и вовсе напоминало гравировку на надгробии. Уважение к ней надо было выцарапывать из себя гвоздем.
– Ты не просто неродная, Диана, – она прищурилась, как будто собиралась вырезать правду, как рыбину, – ты чужая. Чужая для нас с первого дня. И я это говорила. Но ты думала, что деньгами завоюешь любовь?
Я не ответила. У меня и без того день был тяжелый — заказчики из Германии выкатили правки к проекту, которых даже в кошмаре представить было сложно. Я сегодня дважды плакала в туалете на работе, а тут ещё эти… «любовь», «родная», «чужая».
– Люда, хватит, – сказал Виктор Семёнович, который, казалось, пришёл с того света на пару минут понаблюдать за цирком. – Давай без поучений. Дело ж не в родне. У нас проблемы, Ди. Реальные.
Вот этот «Ди» от него звучал, как насмешка. Мои коллеги звали меня Ди — в офисе это звучало легко и по-дружески. А из его уст — как уменьшительное от «иди отсюда». Я посмотрела на Николая. Он стоял у окна, глядя в дождливый двор, где грустно капал свет от редких фонарей. Молчит.
– Так вы хотите, чтобы я просто… заплатила? – переспросила я, хотя знала ответ. Мне было нужно услышать, как они это скажут. Прямо. Без купюр.
– Не заплатила, – вмешался Сергей, брат Николая, – а вложилась. Мы ж семья. А бизнес – общее дело. Или ты только в Инстаграме общая?
Иронично, что именно он говорил о «вложиться». Человек, у которого всё, кроме амбиций, в минусе. Когда я предложила помочь с автоматизацией клиентской базы, он хмыкнул: «А у нас и так всё работает». Конечно. На бумажке и на авось.
– Серьёзно? – я повернулась к Николаю. – Это вы меня позвали сюда, чтобы я заплатила за ошибки вашего сервиса? Вы решили, что у меня на лбу написано «банкомат»?
– Ди, – начал он, виновато, как мальчишка у директора, – не всё так…
– А как, Коль? Объясни. Словами. Ты же умеешь, когда захочешь.
– Мы… просто подумали, что ты могла бы помочь. Временно. До осени. Мы вырулим. Слово.
– Вырулим? – я рассмеялась. Сухо. Без эмоций. – Вы десять лет «выруливаете». Я предложила построить воронку клиентов — вы отказались. Предложила модернизировать сайт — ты сказал, что у вас свой парень есть. Я пыталась быть полезной, а не красивой женщиной с деньгами. И вы меня тогда не слушали.
– Потому что ты не понимаешь, как у нас принято, – бросила Людмила Андреевна. – У нас семья работает по-своему. Мы не какие-то там айтишники. У нас моторы, не мышки компьютерные.
– У вас не семья. У вас замкнутый клуб старых обид и амбиций, – проговорила я почти шепотом. – Николай, ты ведь знал, что они придут ко мне за деньгами. И не предупредил.
Он молчал. Ему бы родиться камнем. Или хотя бы пластмассовым солдатиком — те хоть выдерживают взрыв.
– Спасибо за искренность, – я взяла сумку, – но чужим я помогаю только по доброй воле. А не по давлению. И да, Людмила Андреевна, на всякий случай: я квартиру купила до брака. Не нужно к ней примеряться, ладно?
– Неблагодарная, – тихо прошипела она. – Это ты неблагодарная, что мы тебя приняли вообще.
– Приняли? – я уже стояла в дверях. – Нет, вы меня потерпели. А я вас. Но, знаете, у меня терпение заканчивается там, где начинается шантаж. И ложь. А у вас всё этим пронизано, как сыр плесенью.
Вышла в дождь. Он был ледяной, колючий. Машина стояла через два квартала – из принципа не парковалась под их окнами. Не хотела, чтобы думали, что я к ним. Я ехала не к ним. Я всегда ехала мимо.
Позже, уже дома, в теплой кухне с чашкой мятного чая, я пыталась понять, зачем вообще туда пошла. Ради Николая? Ради приличия? Ради надежды, что всё-таки можно стать частью чего-то настоящего? Или просто хотелось убедиться, что я не сумасшедшая?
С ума, скорее, сходят те, кто всю жизнь пытается доказать что-то тем, кто не собирается их слушать.
Мессенджер запищал. Николай.
«Ди, ты всё не так поняла. Я просто хотел, чтобы ты почувствовала, что ты — часть нашей семьи». Я уставилась на экран.
Часть?
Я выключила телефон.
Утро началось с фразы: «Ты не права, Диана».
Нет, это не был голос совести. Это был Николай. Он стоял на пороге моей квартиры — той самой, что я купила за год до свадьбы, в доме с нормальным лифтом и консьержем, без крошек в подъезде и вечно орущих соседей. И выглядел он так, будто пришёл не мириться, а требовать возмещения морального ущерба.
– Я не понимаю, чего ты добиваешься, – продолжал он, заходя без приглашения и даже не снимая ботинки. – Ты обиделась, потому что тебя попросили помочь?
– Я обиделась, потому что ты позволил им превратить меня в спонсора вашего провала, – ответила я, наливая себе кофе. Не предложила ему — пусть чувствует разницу.
Он сел на стул и тяжело вздохнул, как будто собирался сыграть роль страдающего мужа в телесериале.
– Это не провал. Просто трудности. У всех бывают. Ты зарабатываешь. Мы нуждаемся. Где здесь трагедия?
– В том, что я — не ваш благотворительный фонд. И уж точно не должна быть человеком, которого зовут исключительно тогда, когда все в заднице, – голос дрожал, но я не позволила себе сорваться.
– А что, по-твоему, семья? – Николай резко встал. – Только когда тебе хорошо? Когда тебе удобно?
Я поставила чашку. Тихо. Чтобы не швырнуть.
– Нет, Коль. Семья — это когда тебя хотя бы уважают. А не считают чем-то вроде «женушки с айтишной зарплаткой». Твоей маме плевать, кто я. Её бесит, что я — не такая, как она. Что я не стираю руками, не сижу в халате и не обожествляю ваш автосервис, как святыню.
– Да при чём здесь мама?! – закричал он, неожиданно громко. – Ты вечно гонишь на неё! Она просто старается сохранить то, что мы строили годами!
– Вы строили стену. А я пыталась хотя бы окошко пробить. Но ты всё время был с той стороны, Коль. Никогда со мной.
Он замолчал. Глаза — потухшие. Как фары старой «девятки» на свалке. И я поняла, что он даже не слышит меня. Он в своей реальности. Где мать — святая, брат — партнёр, а жена — невыносимая умница, которая всё усложняет.
И тут он произнёс:
– Я вчера поговорил с отцом. Он сказал, что если ты не поможешь, нас могут закрыть. Банк требует гарантии.
– И ты хочешь, чтобы я отдала свои накопления? – я встала. – А потом что? Мама твоя скажет, что я перекупила её любовь?
Он не ответил. Только смотрел, как будто я — последняя надежда. Или последняя заноза.
– Мне нужно подумать, – пробормотал он.
– Думаешь – думай. Но не здесь, – я открыла дверь. – Я уважаю свою квартиру. Она, в отличие от твоей семьи, не предавала.
Он вышел молча.
Через два дня мне позвонила Людмила Андреевна. С номера Сергея. Я не взяла — не мазохистка. Через пять минут пришло сообщение:
«Диана, если у тебя есть капля совести, ты найдёшь возможность помочь. Мы не побираемся. Мы просим поддержки. Ты можешь быть лучше, чем мы о тебе думали». Какая изящная формулировка: «ты можешь быть лучше, чем мы о тебе думали». То есть не «мы были неправы», а «ты можешь оправдать наши низкие ожидания». Потрясающе. Логика уровня «ты виновата в том, что мы тебя не полюбили».
На третий день я всё-таки поехала в автосервис.
Не потому что хотела помочь. Потому что хотела увидеть, что же там за эпопея с «всё на грани». В голове крутилась странная мысль — может, они всё это выдумали, чтобы надавить?
Автосервис был таким же, как всегда: облупленная вывеска, кислая Надежда на ресепшене, которая жевала бутерброд, не отрываясь от экрана «Одноклассников». В мастерской — гам, запах масла, и плешивый кот, гуляющий по капоту «Форда».
Я вошла в офис — там были Николай, Виктор Семёнович и Сергей. Разговаривали напряжённо, с бумагами в руках.
– Привет, – сказала я.
Все замолчали, как в плохом кино. Сергей криво улыбнулся.
– Решила всё-таки поддержать?
– Решила посмотреть, стоит ли мне тратить деньги туда, где меня считают чужой.
– Мы такого не говорили, – пробормотал Николай.
– Не говорили — думали, – парировала я. – А иногда думать хуже, чем сказать.
Они начали объяснять: долги, поставщики, налоговая — всё стандартно. Потом — самое главное — им нужна была сумма. Конкретная. Полтора миллиона.
Я сидела, как в дурном сне. Полтора миллиона. На бизнес, который плетётся на соплях.
– А вы вообще что-то меняли в стратегии за последние пять лет? – спросила я, глядя прямо на Сергея.
– Мы… работаем. Люди приходят. По знакомству.
– По знакомству? Серьёзно? У вас CRM есть?
– У нас есть клиентская тетрадь, – обиделся он. – Там всё записано.
– Ну конечно. И бабка у подъезда — тоже маркетинг-аналитик.
Виктор Семёнович вздохнул:
– Диана, если ты не веришь в нас — просто скажи. Мы переживём.
– Проблема в том, что вы живёте в 1997 году. А я – в 2025-м. И я не готова оплачивать ваши ностальгические ошибки. Разве что… куплю у вас сервис. Целиком. Сделаю цифровой центр. Тогда — возможно.
Повисла гробовая тишина.
– Это шутка? – спросил Николай.
– Нет. Это бизнес. Или я «своих» спасаю, или покупаю у «чужих». Третьего не дано.
– Мы не продаём, – твёрдо сказал Виктор Семёнович. – Это наше. Не на продажу.
– Тогда и не просите. Я не банк. Я — Диана.
Я вышла и, к удивлению, не расплакалась. Даже стало легче. Когда ты говоришь правду — организм отпускает.
Николай не позвонил.
Но вечером позвонила мама. Моя. Родная.
– Ну как ты там? – спросила она своим голосом, в котором всегда была нежность и сталь.
– Ты знаешь, мам… кажется, я начинаю понимать, кто я.
– Это хорошо, Ди. Главное – не пытайся быть хорошей для тех, кто видит в тебе только кошелёк.
Я улыбнулась. Мама, как всегда, сказала главное.
А в это время, в автосервисе, наверное, снова спорили, как правильно вкрутить свечу. И кого теперь обвинить в бедах. Чужая Диана не подходила. Придётся искать нового врага.
– Ты что, серьезно думаешь, что всё это просто так закончится? – Николай стоял у моей двери с пластиковым пакетом из «Пятёрочки». В пакете, судя по запаху, была копчёная курица и обида. – Ты же понимаешь, что ты сейчас просто отказалась от нас.
– Я не отказывалась. Я вычеркнула себя из уравнения, где меня даже не было, – я устало потерла виски. Третья бессонная ночь. Третья попытка забыть, как звучит голос, когда он тебя предаёт.
Он всё ещё стоял на пороге. Курицу я, к слову, всё равно не взяла. Аппетит и уважение – вещи капризные.
– Они же старики, Ди. Ну что ты от них хочешь?
– Не надо стариками прикрываться. Людмила Андреевна прекрасно ориентируется в онлайн-магазинах, когда надо купить туфли за шесть тысяч. А вот Excel с расходами на ТО – «это не для женщин». Выборочный склероз?
Николай молчал. Смотрел так, будто видел меня впервые. В каком-то смысле так и было – та Диана, что пыталась быть «удобной», уже не жила по этому адресу.
– Папа перенёс гипертонический криз, – вдруг сказал он. – Вчера. Врачи приехали ночью. Давление под двести. Мама считает, что это из-за всего этого стресса.
Я смотрела на него и думала: интересно, а то, что я каждую ночь ворочаюсь и думаю, как объяснить себе, почему муж позволяет своей матери мной вытирать ноги – это не стресс?
– Я сочувствую. Правда. Но я не лекарство от их плохого менеджмента и семейной мании величия. И не виновата, что вы не слышали меня тогда, когда ещё можно было что-то спасти. Я предлагала. Я умоляла. Меня не слушали.
– Мы не думали, что всё так серьёзно.
– А я не думала, что «любовь» в вашем понимании – это когда женщина должна быть всегда при деньгах, но без права голоса.
Он сжал губы, поставил пакет на пол и шагнул ко мне. Я отступила.
– Не надо. Правда. Не ври себе, что это можно спасти.
– Я тебя люблю, Ди.
– А я – себя. И наконец-то начала.
Он ушёл. Оставил курицу. И запах прошлого, который я потом выкидывала из квартиры, как залежалую селёдку из холодильника.
Через две недели мне позвонила Людмила Андреевна. Голос — как на похоронах, только с оттенком злорадства.
– Диана, здравствуйте. Николай уехал. Сказал, что будет жить отдельно. Это ты его накрутила, да?
– Нет. Это он понял, что жить под одной крышей с предательством и равнодушием больше невозможно.
– Ты никогда не была нам родной. Я с самого начала знала, что ты уйдёшь. Слишком уж умная. Слишком самостоятельная. Слишком…
– Слишком не такая, как вы, – закончила я. – Это, наверное, мой самый большой плюс.
– Не надо хамства. Я тебе не подруга.
– И, слава богу, – я повесила трубку.
После этого позвонил Сергей. Не спрашивайте, зачем. Возможно, это семейная эстафета — довести человека до ручки.
– Диан, слушай, ты всё-таки подумаешь насчёт займа? Мы решили пойти на модернизацию. Сайт хотим. Рекламу. Ты же шаришь в этом, ну, айтишка и всё такое.
– Сергей, ты меня даже не поздравлял с днём рождения. А теперь хочешь сайт?
– Ну ты не обижайся. Мы ж по-простому. Главное — дело.
– Главное – уважение. Пока его нет, ничего не будет. Ни сайта. Ни кредита. Ни поддержки.
Он выругался. Не матерно, но с таким презрением, что мне стало смешно.
– Вы думаете, что я сломаюсь. Что всё равно вернусь, как миленькая. Но я уже выбралась. Из ваших долгих разговоров, из вашего ощущения, что я — всегда лишняя. Спасибо, конечно, за жизненный урок.
Развод прошёл тихо. Подписали всё за один день. Он не просил ничего. Я не требовала.
Мама на радостях привезла оладьи и шампанское. Сказала: «Ну, теперь ты точно не вернёшься в этот цирк». Я смеялась, хотя где-то внутри всё ещё ныло. Травмы от нелюбви лечатся дольше, чем кажется.
Через месяц я получила письмо. Бумажное, как в старые времена. От Виктора Семёновича. Писал аккуратно, без пафоса. Извинялся. За недоверие. За слова. За то, что не поддержал, когда мог. Писал, что автосервис всё-таки закрывается. Что Николаю тяжело. Что, если я когда-нибудь смогу простить, он был бы рад просто поговорить.
Я перечитала письмо трижды. И потом, как ни странно, ответила. Письмо. Настоящее.
«Уважаемый Виктор Семёнович,
Спасибо за честность. Простить — не значит вернуться. Но понять — возможно. Надеюсь, вы найдёте новый путь.
С уважением,
Диана» Прошло два месяца. Я сидела в новом офисе — в нашей стартап-команде. Мы только что закрыли раунд инвестиций. В планах был продукт, который должен был помочь небольшим бизнесам с цифровизацией. Я смотрела на команду — ребята молоды, с горящими глазами.
И вдруг я поймала себя на мысли: возможно, именно такие, как Людмила Андреевна, сделали меня такой сильной. Их неприятие стало моей платформой. А их унижение — трамплином.
Вечером я ехала домой. В маршрутке — потому что люблю смотреть в окно, слушать чужие разговоры. Позади болтали две женщины:
– Вот ты говоришь – муж, семья… А если ты там — как пришлая?
– Тогда собираешь себя в кучку… и строишь свою.
Я улыбнулась. И впервые за долгое время подумала: а ведь всё правильно.
Я больше не чужая. Я — своя. Себе.
