Восемь тысяч рублей за килограмм креветок. Яна смотрела на чек и чувствовала, как внутри что-то скручивается в тугой узел. А рядом, в беседке на даче свекра, уже второй час гремел смех его друзей — все те же лица, что и месяц назад, и два месяца назад. Все те же протянутые к Роману руки.
— Ромчик, а водочки добавь! — Роман, а салатик твоей Янки божественный, еще бы тарелочку!
Твоей Янки. Будто она прислуга какая-то.
Яна механически перекладывала дорогие деликатесы из пакетов в холодильник и думала о том, что вот сейчас, прямо сейчас, в их собственной квартире стоит пустой холодильник. Макароны на ужин. Опять. Потому что все деньги — здесь. На этой даче. На этих креветках. На этих людях, которые даже спасибо толком не говорят.
— Яночка! — В дом ворвалась Зоя Семеновна, свекровь, вся в золотых украшениях и с новой укладкой. — Милая, а ты салат из крабов не делала? А то гости просят…
Крабы. Еще шесть тысяч к креветкам.
— Зоя Семеновна, — Яна медленно повернулась, — а вы знаете, сколько стоят крабы?
— Ой, да что ты, дорогая! Роман же зарабатывает хорошо! — Свекровь махнула рукой, как будто речь шла о копейках. — Кстати, Аркадий Викторович хотел с тобой поговорить. Там, в беседке.
Яна вышла во двор. Июльская жара стояла такая, что воздух казался вязким, а смех гостей — оглушительным. Аркадий Викторович сидел во главе стола, красный от выпитого, и что-то рассказывал о рыбалке. Увидев Яну, поднял руку.
— А вот и наша красавица! Яна, иди сюда, поговорить надо.
Она подошла, внутренне сжимаясь. Что еще?
— Слушай, невестка, — свекор понизил голос, но лицо у него было довольное, самодовольное, — я тут подумал… Машина у меня старая уже, пять лет. Хочу новую взять. «Кайрон» присмотрел, красивый такой. Полтора миллиона всего.
Полтора миллиона. Всего.
— Аркадий Викторович, — Яна чувствовала, как сердце начинает колотиться, — это очень большие деньги.
— Да что ты говоришь! — Он рассмеялся. — Роман же у нас молодец, работает хорошо. Справится. Тем более, это же для семьи, считай. Я ведь вас на дачу вожу, в магазин. Машина нужна хорошая.
Для семьи. На которой он возит своих друзей на шашлыки за их счет.
— Вот и поговори с ним, — продолжал свекор, — убеди. А то он все сомневается. Говорит, подождать надо. А чего ждать-то? Жизнь проходит!
В этот момент из дома вышел Роман с новой бутылкой водки. Увидел жену и отца, понял, о чем разговор.
— Пап, я же сказал, — начал он устало, — сейчас не время. Ипотеку платим, ремонт в квартире…
— Ремонт-шемонт! — отмахнулся Аркадий Викторович. — Главное — здоровье, а для здоровья нужна хорошая машина!
Яна смотрела на мужа. На его виноватое лицо. На то, как он не может просто сказать «нет». И что-то внутри нее щелкнуло. Как выключатель.
— Аркадий Викторович, — сказала она тихо, но каждое слово отчеканивая, — а вы знаете, сколько мы тратим на ваши шашлыки?
Свекор моргнул, не понимая.
— В этом месяце — сорок три тысячи, — продолжала Яна, голос становился громче. — Креветки, семга, мясо, алкоголь. Сорок три тысячи на людей, которые даже имена наши не запомнили.
— Яна, — начал Роман, но она его не слушала.
— А знаете, сколько мы платим за вашу квартиру? Коммунальные услуги, интернет, телефон — восемь тысяч каждый месяц. А продукты для вас — еще пятнадцать. Лекарства для Зои Семеновны — семь тысяч. Путевка на море в прошлом году — сто двадцать тысяч.
Голоса в беседке начали стихать. Гости оборачивались.
— И теперь машина за полтора миллиона? — Яна почувствовала, как внутри нее разворачивается что-то огромное и горячее. — Вот возьми и купи своему папе машину! На меня нечего рассчитывать, я вам не банкомат! — крикнула она мужу.
Тишина была такая, что слышно было, как жужжат мухи над остатками шашлыка.
— Янка, — начала Зоя Семеновна, появляясь в дверях, — что ты кричишь? Гости же…
— Гости! — Яна развернулась к ней. — Ваши гости каждые выходные! Которые жрут и пьют за наш счет и даже спасибо не говорят! Которые используют нашу дачу, как ресторан! А мы что, должны всю жизнь на них работать?
— Мы же семья, — растерянно проговорил Аркадий Викторович.
— Семья? — Яна засмеялась, но смех этот был совсем не веселый. — Семья — это когда все друг о друге заботятся. А не когда одни только берут, берут, берут!
Роман стоял молча, бутылка водки в руках, и смотрел то на жену, то на родителей. Лицо у него было такое, будто его поставили перед выбором между родными людьми.
— Знаете, что самое обидное? — продолжала Яна, уже спокойнее, но в голосе звучала такая боль, что даже гости притихли окончательно. — Мы живем в однокомнатной квартире. Детей завести не можем — денег нет. На отпуск не ездим — все деньги здесь. А вы машину хотите за полтора миллиона!
— Мы не просили, — тихо сказала Зоя Семеновна.
— Не просили? — Яна развернулась к ней. — А кто каждую неделю звонит: «Ромочка, коммунальные услуги пришли», «Ромочка, в холодильнике пусто», «Ромочка, нам лекарства нужно»? Кто устраивает праздники за наш счет и приглашает полгорода? Кто считает, что мы им должны?
Старший из гостей, седой мужчина в дорогой рубашке, откашлялся и встал.
— Аркадий, мы, пожалуй, пойдем…
— Сидите! — рявкнул Аркадий Викторович. — Это семейные разборки!
— Именно! — подхватила Яна. — Семейные! Так почему же решения о наших деньгах принимает вся улица?
Роман наконец заговорил:
— Яна, пойдем домой. Поговорим спокойно.
— Спокойно? — Она посмотрела на него так, что он отступил на шаг. — Шесть лет я молчала спокойно! Шесть лет работала на ваших родителей и их друзей! А теперь еще и машину им покупать?
— Неблагодарная! — не выдержала Зоя Семеновна. — Мы тебя как дочь родную!
— Как дочь? — Яна рассмеялась. — Дочь, которая должна содержать родителей и их развлечения? Дочь, у которой спрашивают разрешения, прежде чем тратить ее деньги? Или дочь, которая имеет право на собственную жизнь?
Тишина затягивалась. Гости сидели, не зная, куда деваться. Аркадий Викторович пил водку прямо из бутылки. Зоя Семеновна плакала, размазывая тушь.
— Я устала, — сказала вдруг Яна, и голос у нее стал совсем тихий, усталый. — Я так устала быть банкоматом. Устала работать на чужих дядек и тёток, которые считают, что мы им что-то должны. Устала от того, что мой муж не может сказать родителям «нет».
Она посмотрела на Романа.
— А знаешь, что самое страшное? Они даже не понимают, что делают что-то не так. Для них это нормально — жить за чужой счет и еще требовать большего.
Роман молчал. В глазах у него было что-то похожее на понимание, но и на страх тоже.
— Выбирай, — сказала Яна. — Или ты мой муж, и тогда мы живем своей жизнью. Или ты их сын, который до пенсии будет их содержать. Но банкоматом я больше не буду.
Она развернулась и пошла к выходу с дачи. За спиной слышались приглушенные голоса, чье-то всхлипывание, звон посуды.
У калитки Яна обернулась. Роман стоял посреди двора, все еще с бутылкой в руках, и смотрел ей вслед. В его лице было столько растерянности, что ей стало почти жалко его.
Почти.
— Когда решишь, — крикнула она, — дай знать!
И вышла за калитку, оставив за спиной свою прежнюю жизнь. Впереди была неизвестность, но зато — своя. Наконец-то своя.
Три дня Роман не приходил домой. Звонил, говорил, что остается у родителей, что им плохо, что надо все обдумать. Яна не умоляла, не плакала. Просто ждала.
На четвертый день он явился вечером, усталый, с красными глазами.
— Они не понимают, — сказал он, даже не поздоровавшись. — Мама рыдает третий день. Говорит, что ты ее опозорила перед друзьями. Папа вообще не разговаривает.
— И что ты решил? — спросила Яна, не отрываясь от ноутбука.
— Я… — Роман сел напротив. — Я сказал им, что машину покупать не буду. Пока что.
Пока что. Не «не буду», а «пока что не буду».
— Понятно, — кивнула Яна.
— Но коммунальные услуги я все равно буду оплачивать. Они же старые. И продукты тоже. Это же родители.
Яна закрыла ноутбук и посмотрела на мужа. В его глазах была мольба — понять, простить, согласиться на компромисс.
— А шашлыки? — спросила она.
— Ну… может, реже. И попроще.
— Роман, — Яна встала и подошла к окну. — Ты так ничего и не понял.
— Понял! — воскликнул он. — Конечно, понял! Но это же мои родители! Я не могу их бросить!
— Кто говорит о том, чтобы их бросить? — Яна обернулась. — Речь о том, чтобы жить по средствам. Помогать — да, но разумно. А не превращать нашу семью в благотворительный фонд.
Роман молчал. А потом сказал то, что Яна боялась услышать:
— Мама сказала, что если я не буду им помогать, как раньше, то она не переживет. У нее сердце больное.
Шантаж. Старый, как мир.
— Значит, решил, — тихо произнесла Яна.
Через неделю Зоя Семеновна позвонила сама. Голос у нее был слабый, страдальческий.
— Яночка, милая, можно мне к вам приехать? Поговорить?
Яна не хотела этого разговора. Но согласилась.
Свекровь приехала в новом платье, с новой сумочкой, но лицо изобразила такое несчастное, что хоть святых выноси.
— Яна, дорогая, — начала она, усаживаясь на диван, — я всю неделю не сплю. Думаю, как же так получилось, что мы с тобой поссорились?
Мы поссорились. Не «я была не права», а «мы поссорились».
— Зоя Семеновна, — Яна села напротив, — мы не ссорились. Я просто сказала правду.
— Какую правду, милая? — Свекровь достала платочек и приложила к глазам. — Мы же тебя любим, как дочь родную! Все для тебя, все ради вас с Ромочкой!
— Все для нас? — Яна почувствовала, как внутри снова начинает закипать. — Пятьдесят тысяч в месяц на ваши нужды — это для нас?
— Ну что ты, дорогая! — Зоя Семеновна всплеснула руками. — Какие пятьдесят! Ну, коммунальные услуги — это же копейки! Продукты — так мы и сами покупаем иногда!
Иногда. Раз в полгода пачку гречки.
— А гости каждые выходные — это тоже копейки?
— Так это же друзья! — воскликнула свекровь. — Аркадий Викторович всю жизнь с ними дружит! Неужели нельзя людей угостить?
— На свои деньги — можно.
— Так у нас же пенсии маленькие! — Зоя Семеновна заплакала по-настоящему. — Мы же не просим дворцов! Просто чтобы жить по-человечески!
Яна смотрела на свекровь и понимала: она действительно не видит разницы между «жить по-человечески» и «жить за чужой счет». Для неё это одно и то же.
— Зоя Семеновна, — сказала Яна устало, — у вас есть дача. Квартира. Две пенсии. Это больше, чем у многих.
— Но мы же привыкли! — всхлипнула свекровь. — Роман же всегда помогал! А теперь что, нам как нищим жить?
Привыкли. Вот оно, главное слово.
— Знаете что, — Яна встала, — этот разговор бесполезен. Вы не хотите понять. Вы хотите, чтобы все осталось как было.
— А что в этом плохого? — воскликнула Зоя Семеновна. — Мы же семья! Семья должна помогать друг другу!
— Помогать — да. Но не содержать.
— Это одно и то же!
— Нет, — твердо сказала Яна. — Это совершенно разные вещи.
Свекровь поднялась, лицо у нее стало злым.
— Значит, так и будет? Ты настроила моего сына против родителей?
— Я не настраивала. Я просто сказала, что больше не буду жить ради ваших прихотей.
— Прихотей? — Зоя Семеновна повысила голос. — Это прихоти — хотеть, чтобы сын помогал родителям?
— Прихоти — это требовать от сына машину за полтора миллиона, когда он живет в однушке.
— Так он же мужчина! Должен зарабатывать!
— Зарабатывать для своей семьи, — отрезала Яна. — А не для ваших гостей.
Зоя Семеновна схватила сумочку.
— Ладно, — сказала она, и голос у нее стал ледяным. — Посмотрим, долго ли ты продержишься. Роман — мой сын. И он всегда будет на моей стороне.
После ее ухода Яна долго сидела на кухне, пила чай и думала. Может, и правда не стоило так резко? Может, можно было как-то по-другому?
Но потом вспомнила чек за креветки. Пустой холодильник в их квартире. Смех чужих людей, которые едят за их счет. И поняла: другого способа не было. Годы молчания ни к чему не привели.
Роман пришел поздно, мрачный.
— Мама была у тебя, — сказал он, даже не спрашивая.
— Была.
— И что?
— Ничего. Она по-прежнему считает, что мы им должны.
Роман сел за стол, положил голову на руки.
— Яна, я не знаю, что делать. Они говорят, что если я не буду помогать, то откажутся от меня. Скажут, что у них нет сына.
— И ты в это веришь?
— А вдруг правда? — Он поднял голову, и в глазах у него был страх. — Вдруг они действительно разорвут отношения?
— Роман, — Яна села рядом с ним, — послушай меня внимательно. Родители, которые шантажируют собственного ребенка, используют его, как источник дохода, а потом угрожают отречением — это не родители. Это манипуляторы.
— Но они же меня растили, учили…
— Да. И ты им благодарен. Но это не означает, что ты должен всю жизнь быть их банкоматом.
Роман молчал долго. Потом тихо спросил:
— А если они правда заболеют? Или что-то случится?
— Мы поможем. Конечно, поможем. Но в разумных пределах. Не за счет нашего будущего.
— Какого будущего? — он посмотрел на нее. — Яна, а что если мы так и не сможем завести детей? Что если останемся одни?
— Тогда останемся одни, — сказала она просто. — Но останемся людьми, а не функциями. Не банкоматами, не нянями, не поварами. Людьми.
Решение пришло неожиданно. Через месяц после скандала на даче.
Аркадий Викторович позвонил Роману на работу и сообщил, что они с Зоей Семеновной решили продать дачу и переехать в Анапу. К морю. Для здоровья.
— Но денег не хватает, — сказал он. — Нужно еще тысяч семьсот добавить. Ты же поможешь, сын?
Семьсот тысяч. Вместо полутора миллионов за машину.
Роман пришел домой и рассказал Яне. Лицо у него было такое, будто он получил диагноз.
— Что ответил? — спросила она.
— Сказал, что подумаю.
— И что думаешь?
— Думаю, что это хороший вариант, — сказал он медленно. — Они переедут. Будут жить там. А мы здесь. Отдельно.
— А деньги?
— Дам. Последний раз дам. Но это действительно последний раз.
Яна кивнула. Семьсот тысяч — это много. Но это цена их свободы.
— Хорошо, — сказала она. — Но с условием.
— Каким?
— Никаких «помощей» после переезда. Никаких «срочно нужны деньги на лечение», «срочно нужны деньги на ремонт». Они хотят жить у моря — пусть живут на свои пенсии.
Роман кивнул.
— Договорились.
Родители уехали в октябре. Провожать их пришла половина района — все те же друзья, которые столько лет ели за чужой счет. Зоя Семеновна плакала, обнимала Яну и говорила, что будет скучать. Аркадий Викторович был сдержан, но руку на прощание подал крепко.
— Ну что, невестка, — сказал он, — не поминай лихом старика.
— Не буду, — ответила Яна и поняла, что говорит правду.
Когда поезд ушел, они с Романом стояли молча на перроне. Вокруг суетились люди, объявляли поезда, но им казалось, что стало очень тихо.
— Как думаешь, справятся? — спросил Роман.
— Справятся, — ответила Яна. — Люди удивительно быстро приспосабливаются, когда другого выхода нет.
Первые звонки начались через неделю.
— Ромочка, здесь все такое дорогое! Хлеб — сорок рублей! Как жить?
— Мама, в Москве хлеб стоит пятьдесят.
— Но у нас же пенсии маленькие!
— Значит, надо экономить.
— Но как?
— Не знаю, мама. Как все люди на пенсии.
Звонки становились все реже. А потом Зоя Семеновна прислала фотографию: она с соседкой на рынке покупают овощи. Обе улыбаются.
«Подруга научила, где дешевле брать. Оказывается, если знать места, можно прилично экономить!»
Яна показала сообщение Роману.
— Видишь? — сказала она. — Они прекрасно справляются.
— Да, — он улыбнулся. — Странно. А я думал, они без нашей помощи пропадут.
— Никто не пропадает. Просто учатся жить по-новому.
Через год они купили двушку. Не в центре, не с видом на парк, но свою. Яна обустраивала детскую комнату и думала: Наконец-то. Наконец-то мы живем для себя.
Родители звонили редко, но по делу. Рассказывали о море, о новых знакомых, о том, как Аркадий Викторович научился готовить рагу. На фотографиях они выглядели спокойными, даже счастливыми.
— Знаешь, что самое интересное? — сказал как-то Роман. — Кажется, им там нравится больше, чем здесь.
— Конечно, нравится, — ответила Яна. — Они живут своей жизнью, а не чужой.
— Как и мы.
— Как и мы.
В детской комнате стояла кроватка, которую они выбирали вместе. На стенах висели рисунки, которые Яна покупала, не считая каждую копейку. В холодильнике лежали продукты для их собственного ужина.
Банкомат закрылся, подумала Яна. Но открылась обычная семья. Наконец-то.
