— Слышала новость? Наталья машину сестре мужа не отдала. Прям при всех послала. На три буквы, представляешь? — Говорю тебе, эта сцена у свекрови была покруче любого сериала.
— Ты вообще слышишь, что говоришь? — Наталья медленно поставила чашку на стол, чтобы не треснула, не дай бог. — То есть, я должна просто взять и… отдать свою машину? Светке?
— Ну а чего ты сразу начинаешь, — Андрей почесал подбородок, избегая взгляда жены. — У тебя салон, ты себе ещё купишь. А у неё сейчас тяжёлый период…
— А у меня что, медом намазано? — Наталья встала, поправила домашнюю футболку с пятном от кофе и пошла к окну, чтобы не швырнуть чем-нибудь. — Андрей, твоя сестра каждую встречу со мной начинает со слов «а это у нас кто тут, бизнесвумен на ноготочках?» Я молчу. Она говорит, что мой салон — это «будка с гель-лаком». Я молчу. Она при всех назвала меня «стервой, вытащившей тебя из нормальной семьи». Я тоже молчу. А теперь я ещё и машину ей должна подарить?
— Ну не подарить же… — пробормотал он. — Временно. Пока в ремонт отгонит свою, потом вернёт…
— Да у неё даже прав нет, Андрей! — Наталья повернулась к нему, глаза налились слезами — не от обиды, от ярости. — Ты в своём уме?
Всё началось, как водится, «мирно». В воскресенье поехали к его маме. У них там обычный день: суп, запах варёного лука, телевизор, где политологи орёт друг на друга. Я молчу, улыбаюсь, держу лицо. Светлана уже ждала у двери с перекошенным ртом.
— Натаха, ты опять на своей красной табуретке приехала? — Она фыркнула, сев на подлокотник дивана, как барыня. — Всё никак не наиграешься, да? В тридцать-то пять.
— Машина как машина, — спокойно ответила я, но внутри уже начало кипеть. — Главное — едет.
— Ага. Только не к лицу тебе. У нормальных женщин — «солярис», а ты как подросток на шоу-руме.
— Света, хватит, — попытался урезонить её Андрей, но так, лениво, будто с дивана вставать не хотелось.
Я ушла на кухню помочь свекрови. Там было безопаснее — максимум, что могла уколоть Лидия Васильевна, так это замечанием, что суп я солю «на глаз», а надо по рецепту. Терпимо.
Но на следующий день случился этот разговор про машину.
— Ты же знаешь, она сейчас на грани, — Андрей шёл за мной по квартире, как попугай. — Развод, алименты, двое детей. Ей тяжело.
— А мне, значит, не тяжело? — Я резким движением открыла шкаф и начала вешать одежду, больше чтобы не размахивать руками. — Я это всё тащу: салон, налоги, ипотека, твои шашлыки по выходным, когда ты вечно уставший…
— Не передёргивай, Наташ, — он остановился у порога комнаты, засунув руки в карманы. — Ты же семья. А в семье надо помогать.
— О! Началось. «Ты же семья». Это теперь как заклинание: «Ты же семья — терпи», «Ты же семья — отдай», «Ты же семья — промолчи».
Я резко захлопнула дверцу шкафа. Грохот отозвался эхом, и Андрей дернулся.
— Ты из мухи слона делаешь, — буркнул он. — Это же просто машина.
— Не просто. Это моё. Мной заработано. На ней я клиентов вожу, материалы, я в ней живу полдня. А ты хочешь, чтобы я её отдала человеку, который меня называет «глупой парикмахершей»?
— Она так не говорила, — попытался отбиться он.
— Говорила, Андрей. И не раз. При тебе. А ты молчал. Вот так и живём: она хамит, ты молчишь, я терплю. А теперь — сдай свои позиции, Наташ, ты же женщина, уступи.
— Я тебя не узнаю, — сказал он, морщась. — Становишься какой-то… эгоистичной.
— А ты всё ещё маменькин сынок, — ответила я, даже не повышая голоса. — И сестрин брат. Ты когда-нибудь вообще за меня заступишься, нет?
Он вышел, хлопнув дверью. Не сильно, скорее для приличия. Я осталась стоять среди аккуратно развешанных платьев, в которых давно никуда не выходила. Только работа, дом, визиты к его маме. И — снова по кругу.
Через пару дней он объявил:
— Свете правда надо. У неё теперь один шанс найти работу — курьером на машине. Иначе детей не потянет. Уговорил её на права, она сдаст. Ты могла бы и помочь…
— Могла бы. Если бы Света — не хамка, — ответила я, включая чайник. — И если бы ты — был мужчиной, а не транслятором её просьб.
— Ну вот и началось, — раздражённо бросил он. — Женщина с салоном, а с людьми по-человечески говорить не умеет.
— Женщина с салоном содержит мужа, квартиру, кормит всех по праздникам, и ещё должна выслушивать оскорбления от его сестры. Класс.
— Ты перегибаешь.
— А ты трус.
Он резко встал, отодвинув стул. Потом взял куртку.
— Пойду прогуляюсь, а то тут уже дышать нечем.
— Проветрись, — сказала я спокойно. — А если зайдёшь к Светке — передай, что моя машина меня слушается, а она — пусть сдаёт экзамен на права, и на характер заодно.
Он ушёл, хлопнув дверью сильнее. Так, что на стене звякнули ключи от машины.
Вечером я получила сообщение от Светланы:
«Ты, конечно, дура. Он — последний, кто тебя терпел. Долго ли ты продержишься одна?»
Скриншот этого сообщения я сохранила. Просто на всякий случай.
— Ну и что ты будешь делать? — спросила Лена, моя подруга, когда я рассказала всё под вино на кухне.
— Не знаю, — честно призналась я. — Но если я сейчас уступлю, потом мне скажут: «А давай квартиру твою Светке на время отдадим, ей с детьми тесно у мамы». А потом — «А давай салон перепишем, она же всё равно без работы». Я не могу больше.
— Значит, будешь стоять до конца?
— А у меня есть выбор?
Через неделю Андрей снова начал разговор.
— Наташ… Ну неужели ты не понимаешь, она же…
— Я понимаю. Всё поняла. Только вот ты меня, Андрей, не понимаешь. И, по-моему, никогда не понимал.
Он молчал. Потом тихо сказал:
— Ты думаешь, ты сильная, но ты одна не справишься.
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— А вот это мы ещё посмотрим.
На следующий день он собрал свои вещи. Без скандала. Без драм. Просто молча открыл шкаф, вытащил футболки, пару рубашек, брюки. Чемодан был старый, с замком, который не закрывался.
— Ты правда из-за машины рушишь семью? — спросил он на прощание, стоя в коридоре.
— Нет, Андрей. Семья рушится, когда один делает вид, что тебя нет. Когда твоя сестра для тебя важнее, чем жена. Когда «ты же семья» работает только в одну сторону.
Он кивнул. Без слов.
А я заперла за ним дверь.
И впервые за долгое время — выдохнула.
Первое утро без него было странным.
Тихо. Даже чайник кипел как-то стыдливо. Никто не бурчал под нос, что «опять не то молоко купила», не рылся в шкафу в поисках носков, не искал зарядку, которую сам же утащил в туалет.
С одной стороны — пустота. С другой — будто легче дышать.
Я поставила чашку на подоконник, включила телефон и увидела двадцать три новых сообщения. Догадайтесь от кого? Конечно.
Светлана:
— Одна будешь жевать свои ногти в этом салоне.
— Ты сама всё разрушила.
— Мой брат — лучший мужчина, и ты это проср*ла.
— Машину ещё поплачешься, что не отдала.
— Всё вернётся, Наташа. Всё.
Удаляю. Без истерики. Скриншоты — в папку «Мразота». Пусть лежат.
Но легче не стало.
К вечеру у салона крутился какой-то тип на грязной «девятке». Звонит клиентка:
— Наташ, а у тебя тут мужчина на машине странной… курит, в окна смотрит. Уж не Андрей ли?
Я выглянула — не Андрей. Но уж слишком подозрительный.
Попросила охранника ТЦ пройтись мимо. Уехал сразу. Стало… неприятно.
Через пару часов звонок с незнакомого номера:
— Ну что, красиво выглядишь, Наталья Андреевна. В салончик сама, на машине. Пока. Наслаждайся, пока есть чем.
Голос — мерзкий, как отравленное яблоко. Светка. Или кто-то из её окружения.
Я не подала виду. Записала номер, поставила блок.
К вечеру следующего дня приходит Андрей. Без звонка. Без стука.
— Я забыл зарядку, — говорит, как будто ничего не произошло. Заходит, проходит мимо, как у себя дома.
— Пропускной режим у тебя по-прежнему по паспорту? — спрашиваю я, закрывая дверь за его спиной.
— Не начинай, Наташ. Просто зарядку возьму.
Стоит на пороге спальни. Смотрит на чемодан, который оставил в углу. И, кажется, думает — а вдруг не поздно?
— Ты что хотел этим добиться? — спрашиваю я.
Он не отвечает. Только плечами дёрнул.
— Чтобы я испугалась? Отдала машину? Проползла к тебе на коленях, попросила прощения у твоей королевы-сестры?
— Не будь такой драматичной, — бурчит он. — Я просто думал… ну, остынем, подумаем.
— Я остыла. Ты — нет.
Он смотрит в пол. Потом — на меня.
— Ты ещё будешь жалеть.
Я рассмеялась. Честно, вслух. Заливисто. Слёзы на глазах от смеха.
— Не поверишь. Уже жалею. Что не выгнала раньше.
Он ушёл. На этот раз — окончательно.
Через три дня ко мне в салон пришла Лидия Васильевна. Мать его. В вся красе — в плаще цвета борща, с цепочкой на шее и лицом прокурора СССР.
— Наталья. Нам надо поговорить.
— Только не здесь, — прошу. — Клиенты.
— Клиенты у тебя будут, когда в семью вернёшься. А сейчас — ты должна услышать взрослого человека.
Сели в соседнем кафе. Заказала ей кофе. Себе — мятный чай, чтобы не швырнуть чашкой в стену.
— Ты разбила семью. Ради машины. Я всегда знала, что ты… с характером. Но чтобы ТАК…
— Характер — это когда не даёшь себя в грязь втоптать, — спокойно отвечаю. — Вы всё видели. И молчали.
— Ты эгоистка. Ты не мать, не жена. Только бизнес в голове. Ногти свои пилите-пилите, а дома — разруха. Мой сын стал нервный, дети скоро без отца останутся.
— Какие дети? У нас их нет. По твоей просьбе, кстати. Помнишь, как ты говорила: «Сначала на ноги встаньте»?
Она меня хлопает по столу.
— Ты хамка. Светлане теперь на автобусах мотаться, двоих тянуть, работы нет, а ты со своей тачкой как с икондой носишься!
— Пусть на права сдаёт. Я её не рожала. Не содержу. Пусть работает.
Она встала. Даже трость в руки взяла — для драматизма.
— Ты ещё приползёшь. Но я не пущу тебя обратно. Ни в дом, ни к сыну.
— Так уж и быть, — говорю, поднимая взгляд. — Потерплю.
На следующий день Светлана выложила сторис в Инстаграм: якобы я её ударила. Синяк под глазом (непонятно чей), подпись:
«Когда не отдаёшь чужой машине, и тебе бьют морду. Знакомо?»
Скрин. Жалоба. Блок.
Но звонки начались снова.
Клиенты начали спрашивать — что случилось?
— Скажи честно, — говорит Оля, постоянная, — ты её правда… ну… в глаз?
— Нет, — говорю. — Только мечтала.
Через неделю Светлана подаёт заявление в полицию.
По её версии — я набросилась на неё в коридоре дома его матери. С кулаками.
Свидетелей, конечно, нет. Только «моральный ущерб» и «угроза здоровью».
Адвокат — мой клиент — говорит:
— Это попытка давления. Провокация. Пусть пишут. Улики — ноль.
Но неприятно.
Очень.
Поздно вечером — снова звонок.
Номер скрыт.
— Наташ, привет, — голос не сразу узнаю. Светлана. Но какая-то странная. Почти ласковая.
— Что надо?
— Давай поговорим. Ну серьёзно. Без этих вот игр. Я знаю, ты думаешь, что ты выиграла. Но, поверь, игра только началась.
— Угрозы записываю.
— Да какие угрозы, Наташ! Ты что. Просто знай: Андрей — всё ещё мой брат. Мы — семья. А ты… временно.
— А ты — вне закона. И это не временно.
— Ну-ну. Посмотрим, как долго твой бизнес продержится без нашей поддержки.
— Вашей?
— Ну, клиентов у тебя много. А слухов — ещё больше. Много кто уже слышал, что ты… агрессивная, нестабильная, скандальная. А ещё — избиваешь бедных женщин.
— Света, у тебя был когда-нибудь диагноз? — спрашиваю. — Или пока только фантазии?
— Знаешь, как говорят: кто первый хлопнул дверью — ещё может вернуться. А вот кто после этого начал пакостить — нет.
Я положила трубку.
Села на диван.
Заплакала.
Не от слабости. От злости.
На следующий день я подала заявление в полицию. За клевету. Приложила скрины, аудио, сторис.
Адвокат помог. Всё строго, по закону.
Знала — война началась. Но отступать не буду.
К вечеру ко мне в салон пришёл Андрей. Опять. Смотрит виновато.
— Света перегнула. Я не знал, что она это устроит. Я… я хотел уладить.
— Уладить? А ты где был, когда она поливала меня грязью?
— Я не думал, что она дойдёт до суда. Я просто хотел, чтобы мы… ну, может, попробовали ещё раз.
— Андрей, мы не кружки на кухне. Не склеишь.
Он вздыхает. В глазах — жалость. Может, к себе. Может, ко мне.
— Дай мне ещё один шанс.
— Поздно.
Он уходит. Не спорит. Не давит. Только говорит:
— Ты станешь сильнее. Но одна. Оно тебе надо?
— Лучше одна, чем с вами всеми.
Он кивает.
— Тогда прощай.
— Уже попрощались.
И он уходит.
А я остаюсь.
Салон. Машина. Папка «Мразота». И — тишина.
Но, знаете, лучше уж так.
Чем опять наступать на те же грабли. Только на каблуках.
Через неделю всё рухнуло.
Утром зашла в салон, а у администратора глаза — как у зайца перед фурой:
— Наташ, налоговая пришла.
Я сначала не поняла. Думаю — ну, проверка. Плановая, с кем не бывает.
Но когда увидела этих, с папочками, в пиджаках и с выражением лица «мы тут не чай пить» — всё стало ясно.
Кто-то их натравил. Со знанием дела.
— Нарушения здесь, здесь и вот здесь, — указывает пальцем на бумаги один из инспекторов. — Сотрудник числится в штате, но оформлен как самозанятый. Касса работает с перебоями. Декларации — не все поданы.
— Как? — я хлопаю глазами. — Всё же ведём… вроде бы…
— Разберёмся, — говорит второй. — До выяснения — приостанавливаем деятельность на 10 рабочих дней. Подпишите здесь.
И всё.
Клиентов — домой.
Мастеров — домой.
Я — в ступор.
Через час мне пишет одна из мастеров:
— Наташ, извини, но мне нужна работа. Я ухожу к конкурентам. И девочки, скорее всего, тоже.
Мой салон. Моя кровь, мои бессонные ночи, мои пончики на коленках вместо обедов. И вот он — под замком. Из-за кляузной мрази с бровями-ниточками и зубами, как у ласки.
Я выкурила три сигареты подряд, хотя бросила два года назад. Руки тряслись.
Звоню адвокату:
— Они пришли по доносу?
— Думаю, да. И, скорее всего, это не последний удар. Тебя хотят выбить из колеи.
— Получается.
Вечером мне присылают скрин из чата «Наш Район-37»:
«А кто-нибудь знал, что Наталья, та, у которой салон, — уклоняется от налогов? Стыдно. И ведь клиентки — мамочки. А сами детям подают пример…»
Подпись — фейк. Но стиль узнаю сразу. Света. Или кто-то из её воинства.
Через два дня — повестка в суд. Гражданское дело. Светлана требует компенсацию «за моральный ущерб, травму лица, клевету и угрозу жизни».
Сумма — 300 тысяч.
Три. Сотни. Тысяч.
Может, ей сразу «Оскар» вручить?
Адвокат, хмурясь, говорит:
— Шансов выиграть у неё мало. Но нервы попортит. И времени съест.
— Я подам встречный иск, — говорю. — За клевету. За давление. За угрозу бизнесу.
— Готовься, будет грязно.
Через неделю я вижу Свету в суде. В сером костюме, с бинтом на запястье (играет, как в театре), с глазами, полными боли. Псевдобольной. Псевдожертвой.
— Я просто просила отдать машину, чтобы возить детей. А она… она ударила! Она наорала! Кричала, что «избавится от меня»!
Судья смотрит, слегка прищурившись.
— Где доказательства?
— Ну… — Светка заминается. — Была камера, но видео, кажется, удалилось…
— Медицинское освидетельствование?
— Нет… Я… испугалась…
Адвокат мой улыбается. Не спеша, с паузами, выносит всё это на чистую воду.
Через час всё становится ясно: дело шито белыми нитками.
Судья постановляет: отказать в удовлетворении иска. Встречный иск — принять к производству.
Света бледнеет. Андрей сидит в зале, сжав губы в линию. Видит, что всё валится.
После заседания она подходит ко мне в коридоре суда. Смотрит зло.
— Ты у меня ещё попляшешь, Натаха.
— Ты уже всё, Свет. Все свои пляски оттанцевала.
— Ты мне жизнь испортила!
— Твою? А у меня салон закрылся, мастера ушли, телефон обрывается от сплетен — это что, развлечение?
— Я хотела справедливости!
— Нет. Ты хотела мести. За то, что тебе не отдали чужое.
Она шипит, как кастрюля с макаронами.
— Ненавижу.
— Привыкай. Это взаимно.
Спустя две недели салон снова открыли. Но из прежних мастеров осталась только Ира — моя самая первая.
— Я с тобой хоть в аду маникюр пилить буду, — говорит, улыбаясь. — А эти… те пусть бегают.
Постепенно клиенты возвращаются. Те, кто действительно знали меня.
Я села за руль своей машины. Той самой. И вдруг стало… легко.
Не потому, что всё закончилось. Нет.
А потому что я не прогнулась. Не предала себя.
Через месяц пришёл Андрей. Стоит у салона. Весь в чёрном, как гвоздь в крышке гроба.
— Я ухожу от Светы. Она… невыносима.
— Поздно.
— Я хочу вернуться. К тебе.
— Не ко мне — к машине. К спокойствию. К чистой кухне, где всё по полочкам. А я — не полочка. Я — я.
Он опускает глаза.
— А мы ведь могли…
— Могли. Но ты выбрал её. А я — себя.
Он уходит.
Я поворачиваюсь к Ире:
— Запиши на завтра полный день. Сама сяду за кресло. Хватит сидеть. Надо жить.
Вот так.
Я осталась без мужа, почти без команды, с испорченной репутацией, но с тем, чего раньше не было: гордостью за себя.
Потому что, знаете, иногда нужно всё потерять, чтобы понять, сколько ты на самом деле стоишь.
