Инна сидела на кухне, листая бумаги развода, когда услышала, как Михаил возится с ключами в прихожей. Обычно он приходил с работы в семь, но сегодня было половина одиннадцатого.
На столе остыл ужин — она больше не разогревала.
— Задержался? — спросила она, не поднимая глаз от документов.
— Совещание затянулось, — привычно солгал он, снимая пиджак.
Инна медленно перелистнула страницу. Вот уже пять лет каждую среду и пятницу у Михаила случались «совещания». Пять лет она делала вид, что верит. А он делал вид, что она не знает.
Удобная игра для всех участников.
— Тишина после крика всегда тяжелее самого крика, — задумчиво сказала она.
Михаил замер в дверном проёме, одна рука всё ещё держала пиджак. Инна подняла на него спокойные глаза — не гневные, не обиженные.
Просто спокойные.
— Садись. Нам нужно поговорить.
Он осторожно опустился на стул напротив, как гость в собственном доме. Документы между ними лежали ровной стопкой — бумажное завтра их семейной жизни.
— Это что? — он кивнул на бумаги, хотя прекрасно понимал.
— Всё, что касается развода, — Инна убрала очки, потёрла переносицу. — Юрист говорит, мы можем оформить всё без лишних сложностей.
— Инна, я не понимаю…
— Понимаешь. Ты знаешь уже давно. Как и я.
Повисла тишина. Не тяжёлая, скандальная — а какая-то освобождающая. Будто наконец-то можно было не притворяться.
— Когда ты узнала? — тихо спросил он.
— А когда ты начал?
Михаил опустил голову. Они сидели как два археолога над раскопками собственного брака, осторожно откапывая правду из-под слоя привычной лжи.
— Это не то, что ты думаешь, — попробовал он ещё раз.
— Миша, — в её голосе прозвучала почти нежность. — Мы с тобой взрослые люди. Давай не будем играть в детские игры.
— Она молодая?
Он кивнул, не поднимая глаз.
— Красивая?
Снова кивок.
— Любишь её?
Михаил поднял голову, в глазах мелькнула растерянность.
— Я не знаю. Честно не знаю.
— А меня? — спросила Инна без надрыва, просто из любопытства.
— Тебя… — он помялся. — Тебя я люблю по-другому. Ты же понимаешь.
Инна кивнула. Понимала. Жену любят по привычке, как любят старый дом или уютные домашние вещи. А других женщин — как любят праздники.
— Знаешь, что меня больше всего расстраивает? — она встала, подошла к окну.
За стеклом мелькали редкие фары — город засыпал.
— Не то, что у тебя есть кто-то ещё. А то, что пять лет мы жили как… как соседи по коммунальной квартире. Вежливо, осторожно, не нарушая границ.
— Инна…
— Нет, дай досказать, — она обернулась. В свете настольной лампы её лицо казалось моложе. — Я тоже виновата. Я же чувствовала.
Как ты стал выбирать рубашки по утрам, аккуратно поворачивать телефон экраном вниз. Как по вечерам стал… отсутствовать, даже когда был рядом.
Михаил сидел тихо, скомкав в руках салфетку.
— И я выбрала не замечать. Потому что было удобно. Потому что не решалась что-то менять. Потому что думала — если не называть вещи своими именами, они не станут реальными.
— Мне жаль, — пробормотал он.
— Мне тоже жаль. Но не из-за того, о чём ты думаешь.
Инна вернулась к столу, пальцем провела по краю документов.
— Мне жаль потраченного времени. Пять лет мы могли быть честными. Пять лет мы могли либо попытаться всё исправить, либо разойтись достойно.
А вместо этого играли в семью.
— Ты хочешь развода.
— Я хочу правды. А правда в том, что нам обоим нужна другая жизнь. Мне — честная, тебе — свободная.
Михаил взял со стола документы, медленно перелистал. Инна налила себе чай, села напротив — теперь уже как деловой партнёр, не как жена.
— Квартира остаётся тебе, — сказал он, дочитав до конца. — И дача тоже.
— Это справедливо. Ты же всё равно будешь жить в другом месте.
— Там тесновато…
— Миша, — Инна улыбнулась. — Не надо мне подробностей. Мне действительно всё равно.
Он посмотрел на неё внимательно, словно видел впервые.
— Ты изменилась.
— Да. А ты заметил только сейчас.
— Когда? Когда ты изменилась?
Инна подумала, покружила ложечкой в чашке.
— Наверное, в тот день, когда поняла: я больше не жду. Не жду, что ты вернёшься к семи. Не жду интересного разговора за ужином. Не жду, что мы поедем куда-то вместе на выходные.
Перестала ждать — и стала жить.
— И как это — жить? — в его голосе прозвучало любопытство.
— Слушаю подкасты по истории искусства. Рисую акварелью — помнишь, в институте увлекалась? Читаю книги, которые откладывала годами. Планирую ремонт в спальне — представляешь, первый раз за пятнадцать лет брака я буду выбирать обои сама.
Михаил кивнул. В его глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление.
— Может, нам стоило поговорить раньше?
— Стоило. Но тогда мы оба не были готовы к правде. Ты не решался причинить мне неприятности, я не решалась остаться одна.
А теперь я поняла: одиночество и жизнь с человеком, который тебя не видит, — это разные вещи.
— Я тебя видел…
— Миша, — Инна покачала головой. — Ты видел жену. Удобную, привычную, предсказуемую. А меня — нет.
Когда ты в последний раз спрашивал, о чём я думаю? Не о делах, не о планах на завтра — о чём я думаю, мечтаю, что меня волнует?
Тишина растянулась между ними, как мост через пропасть потерянных лет.
— А теперь спрашиваешь, — тихо сказал он.
— Теперь поздно. Но это не грустно. Это честно.
Михаил подписал документы, аккуратно сложил в стопку.
— Когда съезжать?
— Когда будет удобно. Спешить некуда.
— Завтра соберу вещи. Не хочется затягивать.
Инна кивнула. Встала, убрала со стола чашки. Обычные вечерние дела, только теперь они значили что-то другое — последний совместный ужин, последний разговор как семья.
— Ин, — позвал он, когда она мыла посуду. — Ты не злишься?
Она обернулась, руки в мыльной пене.
— Знаешь что? Нет. Не злюсь. Даже благодарна.
— За что?
— За урок. Я поняла: можно прожить жизнь, а можно её прожить. Разница огромная.
Михаил встал, подошёл к окну.
— Я думал, мы будем скандалить. Бить посуду, кричать…
— А зачем? — Инна вытерла руки полотенцем. — Крик — это когда ещё есть что спасать. А мы уже всё решили. Каждый для себя, только в разное время.
Утром Михаил собирал чемодан в спальне.
Инна сидела на кухне с кофе, смотрела в окно на двор. Соседка выгуливала собаку, дворник подметал дорожки, жизнь шла своим чередом.
Обычное утро, только теперь оно было её утром — не их.
— Я всё, — сказал Михаил, появляясь с сумкой.
— Ключи оставь на тумбочке.
Он помедлил в дверях.
— Если что-то понадобится…
— Миша, всё будет хорошо. У тебя и у меня.
Дверь закрылась мягко, без хлопка.
Инна допила кофе, посмотрела на часы — восемь утра. Впереди суббота, впереди жизнь, впереди тишина.
Но не пустая тишина одиночества.
А полная тишина свободы.
Она открыла окно пошире. В квартиру ворвался свежий воздух, принёсший запах осени и перемен. Инна глубоко вдохнула и улыбнулась.
Впервые за пять лет — по-настоящему.
