— Наворовала, поди? — Виктор хлопнул рюмкой по столу и посмотрел на меня с усмешкой. — Все эти ваши, предприниматели, одним миром мазаны.
Я молча положила себе селёдки под шубой.
Мама юбилей отмечала, семьдесят пять. Стол накрыли у неё дома, пришли человек двадцать: родня, соседи, мамины подруги по хору. Виктор сидел напротив, красный от выпитого, и улыбался так, будто сказал что-то остроумное.
— Вить, ну что ты, — мама положила руку ему на плечо. — Лариса всю жизнь работает.
— Работает, — он налил себе ещё. — Торгашка. В девяностых все торговали. Кто горячительным, кто сигаретами. А теперь в кабинетах сидят, как будто бизнесмены.
Тётя Вера, мамина соседка, замерла с вилкой на полпути ко рту. Остальные притихли. Я положила нож.
— Виктор, — сказала я тихо, — ты уже готов, я понимаю. Давай не сегодня.
— А что сегодня? — он развёл руками. — Праздник же. Вот я и хочу сказать: счастье не в деньгах. Правда, Лариса? Ты счастливая?
Я посмотрела на него. Он был в рубашке, которую носил лет пять, может, больше. Воротник застиран. Пуговица на груди другого цвета. Пальцы жёлтые от сигарет.
— Счастливая, — ответила я. — А ты?
Он вздрогнул.
— При чём тут я?
— Ты спросил про счастье. Я спрашиваю: ты счастливый? Или обидно, что денег нет?
Он засмеялся, но как-то нервно.
— Зато у меня совесть чистая.
— Молодец, — я встала. — Маме пойду чай сделаю.
На кухне мама резала торт.
— Ларис, не обращай внимания, — она не смотрела на меня, нож скользил по бисквиту ровно, как по линейке. — Он завидует. Всю жизнь завидует.
— Знаю.
— Он работал охранником на складе. Двенадцать тысяч получал. Потом уволили. Теперь пенсию ждёт.
Я налила чай. Чашки старые, сколотые по краям. Мама их тридцать лет не выбрасывает.
— Не переживай, мам. Я не обижаюсь.
— Я за тебя обижаюсь, — она оторвалась от торта. Глаза у неё стали мокрые. — Ты двадцать три года свой бизнес строила. Я помню, как ты в девяносто втором с двумя сумками вставала в пять утра на рынок.
Я помню, как у тебя голова болела, а ты всё равно документы считала до ночи. А он… Он и недели твоей жизни не прожил бы.
Я обняла её.
— Всё хорошо, мам. Правда.
Виктор позвонил через неделю.
Я была в офисе, смотрела накладные. Телефон завибрировал, высветился номер брата. Я подняла трубку.
— Алло.
— Ларис, привет, — голос тихий, каким-то испуганным. Совсем не тот, что был за столом. — Ты не спишь?
Я посмотрела на часы. Половина одиннадцатого утра.
— Не сплю. Я на работе.
— Слушай, мне надо с тобой поговорить. Серьёзно.
Я отложила накладную.
— Слушаю.
Он помолчал.
— Там… У меня проблемы. Финансовые.
— Какие?
— Взял кредит два года назад. На ремонт. Потом уволили, и я перестал платить. Теперь коллекторы звонят. Говорят, дело в суд подадут, арестуют счета. И вообще приедут.
Я откинулась на спинку кресла.
— Сколько?
— Триста пятьдесят тысяч с процентами и штрафами.
— И ты решил, что я дам.
— Ларис, мы же одна кровь. Семья. Помнишь, мама всегда говорила: в семье друг друга не бросают.
Я улыбнулась. Про маму вспомнил.
— Я помню, как ты назвал меня торгашкой. На маминой день рождения. При всех.
— Я пил. Я глуп. Прости.
— А про совесть чистую помнишь?
Он замолчал. Потом тяжело вздохнул.
— Лариса, ну что ты. Я признаю, я был неправ. Я обидел тебя. Но ведь ты меня простишь? Мы же брат и сестра.
Я посмотрела в окно. Двор, деревья, на скамейке сидит старушка с собакой.
— Виктор, ты работаешь сейчас?
— Нет. Я на бирже стою, но там ничего нормального не дают.
— Значит, время есть.
— Ну, да. В смысле?
— Я тебе помогу. Но по-другому.
— Как?
— У меня есть вакансия. Водитель на доставку. Официально, по трудовой. Сорок пять тысяч в месяц. Права у тебя есть?
Он молчал.
— Ну, есть. Но при чём тут…
— Вот и хорошо. Я тебе плачу зарплату, ты гасишь кредит. За год управишься.
— Ларис, погоди. Я не понял. Ты хочешь, чтобы я у тебя работал?
— Именно.
— Водителем?
— Да. Или уборщиком на складе, если водить не хочешь. Тоже сорок пять тысяч, только график посменный.
Он засмеялся. Резко, зло.
— Ты что, издеваешься?
— Нет. Я предлагаю честную работу.
— Да пошла ты! — он повысил голос. — Ты меня унижаешь! Я к тебе по-людски, по-родственному, а ты мне «иди подметай»!
Я ничего не ответила.
— Думала, я к тебе приползу? Думала, я попрошу? Я попросил, да! Потому что думал, у тебя сердце есть! Сестре помочь! А ты — работай на меня! Как холоп какой-то!
— Я не даю деньги просто так, — сказала я спокойно. — Я даю работу. Это называется удочка, а не рыба.
— Удочка! — он захохотал. — Да для тебя это копейки! Триста пятьдесят тысяч! Ты за месяц столько тратишь!
— Тогда сам заработай за месяц.
— Да чтоб ты…
Он бросил трубку.
Я положила телефон на стол. Экран погас, но мне казалось, что от трубки всё ещё идет жар. В кабинете гудел кондиционер, за окном кто-то сигналил, требуя проезда.
«Унижаю».
Я подошла к окну. Внизу грузчики катили тележку с коробками. Один из них, молодой парень в синей робе, смеялся, что-то рассказывая напарнику. Они работали. Просто делали своё дело.
Виктор был прав в одном: для меня триста пятьдесят тысяч — сумма подъёмная. Я могла бы перевести их сейчас, за минуту. Избавить его от звонков, от страха, от судов. Сделать «доброе дело».
Но я вспомнила его руки. Крепкие, здоровые мужские руки, которые держали только рюмку и пульт от телевизора последние пять лет.
Я вернулась к столу. Открыла банковское приложение.
На счету лежали деньги, отложенные на обновление оборудования. Я ввела в поиске: «Благотворительный фонд помощи детям-сиротам».
Палец замер над кнопкой «Перевести».
Мама бы не одобрила. Она бы сказала: «Родная кровь важнее». Она бы плакала и тайком совала ему с пенсии по тысяче рублей, пока он бы их пропивал, жалуясь на судьбу. Но мамы здесь нет. Здесь только я. И мои правила.
Я ввела сумму: 350 000 рублей. Назначение платежа: «Пожертвование на уставную деятельность».
Нажала «Отправить».
На экране появилась зеленая галочка. «Перевод выполнен».
Телефон снова звякнул — пришло смс от банка. И сразу следом — сообщение от Виктора.
«Ладно. Ты победила. Если тебе так жалко бумажек для брата, подавись ими. Бог тебе судья».
Я удалила сообщение, не дочитывая.
Вечером я заехала в магазин, купила торт — такой же, как был у мамы, «Прагу». Дома заварила свежий чай, отрезала кусок.
Было тихо. Никто не жаловался, не обвинял, не требовал «войти в положение».
Я вспомнила тех грузчиков во дворе. Вспомнила зеленый значок в приложении банка.
Где-то на эти деньги купят новые кроватки или оплатят реабилитацию тем, у кого действительно нет выбора. А у Виктора выбор был. Всегда.
Я сделала глоток чая. Он был вкусным. Пожалуй, даже вкуснее, чем обычно.
Эта история — классический пример того, как манипуляторы подменяют понятия. Для них «любовь» — это безусловное обслуживание их потребностей.
Как только вы предлагаете инструмент (работу) вместо ресурса (денег), маска жертвы слетает, и появляется агрессор.
Лариса сделала единственно верный выбор: она не стала кормить паразита, но и не позволила своей душе очерстветь, направив ресурс туда, где он нужен.
Как вы считаете, жестоко ли поступила героиня? Обязаны ли успешные родственники тащить на себе тех, кому просто «не повезло» (или лень)?
