— Так, Виктор, объясни мне, почему твоя сестра до сих пор здесь? — Наталья хлопнула дверцей посудомоечной машины с таким звуком, что собака, спавшая на коврике, вскочила, как подорванная.
Она стояла в кухне в серой футболке с кофеином пятном и со скрученными на макушке волосами. Утро было ещё даже не «доброе», а только «с трудом просыпаюсь».
— Она устала. У неё нервы, — Виктор сидел на табуретке, медленно ел овсянку и смотрел на жену, будто она преподаватель, который чересчур придирается к домашке. — Лена сказала, что поживёт недельку, ты же не против?
— Она здесь уже три недели, Вить. Три! И, между прочим, она спит в моей постели, я на диване в зале, как дура какая-то! А когда я вошла — она в моём халате. Сказала: «Ой, я думала, ты не носишь». Я, конечно, старая уже, мне сорок пять, но я свои халаты знаю!
Он промолчал. Вот так он всегда: молчит и смотрит, как будто если игнорировать — оно само пройдёт, как прыщ на лбу подростка.
У Натальи внутри кипело. В голове крутились фразы в духе «чемодан — вокзал — сестра», но вслух она только прошипела:
— Завтра чтоб её здесь не было.
Наталья. Сорок пять. Владелица загородного дома в Одинцове, работает бухгалтером в логистической компании, содержит мужа, собаку и одну терпеливую нервную систему.
— Мам, ты в порядке? — звонок от дочери.
Ира — от первого брака. Живёт в Калининграде, уехала, как только смогла, и теперь звонит изредка, но всегда в точку.
— В порядке, как может быть человек, у которого в доме ночует чужая взрослая тётка с тараканами в голове и пудрой на подушке.
— Лена опять приехала?..
— Опять. И, кажется, навсегда. У неё там что-то с каким-то Петей, она вся такая страдалица. Только почему я должна быть реабилитационным центром для недовольных жизнью родственников?!
Ира хмыкнула:
— Может, ты её отравишь?
— Думаю. Каждый вечер, когда режу лимон к чаю.
День Натальи шёл по стандартной схеме: с утра — работа, вечером — приготовление еды на пятерых, включая Антонину Павловну — свекровь, Светлану — вторую сестру Виктора, и её сына, который, цитата, «на недельку к тёте приехал, в столице поработать».
Никто не работал.
Ели все — много.
Дом превратился в общагу, где только Наталья знала, где лежит бумага для принтера и как включается стиральная машина.
— Наташ, у нас кетчуп закончился, ты в магазин если поедешь, возьми «Хайнц», — сказала Светлана, почесывая живот в майке с пятном от борща.
— Не поеду.
— Ну, это несложно…
— А ты поедь.
— Мне сегодня ногти. Я записалась.
— Отлично. Я — тоже. На психиатра.
Светлана обиделась, но ушла. На кухне снова стало тихо. Только холодильник гудел, как уставший дед.
Виктор. Сорок восемь. Муж Натальи. Работает… как сказать. Формально он «в проекте». Практически — на диване. Хорошо выглядит, плохо слушает. Умеет уговаривать, что всё «не так страшно».
— Ты же знаешь, у нас семья, — говорил он. — Ну как ты себе представляешь: сестра на улице, мать в деревне, ты же не злая у меня?
— Я — не злая. Я — задолбанная. Разница — тонкая, но принципиальная.
— Ты раньше была терпимее, — сказал он с укором, как будто терпение — это газон, и его можно косить сколько угодно.
— Потому что раньше они не жили у нас!
***
Всё лопнуло, как надувной матрас под большим задом.
Произошло это в пятницу вечером, когда Наталья, уставшая как шахтёр после смены, пришла домой с мыслью «только бы лечь».
В прихожей стояли три пары чужих ботинок.
В зале — телевизор орал про политику.
В спальне — пахло чужими духами и жареной курицей.
На кухне… на кухне её ждала сестра мужа. И торт.
Который Наталья не покупала.
— А мы тебя не ждали, — сказала Лена, усаживаясь на её любимый стул. — Мы думали, ты в ночную.
— Это мой дом. Я могу хоть каждую минуту заходить.
— Ну не ругайся, чего ты сразу…
— Выйди из моей спальни.
— Что?
— Ты. Выйди. Из. Моей. Спальни. Сейчас.
Лена закатила глаза, но вышла. На пороге столкнулась с Виктором.
— Ты чё, Наташ? — он держал в руках бутылку вина и три бокала.
— Ты серьёзно?
— Ну мы тут Лене немного подбадривали…
— Выйди. Из спальни. И ты тоже. Возьмите свою «семью» и идите куда хотите. Хоть в ад.
Он растерялся, как мальчик, которого застукали за чужим дневником.
— Ты, кажется, с ума сошла…
— Я — впервые за десять лет сказала, что думаю. И поверь, это не я — сошла с ума. Это ты — в неё втащился.
Наталья закрыла дверь спальни и легла прямо на покрывало, в одежде. Она слышала, как за стенкой сестра мужа громко обсуждала её «истерику», как мать Виктора всхлипывала у телевизора и бормотала про «мученицу-себя-жену», и как сам Виктор что-то тихо говорил, уговаривал, сглаживал, как всегда.
Она посмотрела в потолок и подумала:
Значит, всё. Вот оно и началось. Или кончилось.
***
На утро после «торта без спроса», Наталья проснулась от звона. Это был не звоночек совести — её совесть давно переехала жить отдельно, на съемную квартиру с хорошей звукоизоляцией. Это падала её чашка с полки.
— Ой, Наташ, прости, я тут кофе варю, и твоя чашка упала, — Лена сунула голову в дверь спальни. — Ты же её всё равно не любила?
Наталья не ответила. Встала, пошла в душ и поняла: в душе кто-то уже был. Чужой шампунь. Чужая мочалка. Чужой фен гудит, как пылесос на соседей.
Светлана. Вторая сестра.
На кухне сидела вся «родня».
Лена с телефоном, Светлана с маникюром, Антонина Павловна в халате, который, как Наталья с ужасом поняла, тоже её. Розовый. Хлопковый. С вышивкой на груди: «Не подходи — укушу!»
— Доброе утро, Наташенька, — пропела свекровь с фальшивой улыбкой. — Мы тут решили генеральную уборку устроить. Света уже ванну начистила, Лена посуду перемыла, я плов поставила. Хочешь — останется?
Наталья не села за стол. Она просто стояла, как вкопанная, и смотрела на них. Три взрослые женщины, устроившие лагерь в её доме. И муж. Где он?
— А Витя где? — голос был ровный. Слишком ровный. Буря внутри затихала перед ударом.
— Он поехал за мясом, — Светлана пожала плечами. — Мы шашлычки собрались сделать. Ты же не против?
Наталья ничего не ответила. Развернулась. Вернулась в спальню. Села на край кровати. Позвонила Ире.
— Мам, ты плачешь?
— Нет. Пока нет. Но я, кажется, дожила до того, что чужие люди в моём доме чувствуют себя уютнее, чем я.
— Хочешь, я приеду?
— Нет, не хочу. Хочу, чтобы они все свалили.
Пауза.
— Хочу снова быть одна.
***
— Наташ, ну что ты устроила? Я уехал — ты тут всех на уши подняла! Мама плакала, Лена говорит, что ты её чуть не ударила!
— Пока что — только словами.
— Ну чего ты такая злая? Они же семья…
— Вить, я тебе скажу одну очень простую вещь.
Она говорила тихо, почти шёпотом. От этого слова звучали страшнее.
— Ты женился на мне. Не на своей маме. Не на своих сёстрах. Не на плове и не на халате. На мне. И если ты выбираешь их — уходи к ним.
Он сел.
— Подожди, ты что, выгоняешь меня?
— Я? Да ты уже сам всё сделал. Ты просто не в курсе.
Он встал. Подошёл.
— Наташа, давай без драмы.
Она отступила на шаг.
— Это не драма. Это реализм.
В понедельник утром она стояла у здания МФЦ с паспортом, свидетельством о браке и глазами, как после химии — пустыми.
Подала заявление. Без крика, без истерик. Просто выдохнула. На автомате.
Вернулась домой — чемодан Виктора уже стоял в прихожей.
Он не спорил. Он, видимо, тоже всё понял.
Но ушёл не один.
— Мама сказала, что поживёт пока у Лены. Но Света останется…
— Света?
— У неё парень в Москве, она пока не нашла жильё…
— Скажи Свете, что хостел на Бауманской стоит от 600 рублей в сутки.
— Наташ…
— Всё. Теперь здесь живу я. Только я. Понял?
Он понял. Ушёл.
Через три дня — звонок. Не от Виктора. От риэлтора.
— Наталья Игоревна? Здравствуйте. Это агентство «Гарантия». Нам поступил запрос на продажу дома. Вы подтверждаете?
— Что?!
— К нам обратился Виктор Сергеевич. Говорит, вы совместно владеете домом по адресу…
Наталья не помнила, как положила трубку. Только очнулась, когда стояла у зеркала и смотрела на себя. Лицо — белое. Губы — тонкие. Глаза — как у волчицы, которую загнали в угол.
***
Вечером — он у ворот. Стоит, как бедный родственник. Только теперь — на самом деле бедный.
— Ты что удумал?! — Наталья вышла на крыльцо в спортивных штанах и в бешенстве.
— Я имею право. Дом оформлен на нас обоих. Половина моя.
— Половина куплена на мои деньги. Я платила ипотеку. Я сделала ремонт. Я в нём жила. А ты — лежал.
— Ну извини, я тоже многое делал!
— Например?!
— Я поддерживал тебя, пока ты работала…
— То есть жрал мои борщи и лежал на моей кровати?
Он склонил голову. Слабый. Жалкий.
— У меня нет денег…
— А у меня нет терпения.
***
На следующий день она пошла к юристу.
Подала документы на раздел имущества.
Начала сбор справок, выписок, истории платежей.
— Будем драться, Виктор. Не на кухне — в суде.
Он прислал сообщение:
«Зачем ты всё портишь? Мы могли по-человечески»
Она ответила:
«Тогда тебе надо было жить по-человечески. А не как паразит»
***
Вечером к дому подъехала машина.
Вышли Антонина Павловна, Лена и Виктор.
В руках — коробки. Чемоданы.
Они собирались вернуться. Силой.
— Мы здесь прописаны, Наташа! — прокричала Лена. — Ты не имеешь права!
Наталья стояла в дверях с телефоном.
— Участковый уже едет. Попробуйте только переступить порог.
Они не ожидали.
Антонина побледнела. Виктор растерянно махал руками.
Но Наталья не дрогнула.
Она стояла, как камень. Как глыба.
Теперь я защищаю себя. Не дом. Себя.
Глава завершилась с грохотом дверей и звуком сирены подъезжающей машины.
Война началась.
***
Прошла неделя. Дом стоял тихий, как библиотека после эвакуации. Только холодильник периодически вздыхал, будто ему тоже было обидно. Наталья жила одна — впервые за долгое время.
Но не было ощущения свободы. Было ощущение — окопов.
Юрист сказал:
— У вас хороший шанс доказать, что дом фактически принадлежит вам. Особенно если платёжки и ипотека оформлены только на вас.
Но было одно «но».
Прописка. Они — прописаны.
И выписать их просто так невозможно.
Особенно без суда. Особенно если Виктор начнёт выёживаться.
И он выёживаться начал.
Сначала пришло письмо. От нотариуса.
“Просим вас не предпринимать действия, нарушающие права другого собственника жилья.”
Потом начались звонки. От риэлторов. Один, второй, третий. Все по указке Виктора.
— Наталья Игоревна, у нас есть покупатель, готовы выйти на сделку…
— А у меня есть сковородка. Прилетит — не обрадуетесь.
На третий день приехала Антонина Павловна. Одна. Без звонка.
Села на лавку перед домом. И сидела. Как памятник назойливости.
— Я пришла поговорить. По-человечески, — сказала она, когда Наталья открыла калитку. — Ты всё не так поняла.
— Я всё поняла. И очень даже правильно.
— Ты рушишь семью.
— А ты? А вы? Что делали годами? Приезжали, ели, жили, как в гостинице. Бесплатной. С удобствами. С тапочками.
— Мы — родственники.
— А я — не гостиница.
***
Пришло ещё одно письмо.
Теперь от адвоката Виктора. Требование выплатить компенсацию за «его» долю.
Сумма — как за коттедж на Рублёвке.
Наталья смотрела на бумагу и дрожала.
Но не от страха.
От ярости.
От отвращения.
Позвонила Ире:
— Мам, может, ты к нам? Ну хотя бы на пару дней?
— Нет. Я должна дожать.
Пауза.
— Я устала быть удобной. Устала быть «терпимой». Устала, что мои границы — это просто пунктир.
***
В один вечер, около десяти, кто-то стал ломиться в дверь. Не стучать — ломиться. Наталья посмотрела в глазок. Лена.
— Открой! Мне ночевать негде! Света меня выгнала! Мама в больнице! А я, между прочим, ПРОПИСАНА!
— Ты прописана в моей памяти как ошибка, Лена.
— У тебя нет права! Я вызову полицию!
— Отлично. Я уже вызвала. За попытку проникновения в частную собственность.
Пока Лена визжала под окнами, Наталья сидела в кресле с бокалом вина и говорила себе:
Ты справляешься. Ты наконец-то не прогибаешься. И не даёшься в аренду.
***
Через три недели — суд.
Наталья пришла в строгом тёмном костюме. С папкой документов.
Рядом — адвокат. Защищённая, как танк.
Виктор пришёл один. Сгорбленный. Потухший.
Его адвокат говорил за него.
Про «семейные отношения», «общую собственность», «ущемление прав».
А Наталья просто показала платежки.
Кредит — на неё.
Ремонт — за её счёт.
Коммуналка — она.
А Виктор…
— Ваша честь, я не работал, потому что поддерживал жену. Морально.
Зал хмыкнул.
Судья подняла бровь.
***
Через две недели пришло постановление.
Суд признал, что Виктор имеет право на часть имущества.
Но не половину, как он хотел. А долю.
Очень маленькую.
В пересчёте на деньги — мизер.
Компенсация — по рыночной цене, минус долги. И те — документально доказанные.
Она перевела ему деньги.
Только чтобы никогда больше не видеть.
***
Через месяц она сняла номера с ворот, сменила замки, поставила камеры.
Никто больше не приходил.
Никто не ломился, не визжал, не командовал.
Она сидела на веранде, пила кофе и смотрела на свой участок.
Он снова был её.
Дом, земля, воздух — и всё внутри.
Зазвонил телефон.
Незнакомый номер.
— Алло?
— Наталья Игоревна? Это из «Гарантии». У нас интересовался один клиент. Говорит, может вы рассматриваете продажу?
— Нет. Я не продаю.
Пауза.
— Я только теперь начала здесь жить.
