Валентина всегда считала, что её бабушка была женщиной редкой породы. Не то чтобы «сталь и бархат», а скорее «бетон и сарказм». Могла с улыбкой выслушать соседку, которая жаловалась на шум, а потом так тихо и ласково намекнуть, что та сама же бежала извиняться, хотя вообще-то шумела бабушка.
— «Главное, Валь, в этой жизни — не дать сесть себе на шею. И шевелить головой, чтобы они не успели закрепиться», — говорила она, отмеряя в стакан кефир «по глазок».
И вот теперь, стоя в своей кухне с кружкой остывшего чая, Валентина понимала, что бабушкина теория не просто верна — она прямо сейчас проходит практический экзамен. На её шее уже сидела целая семья мужа, и, судя по весу, кто-то из них ещё и с пакетами картошки.
Дверь хлопнула так, будто её пнули. Это был Олег. Муж, с которым она жила уже девять лет, и который за последние полгода научился входить в квартиру с выражением лица «у меня для тебя хорошие новости, но тебе они не понравятся».
— Валь, ну ты не поверишь! — с каким-то странным вдохновением заявил он, сбрасывая ботинки так, что песок полетел на коврик. — Мама сказала, у них дома трубу прорвало. Всё, как в кино — вода по колено, газеты плавают…
— Так может, она тебя позвала помочь? — Валентина сделала глоток чая и специально громко поставила кружку.
— Да я б, конечно… — Олег сделал вид, что размышляет, — но она ж не только про себя, она ж про нас подумала.
— Олег, ты что, хочешь сказать, что сейчас сюда войдёт твоя мать с чемоданом? — Валентина не подняла брови, она их приподняла в своём воображении, чтобы не показывать панику.
— Ну… почти, — и в этот момент раздался звонок в дверь. Долгий, уверенный. Такой, каким звенят не гости, а уже полноправные жильцы.
Валентина пошла открывать — и на пороге действительно стояла Нина Петровна.
— Валечка! — воскликнула она с театральным облегчением, как будто та только что вытащила её из полыньи. — Я к вам на пару деньков. У нас там ужас, ты ж знаешь, у нас трубы — это проклятье этого дома.
В руках у свекрови был не чемодан, а два огромных пакета, которые явно вмещали половину её квартиры.
— Проходи, — сухо сказала Валентина, отступая в сторону.
Свекровь прошла, села на диван и с видимым удовольствием сняла ботинки, обнажив носки с надписью «LOVE» — по иронии судьбы, надпись была на пятках.
— Олег, принеси-ка мне плед, тут у вас сквозит, — сказала Нина Петровна, даже не глянув на сына.
— Мама, ну ты же понимаешь, что это временно, — вставил Олег, явно боясь, что Валентина сейчас взорвётся.
— Конечно, временно, — кивнула свекровь. — Ну, неделька, ну две. И вообще, у вас тут просторно, а я никому мешать не буду.
Валентина сделала глубокий вдох. Она уже знала: «никому мешать» в переводе с Нининого означает «буду контролировать каждый твой шаг».
— Понятно, — тихо сказала она, но голос был такой, что даже Олег глянул на неё с опаской.
— Валь, ну это ж родная кровь, — попытался смягчить он. — Ты ж понимаешь, семья — это…
— Это те, кто вечно забывает, что у меня тоже есть право закрыть дверь, — перебила Валентина. — Ладно. Поживём — увидим.
На третий день «поживём — увидим» стало «поживём — застрелимся».
Нина Петровна начала «по мелочи» переставлять вещи: соль она перенесла в шкафчик повыше, потому что «так удобнее», тарелки — на другой стол, а магнит с фото бабушки Валентины таинственно исчез с холодильника.
— Мама, где магнит? — спросила Валентина в лоб.
— А, тот страшный? Я его в ящик положила, мало ли, кто увидит.
Валентина только улыбнулась. Улыбка была из той категории, когда человек ещё держится, но у него уже внутри марширует батальон.
— Валь, ты чего такая? — наивно спросил Олег, когда они остались на кухне вдвоём.
— Чего такая? — переспросила она. — Это ты сейчас серьёзно?
— Ну мама же старается, чтоб всем было удобно.
— Удобно ей, Олег. Только ей.
Вечером Валентина случайно услышала разговор. Она шла по коридору и остановилась, услышав, как свекровь шепчется с кем-то по телефону:
— Да-да, квартира хорошая, просторная… Ну, конечно, семейная. Как же иначе, Олежка ж муж, значит, и его, и моё, и твоё, если надо…
Валентина стояла, сжав кулаки. Вот он, момент истины. И вот оно — бабушкино «не дать сесть на шею».
— Интересно у вас тут логика, Нина Петровна, — произнесла она, появившись в дверях. — Я тут, оказывается, в семейном общежитии живу?
— Валь, ну что ты начинаешь, — вздохнула свекровь, пряча телефон. — Я просто…
— Просто? — перебила она. — Просто рассказываете всем, что моя квартира — это общее имущество?
Олег вмешался:
— Ну что ты, Валь, мы же одна семья.
— Семья — это когда уважают, а не делят чужое, — отрезала она.
И в этот момент Валентина поняла, что скоро будет гром. Причём не из-за прорванных труб.
Снег в тот день падал лениво, как будто тоже знал, что Валентина сидит на кухне с чашкой кофе и пытается не убить собственную свекровь. Нина Петровна уже неделю жила у них «временно», и за это время «временно» успела превратиться в «с чувством собственника».
Олег же продолжал делать вид, что всё нормально. Сидел, как ни в чём не бывало, смотрел в телефон и улыбался какой-то глупой картинке.
— Ты понимаешь, что она меня просто выталкивает из моей же квартиры? — Валентина тихо, но с ударением проговорила.
— Да не выталкивает она, Валь, — Олег не отрывался от экрана. — Это у тебя просто нервы.
Валентина прищурилась.
— У меня нервы? У меня, говоришь? Я вчера открываю шкаф — и не нахожу свою кружку. Знаешь, где она? У твоей мамы в сумке. Она сказала: «Ой, я в гости к подруге, а она любит из этой пить».
— Ну, это же просто кружка…
— Олег, я в этой кружке сессию в универе пережила, а ты говоришь — «просто».
Он только вздохнул. И в этот момент в дверь позвонили. Долгий звонок, опять тот самый «я здесь жить буду» сигнал.
Валентина открыла — и застыла. На пороге стоял какой-то долговязый парнишка лет двадцати с рюкзаком, в пуховике, с таким видом, будто это его квартира, а она — консьерж.
— Привет, я Димка, — сказал он, улыбаясь так, что сразу стало ясно: этот Димка явно что-то задумал.
— Димка, — протянула она, — а ты у нас кто по жизни?
— Ну… мамин племянник. Тётя Нина сказала, что я тут поживу, пока на работу устраиваюсь.
Сзади уже вынырнула Нина Петровна, сияющая как победительница в лотерее.
— Валечка, ну ты ж знаешь, у парня сложная ситуация. Съём дорого, а мы ж семья!
— Нина Петровна, — Валентина облокотилась на дверной косяк, — вы сейчас серьёзно? Вы хотите, чтобы в моей квартире ещё и постоялец завёлся?
— Ну он же временно, — вставил Олег, уже понимая, что запахло керосином.
— Ага, — кивнула она, — временно, как и вы оба, да?
Тишина. Даже Димка замер, не зная, куда деть руки.
— Мы его пропишем, чтоб всё по закону, — спокойно сказала свекровь, как будто речь шла о заказе пиццы.
Валентина почувствовала, как в ней вскипает та самая кровь, которую бабушка называла «боевой».
— Так. Давайте-ка все сюда, на кухню, — сказала она таким тоном, что даже кот спрятался под кресло.
— Объясните мне, — Валентина сложила руки на груди, — кто дал вам право распоряжаться моей квартирой?
— Валя, — начал Олег, — ну ты ж моя жена, значит, это общее имущество…
— Ошибаешься, — перебила она, — квартира досталась мне от бабушки. До свадьбы. И это не общее, а моё личное.
— Ну формально, да… — промямлил он.
— Формально и по закону, Олег, — жёстко отрезала Валентина.
Нина Петровна фыркнула.
— Вот ты всё про закон, а про человеческое ты не думаешь. Мы же семья! А ты такая… эгоистка!
— Эгоистка — это та, кто хочет поселить в чужой квартире своего племянника и ещё его прописать, — Валентина уже почти кричала.
Димка всё это время стоял, как школьник на линейке, и пытался не ловить взгляд хозяйки.
— Я, может, и уйду, — сказал он тихо, — если что.
— Ты никуда не уйдёшь! — одновременно воскликнули Олег и Нина Петровна.
И вот тут Валентина сорвалась. Она подошла к двери, открыла её настежь и указала рукой на лестницу.
— Димка, я к тебе лично претензий не имею, но ты сейчас возьмёшь свой рюкзак и уйдёшь.
— Валя! — вскрикнул Олег, хватая её за руку.
— Не трогай меня, — резко сказала она, выдернув руку. — Ты у меня в этой квартире ровно до того момента, пока уважаешь меня. А сейчас ты стоишь на стороне своей мамы, которая решила, что я тут просто временная квартирантка.
Нина Петровна вскочила.
— Это что, ультиматум?
— Это реальность, — сказала Валентина и уже почти захлопнула дверь за Димкой.
Олег ещё пытался что-то объяснить, свекровь — драматично восклицать, но внутри у Валентины уже щёлкнуло.
— Всё, — сказала она тихо. — Завтра мы идём в ЗАГС. Подавать на развод.
Олег побледнел.
— Ты с ума сошла?
— Нет, — усмехнулась она. — Я наконец-то вспомнила, что моя бабушка всегда была права.
Валентина проснулась рано, как будто организм сам знал: сегодня день перемен.
Олег уже не спал — сидел на краю кровати, уткнувшись в телефон. Вид у него был, как у школьника, который внезапно понял, что сегодня экзамен, а он весь год прогуливал.
— Мы всё ещё можем поговорить, — тихо сказал он, не поднимая головы.
— Поговорить мы могли полгода назад, — ответила Валентина, вставая с кровати. — Сейчас мы идём в ЗАГС.
Он вздохнул и впервые за долгое время посмотрел ей прямо в глаза.
— Валя, это же глупо. Из-за пустяка рушить семью?
— Пустяка? — она почти рассмеялась. — То, что твоя мама пытается вселить в мою квартиру своего племянника — это пустяк? То, что ты стоишь и молчишь, когда меня оскорбляют в моём же доме — пустяк?
Он молчал. И это молчание было громче любого крика.
В ЗАГСе всё прошло быстро. Олег расписался с видом, будто подписывает договор на кредит, а Валентина — как человек, который только что закрыл тяжёлую, но нужную главу.
— Может, мы ещё передумаем? — попытался он в последний момент.
— Нет, Олег, — тихо сказала она. — Передумать можно, если ты что-то сделал случайно. Но когда ты выбираешь сторону — ты выбираешь навсегда.
Вернувшись домой, она первым делом поменяла замки. Мастер работал молча, но пару раз бросал на неё взгляды из серии «ну, у кого-то сегодня началась новая жизнь».
К вечеру зазвонил телефон. Это был Олег.
— Валь, давай хоть встретимся, поговорим. Я… хочу объясниться.
Она подумала секунду и согласилась. Не потому что верила — а потому что хотела поставить жирную точку лично.
Кафе было тихим, почти пустым. Олег пришёл раньше, сидел с чашкой кофе, как будто пытался греться от своих же мыслей.
— Валя, я понимаю, что мы всё испортили, — начал он. — Я был не прав. Мама… мама просто…
— Мама просто всегда будет для тебя важнее, чем я, — перебила она. — И это нормально, Олег. Но я не обязана жить в этом треугольнике.
Он схватил её за руку.
— Я могу всё изменить! Мы будем жить одни, я…
— Олег, — она посмотрела на него прямо, — если бы ты мог, ты бы уже изменил.
Он замер, а она вытащила руку, оставив на столе купюру за свой чай.
— Береги себя, — сказала Валентина и ушла, не оглянувшись.
На улице было холодно, но внутри у неё было тепло. Не потому что она победила — а потому что она перестала быть заложницей чужих «временно» и «по семье».
Она знала: бабушка бы сейчас улыбнулась и сказала — «Молодец, Валь. Сняла мешок с шеи».
И Валентина улыбнулась сама. Потому что теперь квартира снова была её. И жизнь — тоже.
