— Ты мужик или не мужик, Антон? — голос Лидии Павловны, всегда резкий, сейчас звенел от плохо скрываемого раздражения. — Язык отсохнет у жены попросить?
— Мам, ну неудобно… Оля только тетку похоронила, сорок дней не прошло, — Антон бубнил в трубку, ежась на скрипучей табуретке в тесной кухне их «двушки». За окном выл февральский ветер, а здесь, в хрущевке, пахло вчерашними щами и неизменным корвалолом Лидии Павловны.
— Неудобно! Ей-то что, она сирота, одна на свете осталась. А у тебя — семья! Мать, сестра! Ленка-то наша как мыкается, ты видишь? Не работает, да… А где ей работать? У нее душа тонкая! Она маникюром хочет заняться, «ноготочками», как сейчас модно. А на это стартовый капитал нужен.
Антон, сорокалетний слесарь из ЖЭКа, массивный, рыхлый, с вечно виноватыми глазами, вздохнул. Он любил Ольгу. По-своему. Но мать… Мать — это была стихия, которой невозможно противостоять.
— А Ольке твоей зачем эта халупа в Загорске? — не унималась Лидия Павловна. — Она ж там и не была толком. Продаст — и дело с концом. Что ей, жалко для родни? Мы же ее как свою приняли!
— Ладно, мам. Я поговорю. Только попозже.
— «Попозже» — это когда? Когда она деньги спрячет? Сегодня поговори. Вечером. Ты же обещал! Обещал, что Ленке поможем!
Антон сбросил вызов и долго смотрел на заляпанную жиром клеенку. Обещал. Да, он обещал. В тот вечер, когда Ленка рыдала, что ее «бросил очередной козел», а мать пила валерьянку, он, чтобы их успокоить, ляпнул: «Да не переживайте. Вот Ольге наследство от тетки перепадет, мы Ленке на ‘бизнес’ дадим». Тогда это казалось таким далеким. А теперь тетка умерла.
Ольга вернулась домой выжатая как лимон. Работа администратором в «Пятерочке» — это вечный бег с препятствиями. Ценники, которые не совпадают. Покупатели, которые уверены, что ты лично отвечаешь за рост цен на гречку. Вечный гул холодильников и писк сканера, въевшийся, казалось, под самую кожу.
Она тихо открыла дверь своим ключом. Из кухни доносились голоса. Антон был дома, что странно — обычно он задерживался в гараже с мужиками. Но голос был не только его. Лидия Павловна. И Лена.
Сердце Ольги неприятно екнуло. Свекровь и золовка в будний день? Обычно они удостаивали их своим визитом по выходным, «на блины», которые пекла, разумеется, Ольга.
Она хотела войти, крикнуть «Привет!», но что-то ее остановило. Что-то в тоне Лидии Павловны — не обычное раздражение, а деловитый, хищный напор.
— …и нечего тянуть! — донеслось до нее. — Говори ей прямо: «Оля, мы семья. Половину нам».
— Пятьдесят процентов? Мам, это много, — робко вставил Антон.
Тут в разговор вступила Елена, ее голос был капризным и звенящим, как у подростка, хотя «девочке» был тридцать один год.
— А почему много? Ей вообще это с неба упало! Она эту тетку свою раз в год по телефону слышала. А я — родная сестра твоего мужа! Мне нужнее! Ты представляешь, какой я салон открою? Мне на курсы надо, на лампы эти, на лаки… Антош, ну ты же обещал!
— Я обещал помочь, а не…
— А «помочь» — это что, три копейки? — взвилась Лидия Павловна. — Хватит! Решено. Квартира в Загорске, мы посмотрели, миллиона три стоит, если быстро. Значит, полтора миллиона — наши. Нам с Леной. Тебе, Антоша, мы потом, так и быть, на машину скинемся. А Олька… Олька перебьется. У нее ты есть, кормилец.
Ольга стояла в коридоре, прислонившись спиной к холодной стене. Воздуха не хватало. Она не могла пошевелиться. Дело было не в деньгах. Дело было в том, как они это говорили. Будто она не человек, не его жена, а… досадная помеха. «Олька перебьется».
— Главное, — поучающим тоном продолжила свекровь, — подать это правильно. С умом. Не в лоб. Надо ей внушить, что она нам обязана. Она ж сирота. Никого у нее. А мы — ее семья. Куда она без нас?
— Да, да, — подхватила Лена. — Надо надавить на жалость. Скажи, что у мамы сердце больное, что я в депрессии. Она у тебя мягкая, Олька-то. Поплачет и отдаст.
Ольга услышала, как муж тяжело вздохнул. И промолчал.
Он не сказал: «Это ее. Я не позволю». Он не сказал: «Вы с ума сошли?». Он. Просто. Промолчал.
И в этот самый момент, в тусклом коридоре пропахшей старыми вещами хрущевки, что-то в Ольге, державшееся годами на «надо», «стерпится» и «он не плохой, просто маму боится», с сухим треском сломалось. Холодная, звенящая ярость, какой она в себе никогда не подозревала, поднялась из самой глубины души.
Она бесшумно поправила сумку на плече, так же бесшумно повернула ключ в замке и вышла на лестничную площадку. Затем она достала телефон и громко, нарочито бодро позвонила мужу.
— Антош, привет! Ты дома? А я только подхожу, представляешь, такая у нас сегодня запара была!..
Она слышала, как в квартире засуетились, как зашикали друг на друга.
— А, Оленька… да, дома, — голос у Антона был растерянный. — Жду тебя.
Когда через минуту она вошла в квартиру, в кухне сидел один Антон. Лидия Павловна и Лена, видимо, испарились через черный ход, который был только в старых домах. Или… нет, она увидела мелькнувшую в комнате тень. Спрятались.
— Что-то случилось? — спросила она, глядя мужу прямо в глаза.
— Нет… А что? — Антон отвел взгляд.
— Да так. Бледный ты какой-то.
Следующие несколько дней Ольга жила как в тумане. Она ходила на работу, перебирала ценники, улыбалась покупателям. Но внутри у нее была ледяная пустота. Она больше не была «мягкой Олькой». Она была человеком, который ждет.
Она съездила в Загорск. Квартира тети, «халупа», как назвала ее Лена, оказалась чистенькой, хоть и старенькой «однушкой» в кирпичной пятиэтажке. Пахло сухими травами и старыми книгами. Тетя Вера была учительницей.
Ольга села на покрытый выцветшим пледом диван. Здесь было тихо. Она открыла ящик комода. Документы. Все в идеальном порядке. Квитанции, свидетельства, паспорт на квартиру. Тетя Вера ценила порядок. «Порядок в бумагах, Оленька, — говорила она, — это порядок в голове. А главное — защита от жуликов. Бумажка — она твоя крепость. Запомни».
Ольга вдруг поняла, что тетя оставила ей не просто квадратные метры. Она оставила ей убежище. Место, где ее не предадут.
Она вернулась в город с твердым решением. Она пошла не домой. Она пошла в юридическую консультацию. Бесплатную, для граждан с низким доходом. Молоденькая девушка-юрист, внимательно выслушав ее сбивчивый рассказ про «муж хочет отдать», строго сказала:
— Запомните. Имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, в порядке наследования или по иным безвозмездным сделкам, является его личной собственностью. Это статья 36 Семейного кодекса Российской Федерации. Ваш муж не имеет на эту квартиру никаких прав. Ни он, ни его родственники. Даже если вы ее продадите, деньги будут только вашими.
— То есть… он не может меня заставить?
— Только если вы сами, добровольно, не пойдете к нотариусу и не подарите ему долю. Или не переведете деньги. Но это — ваше право, а не обязанность. И учтите, — добавила девушка, — устные обещания вашего мужа, данные третьим лицам, юридической силы не имеют.
Ольга вышла на улицу. Февральский ветер больше не казался ей пронизывающим. Он ее бодрил. «Бумажка — твоя крепость». Тетя Вера была права.
«Разговор» начался в субботу. Лидия Павловна и Лена явились «на чай». Ольга поставила на стол вазочку с дешевым печеньем.
— Олечка, ну как ты? — начала свекровь издалека, прихлебывая чай. — Совсем исхудала, горюешь? Ну ничего, мы тебя в обиду не дадим. Мы — твоя семья.
Ольга молча кивнула.
— Тут дело такое… семейное, — Лидия Павловна многозначительно посмотрела на Антона.
Антон откашлялся, побагровел.
— Оль… Ты же квартиру теткину… ну… продавать будешь?
— Буду, — спокойно ответила Ольга.
— Ну вот, — оживилась свекровь. — А мы тут посовещались… Семья все-таки. У Ленки нашей жизнь не клеится, сама видишь. Хочет она свое дело. На курсы пойти. Это ж для ее же блага!
— Ей деньги нужны, — буркнул Антон, не глядя на жену.
— Сколько? — голос Ольги был ровным.
Лена подалась вперед, ее глаза заблестели.
— Ну… на курсы, на материалы… и на аренду кабинета… Мама говорит… ну… миллиона полтора бы.
— Полтора миллиона, — медленно повторила Ольга. — Это половина.
— Ну да! — радостно кивнула Лена, решив, что дело в шляпе. — Мы же семья! Антошка обещал!
— Он обещал? — Ольга перевела взгляд на мужа. — Ты обещал, Антон?
— Я… ну… я сказал, что мы поможем, — он съежился под ее взглядом.
— «Мы»? — уточнила Ольга. — Ты обещал мои деньги. Деньги от моего наследства.
В кухне повисла тишина.
— Оля, ты что начинаешь? — первой опомнилась Лидия Павловна. — «Мое», «твое»! В семье все общее!
— Общее? — Ольга усмехнулась. — Лидия Павловна, а когда вы пенсию получаете, она у нас «общая»? Или когда Лена у вас на шее сидит, это тоже «общее»? Общим у нас был только мой кошелек, в который вы все по очереди залезали.
— Да как ты смеешь! — взвилась свекровь, ее лицо пошло пятнами. — Неблагодарная! Мы тебя приютили!
— Приютили? — Ольга встала. Она больше не чувствовала страха. Только брезгливость. — Я вышла замуж за вашего сына. Я живу в квартире, где прописан он, но которая принадлежит вам. Я десять лет мою, стираю, готовлю на всю вашу ораву. Я работаю в «Пятерочке» без выходных, чтобы мы могли купить новый холодильник, потому что старый Леночка сломала! Это называется «приютили»?
— Оля, прекрати! — крикнул Антон. — Маме плохо станет!
— А мне, Антон, не плохо?! — голос Ольги сорвался на крик. — Мне не было плохо, когда я стояла в коридоре и слушала, как вы, втроем, делили мою еще не полученную квартиру? Как ты, Лидия Павловна, называла меня «сиротой», которая вам «обязана»? Как ты, Лена, считала, сколько тебе нужно на «ноготочки» из моих денег? А ты, — она повернулась к мужу, — ты сидел и молчал!
Антон вскочил.
— Я… я не молчал! Я сказал, что это много!
— Ты сказал, что это много! — рассмеялась Ольга, и в этом смехе была истерика. — Ты не сказал: «Это ее. Не смейте». Ты торговался! Как на рынке!
— Ах ты, дрянь! — Лена вскочила, ее лицо исказилось от злобы. — Да кому нужна твоя халупа в Загорске! Подумаешь, наследство!
— Не нужна? — глаза Ольги высохли. — Так и не проси. А то «халупа», а на «старт-ап» губу раскатала. Значит так, — она обвела их троих тяжелым взглядом. — Семья. Запомните. Статья 36 Семейного кодекса. Наследство — это личная собственность. Ни вы, ни ты, Антон, не имеете на него никаких прав.
Лидия Павловна, бывший завхоз, слово «статья» поняла сразу. Она почуяла угрозу.
— Ты что это, законом нам угрожать вздумала? На мужа родного?
— На мужа? — Ольга посмотрела на Антона. — А где он, муж? Я вижу маменькиного сынка. Я вижу человека, который за моей спиной обещает чужое.
— Ты… ты семью рушишь! Из-за денег! — выкрикнул Антон. Это был его последний козырь.
— Семью? — Ольга покачала головой. — Семью разрушили вы. В тот вечер, в кухне. Вы думали, я промолчу? Проглочу? Знаете, в чем ваша ошибка? Вы думали, что раз я тихоня из «Пятерочки», то я — пустое место. А я не пустое место! Я человек! И я буду за себя бороться! Руки опускать нельзя, слышите? Никогда! Даже если кажется, что сил нет!
Она где-то читала про «выученную беспомощность». Это когда бьешься-бьешься, а потом сдаешься. Ей казалось, она сдалась давно. Но тот разговор в кухне… он ее разбудил.
— Я, — она схватила воздух, — я десять лет вас всех тащила. Хватит.
Она пошла в комнату. Они что-то кричали ей вслед. Про «неблагодарную», про «змею, которую пригрели». Она не слушала. Она открыла шкаф и достала спортивную сумку, с которой ездила к тете.
Она методично складывала свои вещи. Джинсы, свитера, белье. Косметичку.
Антон вошел в комнату, растерянный.
— Ты… ты куда?
— Я уезжаю. В свою квартиру. В Загорск. Вступать в наследство.
— А я? А мы?
Ольга застегнула молнию.
— А ты, Антон, решай. Ты со мной — как муж. Который готов уехать от мамы и начать жить своей семьей. Или ты с ними — как… приложение к маме и сестре.
Он смотрел на нее, и в его глазах был страх. Не страх ее потерять. Страх — что-то менять. Страх перед Лидией Павловной.
— Но… мама… она же…
— Я поняла, — Ольга кивнула. — Я подаю на развод.
— Как… на развод? — он осел на диван. — Из-за квартиры?
— Из-за предательства, Антон. Квартира — это просто… лакмусовая бумажка. Она показала, кто есть кто.
Она вышла в коридор. Лидия Павловна и Лена стояли, прижавшись к стене.
— Прощайте, — сказала Ольга. И открыла дверь.
— Да куда ты пойдешь, сирота! — злобно выкрикнула ей вслед Лидия Павловна. — Вернешься еще, на коленях приползешь!
Ольга обернулась.
— Не приползу. Я, Лидия Павловна, в отличие от вашей дочери, работать умею. В Загорске тоже «Пятерочка» есть. А может, и что получше найду. Не пропаду.
Она вышла и с грохотом захлопнула дверь.
Прошло полгода.
Ольга сидела на маленькой кухне в Загорске. За окном цвела сирень. Квартира тети Веры преобразилась. Ольга сама поклеила новые обои, отциклевала паркет, повесила светлые занавески. Пахло краской, деревом и кофе.
Она устроилась на работу. Не в «Пятерочку». Она пошла на почту, оператором. Зарплата была меньше, но люди… люди были другие. Спокойнее. После работы она разбирала тетины книги. Нашла старый травник и теперь заваривала себе чай с мятой и чабрецом, который сама же и засушила.
Ей было трудно. Иногда — очень. Но впервые за десять лет она дышала полной грудью. Она больше не была «мягкой Олькой». Она была Ольгой Викторовной.
Вечером зазвонил телефон. Незнакомый номер. Она сняла трубку.
— Оля? Олечка… это я, Антон.
Голос у него был потерянный.
— Что тебе? — спросила она ровно.
— Оль… я… ты не думай, я это… На развод согласен. Мама…
Он всхлипнул.
— …она мне весь мозг вынесла. Что я тебя упустил. Что ты нас всех ‘кинула’. Лена все деньги требует, которые я ей ‘обещал’. А у меня нет! Я с работы уволился, в ЖЭКе сокращение… Мама говорит, это ты во всем виновата…
— Я виновата? — усмехнулась Ольга.
— Оль… забери меня, а? Я к тебе приеду. Я все понял. Я буду работать…
Ольга помолчала, глядя на цветущую сирень.
— Нет, Антон. Ты ничего не понял. Ты не ко мне хочешь. Ты от них хочешь. А это разные вещи. Решай свои проблемы сам. Ты же мужик, в конце концов.
Она нажала «отбой» и заблокировала номер.
Она отхлебнула остывший чай. Он был немного горьким, но бодрящим. Она больше не была спасателем. Она спасла себя. И этого было более чем достаточно.
— Ты видела?! Видела её, Ленка?! — Лидия Павловна, вжавшись в шершавую стену подъезда, шипела соседке. — На «Мерседесе»! Чёрный, блестит, как зеркало!
Лена, чьи «ноготочки» так и не стали бизнесом, а лишь превратились в облупившийся красный лак на собственных пальцах, лениво выглянула в окно. Она уже год жила с матерью и спивающимся Антоном в их пропахшей корвалолом «двушке».
— Ну, «Мерседес». И что?
— «И что»?! — взвилась Лидия Павловна. — Это наш «Мерседес», дура! Наш! Это те полтора миллиона, которые она у нас, у сироток, изо рта вытащила! На которые ты должна была курсы оплатить!
— Мам, она же сказала, что квартира ее… по закону… — вяло отмахнулась Лена, хотя при виде дорогой машины в ней тоже проснулась зависть.
— По закону! — Лидия Павловна сплюнула на ступеньку. — Закон для хитрых. А для нас — справедливость! Она моего сына бросила! Сгубила! Ты посмотри на Антошку!
Антон, бывший слесарь ЖЭКа, сидел на кухне. Он не просто уволился. Его уволили. За пьянство. После ухода Ольги он продержался месяца три, а потом покатился. Сначала «для храбрости», потом «с горя», а теперь — просто потому, что утро. Он сидел в засаленной майке, уставившись на муху на клеенке, и вид у него был опустившийся, жалкий.
— Это она его довела! — не унималась мать. — Обманула, обобрала и вышвырнула! А сама жирует! Я же говорила, что она вертихвостка! Пригрели змею!
— А кто на «Мерседесе»-то? Мужик какой-то? — в глазах Лены загорелся нездоровый огонек.
— Мужик! Вышел, дверцу ей открыл, как королеве! А она… — Лидия Павловна задохнулась от возмущения, — она в шубе! В норковой! Понимаешь? А мы тут копейки считаем!
— Наследство, значит, продала… — протянула Лена. — Халупа-то та три миллиона стоила. Шуба и «Мерседес»… Не сходится.
— Вот и я говорю! — подхватила Лидия Павловна. — Она там, в Загорске, мужика богатого охмурила! На наши деньги красоту навела, а он ее и подобрал!
В голове у бывшего завхоза моментально сложился план. План, рожденный завистью, злобой и ощущением вопиющей «несправедливости».
— Нет, так дело не пойдет, — проскрежетала она. — Мы поедем. Поедем и посмотрим ей в ее бесстыжие глаза. Пускай Антону компенсацию платит! За моральный ущерб! За сломанную жизнь!
— Мам, какой ущерб? — испугался даже Антон, до которого донеслись обрывки разговора.
— А такой! — Лидия Павловна ворвалась в кухню. — Ты — потерпевший! Она тебя, мужа законного, бросила в трудный момент! А сама — вон, разъезжает! Я адрес узнаю. Узнаю, Ленка! И мы поедем. Все вместе. Пускай он, этот ее хахаль в «Мерседесе», посмотрит, кого пригрел! Пускай узнает, что она — воровка и аферистка!
Антон молча налил себе еще полстакана. Он боялся матери. Но мысль о том, что Ольга счастлива с другим, в то время как он здесь, в этой вони, жгла его сильнее водки.
— Поедем, — прохрипел он. — Правильно, мама. Поедем.
Два года назад.
Ольга стояла за стойкой почтового отделения в Загорске. Работа была монотонной, но спокойной. Люди, в основном пенсионеры, получали пенсии, оплачивали квитанции, покупали конверты. Она научилась улыбаться им, не механически, как в «Пятерочке», а… по-человечески.
В зал вошел высокий, хорошо одетый мужчина. Он чем-то неуловимо отличался от местных — дорогое пальто, уверенная осанка, спокойный взгляд. Он подошел к ее окошку.
— Добрый день. Я могу отправить заказное письмо?
Ольга подняла глаза и замерла. Она смотрела на него секунду, две… Что-то до боли знакомое было в этих серых глазах, в родинке у виска.
— Оля? — вдруг сказал он, широко раскрыв глаза. — Оля Ковалева?
Она вздрогнула, услышав свою девичью фамилию, которую не слышала уже десять лет.
— Да… — растерянно прошептала она. — Простите, а вы…
— Дима. Волков. Мы в одном классе учились. Я за последней партой сидел.
Ольга ахнула. Дима Волков! Тихий, худой, нескладный мальчишка в очках с толстыми линзами, которого все дразнили «ботаником». Она помнила его. Он всегда ходил с толстыми книжками по программированию, а на выпускном она единственная, кажется, пригласила его на танец, потому что он стоял один у стенки.
Перед ней стоял совершенно другой человек. Уверенный в себе, атлетически сложенный, с дорогой оправой очков, которая ему невероятно шла.
— Дима… — она покраснела. — Не может быть. Как ты… Ты же…
— «Очкариком» был? — он улыбнулся. Улыбка у него осталась той же — немного смущенной, но доброй. — Был. А ты… ты почти не изменилась. Только взгляд… другой.
— Какой? — тихо спросила она.
— Как у человека, который много пережил, — серьезно ответил он.
Он отправил свое письмо. А вечером ждал ее у выхода.
— Я здесь по делам, — сказал он, открывая перед ней дверцу… да, того самого черного «Мерседеса». — У меня тут объект. Строим небольшой жилой комплекс. Родители у меня тут недалеко живут. Оль, может, поужинаем? Вспомним…
Они поехали в лучший ресторан Загорска, который оказался небольшим, но уютным кафе.
Он рассказывал. Как уехал в Москву, поступил в Бауманку. Как создал с друзьями небольшую IT-фирму, которая выстрелила. Потом ушел в строительство, в «умные дома». Как всего добился сам.
А потом он спросил: «А ты как?».
И Ольга, сама от себя не ожидая, рассказала. Все. Про Антона, про «Пятерочку», про Лидию Павловну, про подслушанный разговор, про наследство и про свой побег. Она говорила, и слезы катились у нее по щекам. Не от жалости к себе. От облегчения. Она впервые за много лет выговорилась.
Дима слушал молча, не перебивая. Его лицо стало жестким, когда она рассказывала про «дележку» ее квартиры.
Когда она закончила, он накрыл ее руку своей, теплой и сильной.
— Оль, — сказал он тихо. — Ты знаешь, что такое эмоциональные токсины? Это как… как яд. Твоя бывшая «семья» травила тебя годами. Они внушали тебе, что ты «мягкая», «сирота», «пустое место». А ты — не такая.
— Какая же? — прошептала она.
— Ты — сильная. Невероятно сильная. Потому что ты выжила. Ты смогла уйти. Ты смогла начать все с нуля, одна, в чужом, по сути, городе. Ты даже не представляешь, какая ты.
Этот вечер изменил все.
Он не звал ее сразу в новую жизнь. Он ухаживал. Медленно, бережно. Приезжал каждые выходные. Они гуляли по старым улочкам Загорска, он возил ее в Троице-Сергиеву Лавру. Он говорил с ней. Обо всем — о книгах, о технологиях, о звездах. Он с удивлением обнаружил, что «тихоня из ‘Пятерочки'» — умная, начитанная, глубокая женщина.
— Ты знаешь, — сказал он ей как-то, — в школе я был в тебя влюблен. Ты была единственная, кто не смеялся надо мной. Ты дала мне на выпускном списать алгебру, а потом пригласила танцевать. Я тогда чуть в обморок не упал от счастья.
Ольга смотрела на него, и ее сердце, казавшееся ледяным, оттаивало.
Через полгода он сделал ей предложение.
— Я хочу, чтобы ты была моей женой, Оля. Я хочу заботиться о тебе. Я хочу, чтобы ты наконец-то начала жить.
Свадьба была тихой. Они просто расписались и уехали вдвоем в Петербург.
Он построил дом под Загорском. Большой, светлый, с окнами в пол, с камином. Он не хотел увозить ее далеко от того места, где она заново нашла себя.
— А что с квартирой тети? — спросил он как-то.
— Я не знаю… — призналась Ольга. — Я не могу ее продать. Это память. Но и жить там… не могу.
— А давай, — предложил Дима, — мы сделаем из нее… добро.
Это была его идея. Они сделали в «однушке» тети Веры идеальный ремонт. Завезли новую мебель. И через благотворительный фонд Димы поселили туда семью беженцев из Донецка — мать с двумя детьми, потерявшую все. Бесплатно. Ольга сама привезла им ключи, постельное белье и мешок продуктов.
Когда женщина, ее ровесница, смотревшая на нее глазами, полными слез, упала ей в ноги со словами «Спасибо, храни вас Господь», Ольга вдруг поняла, что круг замкнулся. Наследство тети Веры, которое чуть не разрушило ее, в итоге спасло других. Она почувствовала невероятное облегчение.
Она больше не работала на почте. Дима настоял.
— Оль, ты десять лет пахала на чужих людей. Отдохни. Займись тем, чем хочешь.
И она… начала рисовать. В школе она ходила в художественный кружок. Дима оборудовал ей в новом доме мастерскую. И ее картины — светлые, акварельные пейзажи Загорска — оказались удивительно хороши.
Она носила норковую шубу, которую Дима буквально заставил ее купить («Ты мерзнешь вечно!»). Она ездила на «Мерседесе», потому что Дима сказал, что безопасность его жены — превыше всего. Но она осталась той же Ольгой. Просто… счастливой.
Лидия Павловна узнала адрес. Через знакомых в паспортном столе, пригрозив «проверкой» и сунув стопку сотенных.
В воскресный день к воротам шикарного особняка в коттеджном поселке под Загорском подкатило старое такси. Из него, кряхтя, выгрузилась Лидия Павловна в своем лучшем пальто с лисьим воротником, облезлым, как дворовая кошка. За ней — Лена, накрашенная боевой раскраской. И, пошатываясь, Антон. Он с утра «принял для храбрости».
— Это… это все ее? — прошептала Лена, глядя на трехэтажный дом из кирпича и стекла.
— Наше! — отрезала Лидия Павловна. — Награбленное! Пошли!
Она нажала на кнопку звонка.
Дверь открыла Ольга.
Они ее не узнали. Вместо замученной женщины в форменной жилетке «Пятерочки» на них смотрела… леди. В простом, но дорогом кашемировом платье, с волосами, уложенными в элегантную прическу. Спокойная, уверенная, красивая.
— Здравствуйте, — сказала она ровно. — Вы что-то хотели?
— «Что-то»? — Лидия Павловна оправилась от первого шока. — Ах ты, змея! Дворец себе отгрохала! На слезы моего сына!
— Мама, тихо, — дернул ее Антон, которому вдруг стало не по себе. Ольга смотрела на него, как на пустое место.
— Предательница! — закричала Лидия Павловна, пытаясь прорваться в дом. — Ты нам жизнь сломала! Ты моего Антона в гроб вогнать хочешь!
— Я? — Ольга даже не повысила голос. — Это вы, кажется, ошиблись адресом.
— Ошиблась?! — хохотнула Лена. — А ну, зови своего хахаля! Пускай он посмотрит, какую он аферюгу пригрел! Мы ему расскажем, как ты мужа больного обобрала!
— Расскажете? — раздался за спиной Ольги спокойный мужской голос.
На порог вышел Дмитрий. Он был в домашнем свитере, но от него веяло такой силой и властью, что Лидия Павловна невольно отступила. Антон вжал голову в плечи.
— Вы кто такие? — спросил Дмитрий.
— Я — свекровь ее бывшая! — гордо заявила Лидия Павловна. — А это — её муж! Законный! Ну, почти…
— Мы в разводе, Лидия Павловна. Уже два года, — напомнила Ольга.
— А ты, — Лидия Павловна ткнула пальцем в Дмитрия, — ты знаешь, что она тебя обманывает? Она нам денег должна! Она сбежала с наследством! Полтора миллиона! Моей дочери на бизнес!
Дмитрий перевел взгляд на Ольгу. Та спокойно смотрела на него.
— Это правда, Оля? — спросил он.
— Правда, — кивнула Ольга.
Лидия Павловна и Лена победно переглянулись.
— Вот! Слышал? — взвизгнула Лена. — Она воровка! Она и тебя оберет!
— Полтора миллиона… — задумчиво протянул Дмитрий. — Серьезная сумма. Вы из-за квартиры в Загорске?
— Из-за нее! — подтвердила Лидия Павловна. — Она ее продала, а деньги заграбастала!
— Ах, вот оно что. — Дмитрий кивнул. — Вынужден вас огорчить. Квартира не продана.
— Как… не продана? — растерялась свекровь. — А это… — она обвела рукой дом, — это на что?
— Это — мое, — просто сказал Дмитрий. — Я это построил задолго до встречи с Ольгой Викторовной.
— А… а шуба? А «Мерседес»?
— Это тоже мое. И я имею право дарить своей жене подарки, — Дмитрий начал терять терпение.
— А квартира?! — не унималась Лидия Павловна. — Если не продана, отдавай! Отдавай нам! Мы требуем! Антоша!
Антон, который до этого молчал, вдруг шагнул вперед. Пьяная обида и зависть ударили ему в голову.
— Оля… — заныл он. — Ну зачем тебе эта халупа? Отдай. Маме. Лене. Ну, Оль…
Дмитрий шагнул вперед, заслоняя жену.
— Квартира, — отчеканил он, — передана в безвозмездное пользование. Благотворительному фонду.
— Что?! — в один голос вскрикнули все трое.
— Там живут люди. Семья с детьми. Беженцы. Бесплатно. Ольга Викторовна отказалась от любого дохода с этого имущества. Все оформлено юридически. Так что, боюсь, «ваших» полутора миллионов там нет. И никогда не было.
Наступила тишина. Лидия Павловна смотрела на Дмитрия, как мышь на удава. Бывший завхоз нутром чуяла — этот не Антон. Этот не прогнется. Этот — сотрет в порошок.
— Как… беженцам? — пролепетала Лена. — Совсем отдала? Дура…
— Лена, — голос Ольги был холодным, как лед. — Помнишь, ты говорила, что у тебя «душа тонкая»? А у меня, видимо, «душа дурацкая». Мне людей жалко. А вам — нет.
— Ты… ты… — Лидия Павловна искала слова, но находила только яд. — Ты нас всех обманула! Ты специально! Чтобы нам не досталось!
— Я сделала так, как считала нужным, — ответила Ольга.
— А… а как же я? — вдруг снова подал голос Антон. Он смотрел на Ольгу пьяными, жалкими глазами. — Оль… я же… я же…
— Что ты, Антон? — она посмотрела на него. Без ненависти. С брезгливой жалостью. — Ты свой выбор сделал. Два года назад. На кухне. Когда молчал.
— Да это все они! — он мотнул головой в сторону матери и сестры. — Это они меня заставили! Оль, забери меня! Я буду… я буду…
— Кем ты будешь, Антон? Садовником? — усмехнулся Дмитрий. — У меня садовник не пьет.
— Ты! — взвыла Лидия Павловна, понимая, что все рухнуло. — Ты ее у нас украл!
— Я? — Дмитрий покачал головой. — Вы ее сами вышвырнули. Выбросили, как ненужную вещь. А я… я просто поднял то, что вы не смогли оценить. Знаете, в чем разница между вами и Ольгой?
Они молчали, дыша злобой.
— Вы видите только то, что можно взять. Деньги, квартиры, «Мерседесы». А она видит людей. В этом ее сила. А вы… вы пустышки.
— Да пошли вы… — прошипела Лена. — Поехали, мама! Нечего тут унижаться!
— Унижаться?! — Лидия Павловна вдруг разрыдалась. Злыми, сухими слезами. — Это они над нами поиздевались! Они! Мы в суд подадим!
— Подавайте, — пожал плечами Дмитрий. — Статья 36 Семейного кодекса. Личное имущество. И плюс — акт о передаче в благотворительный фонд. У вас нет ни единого шанса. Мои юристы будут рады с вами пообщаться. А теперь, будьте добры, покиньте нашу территорию.
Он нажал кнопку на брелоке. Ворота медленно открылись.
Троица поплелась к такси. Антон обернулся.
— Оля…
Ольга молча смотрела на него.
— Прощай, Антон, — сказала она. И закрыла дверь.
Вечером они сидели у камина. Ольга прижалась к плечу мужа.
— Думаешь, они вернутся?
— Нет, — уверенно сказал Дмитрий. — Такие, как они, нападают только на тех, кого считают слабыми. Они поняли, что ты — сильная. Они будут ненавидеть тебя, но больше не полезут. Страх сильнее жадности.
Он погладил ее по волосам.
— Ты плакала? — тихо спросил он.
— Немного, — призналась она. — Не из-за них. Из-за себя. Той, прежней. Мне ее так жалко стало. Ту «мягкую Ольку»…
— Ее больше нет, — сказал он, целуя ее в висок. — Ты ее спасла. Ты молодец. Ты дала ей умереть, чтобы родиться заново.
Ольга посмотрела в огонь. Она больше не была спасателем. Она не была жертвой. Она была просто женщиной, которая нашла в себе силы бороться. Которая не опустила руки. И которая, наконец, позволила себе быть счастливой. А бывшая «семья»… они были просто призраками из прошлого, которым больше не было места в ее новой, светлой жизни.
