— Ты думаешь, я похожа на банкомат? — я устало посмотрела на мужа, стараясь сдержать рвущееся наружу раздражение. — Так вот, новость дня: я им не являюсь. Больше деньги я тебе не дам, прекрати клянчить у меня их по поводу и без!
Егор состроил гримасу оскорблённой добродетели:
— Это ещё что за новости, Марин? Ты чего из себя-то строишь, Рокфеллера в юбке? Я у тебя, между прочим, не на пиво прошу. На дело надо.
— Да какое там дело, — фыркнула я, скрещивая руки на груди. — Очередные твои прожекты-авантюры, на которых вечно прогораешь. Сколько уже можно, сил нет! Иди вкалывай, как все нормальные мужики, а не строй наполеоновские планы!
Егор подскочил как ужаленный. Глаза зло сверкнули, скулы побелели от злости.
— Я, по-твоему, не вкалываю? — прорычал он, надвигаясь на меня. — А кто, скажи на милость, все эти годы семью содержал? На твою зарплатёнку не разгуляешься, знаешь ли!
От несправедливости обвинения у меня потемнело в глазах. Ну всё, хватит! Сколько можно терпеть эти упрёки, это хамство? Пятнадцать лет брака, а я до сих пор как девочка на побегушках. Принеси, подай, финансово обеспечь. И плевать, что сама на двух работах надрываюсь, дома верчусь как белка в колесе. Всё мало ему, всё не так!
— Семью он содержал, ишь ты! — ядовито процедила я, прожигая благоверного уничижительным взглядом. — А кто, позволь узнать, все кредиты твои безумные выплачивал? Прогоришь в очередной раз — и несёшься ко мне, хвост поджав. Спасай, Маринка, выручай, родная! А Маринка эта, между прочим, уже устала быть дойной коровой! У Маринки, знаешь ли, свои планы на жизнь имеются!
Егор аж побагровел от ярости. Кулаки сжал, еле сдерживаясь, чтобы не отвесить мне оплеуху.
— Да что ты вообще о себе возомнила, стерва неблагодарная? — прошипел он, брызжа слюной. — Забыла, как нищенкой ко мне в дом пришла? Юбка на тебе одна была на все случаи жизни, туфли стоптанные! Я тебя из грязи вытащил, в люди вывел! А ты мне тут права качаешь?!
— Ах, в люди вывел? — взвилась я, чувствуя, что ещё немного и задохнусь от гнева. — Ну конечно, куда уж мне, серой мышке! Всю жизнь должна у тебя в ногах валяться да «спасибо» говорить! Так, может, напомнить тебе, сколько раз за эти годы твои косяки разгребала? В долги поуши влезала, чтобы тебя, придурка, в очередной раз спасти? Сутками не спала, ночами не доедала! А всё ради чего? Чтоб ты снова пошёл просаживать деньги на авантюры?
По щекам покатились злые слёзы, но я даже не пыталась их сдерживать. Годами копившаяся обида, горечь, усталость — всё смешалось, запульсировало в висках. Сколько можно, в самом деле! Столько сил, столько нервов вбухано в этот брак, в эти отношения — а в ответ ни капли благодарности! Одни упрёки да требования!
— А ты знаешь, каково это — жить в вечном страхе? — хрипло, почти шёпотом спросила я, сверля Егора покрасневшими глазами. — Постоянно ждать, что вот-вот снова грянет гром и надо будет в пожарном порядке латать твои прорехи? А дети, ты о них подумал? Им, между прочим, учиться надо, одеваться, кушать в конце концов! Только тебе ведь плевать, ты ж у нас гений-бизнесмен! А нам, простым смертным, крутись как хочешь!
Договорить я не успела. Егор схватил меня за плечи, с силой тряхнул. До крови закусил губу, явно из последних сил пытаясь не сорваться.
— Ну всё, ты меня достала! — рявкнул он, отпихивая меня. — Считаешь меня никчёмным придурком — так и скажи прямо! А то ходишь вокруг да около, на мозги капаешь! «Банкомат», видите ли, она! Да пошла ты знаешь куда со своим банкоматом!
Развернулся и вылетел из комнаты, с грохотом хлопнув дверью. Загудел в прихожей — видимо, ботинки напяливал. И был таков, только замок щёлкнул.
А я без сил опустилась на диван, обхватила голову руками. Слёзы лились не переставая, но мне уже было всё равно. Пусть думает что хочет. Лишь бы от меня отстал.
Сердце колотилось как сумасшедшее, в голове гудело. Перед мысленным взором так и стояла разъярённая физиономия мужа. Лицо перекошено злобой, брови сведены, желваки ходят. Того и гляди психанёт, руку распустит.
Нет, я, конечно, знала, что Егор далеко не подарок. Взрывной, вспыльчивый. Авантюрист хренов, мечтатель недоделанный. Сколько раз уже на его безумные затеи покупалась, в долговую яму влезала. А всё одно — прогорал, разорялся в пух и прах.
Но хоть раз признал свои ошибки? Хоть раз покаялся, извинился? Как бы не так. Всё на меня сваливал, истеричкой обзывал. Мол, не верю я в него, не поддерживаю. Якобы завидую его полёту мысли, размаху. Тяну на дно своим приземлённым бабским менталитетом.
Тьфу! Вспомнить тошно. Сколько раз рыдала потом в подушку, сколько нервов потратила. Всё надеялась — одумается, успокоится. Куда там! С возрастом только хуже стал, абсолютно неуправляемый. Ни в какие ворота уже не лезет.
А я, дура, всё прощала. Терпела, миндальничала. Думала — ну не может же он вечно таким оставаться. В отца своего пошёл, раздолбая и бабника. Но свекровь ведь перевоспитала как-то, на путь истинный наставила. Может, и мне удастся?
Да уж, удалось. Сама не заметила, как в служанку-кошелёк превратилась. Знай только деньги подавай да эмоциональные качели выравнивай. А на себя ни времени, ни сил не остаётся.
Потому что Егору моему, видите ли, с женой повезло. Такая покладистая дурёха досталась, безотказная. Всё снесёт, всё простит. И с собой разберётся, и с его долгами.
Только вот незадача — исчерпала я уже запас своего великодушия. Иссякло оно, истощилось подчистую. Устала я, до чёртиков устала так жить. Как на пороховой бочке, ей богу.
И дети подрастают, тоже всё чувствуют, всё понимают. Саньку вон двенадцать уже, переходный возраст. Ему отец нужен, настоящий, а не этот вечно злой и недовольный дядька.
А Машка… Машеньке моей шесть всего. Не понимает она пока ничего. Только чует атмосферу, нервозность. Жмётся ко мне постоянно, в глазёнках страх и непонимание. Мамочка, мол, что случилось, почему вы с папой ругаетесь?
И что мне ей ответить? Не объяснишь же ребёнку, что папа — законченный дурак, думающий только о себе. Что все его грандиозные замыслы давно уже провалились, остались только долги и моя загубленная молодость.
Боже, когда всё это началось-то? Когда я перестала быть любимой женщиной и стала дойной коровой? Ах да. В тот самый миг, когда мы расписались. Как сейчас помню его голодный, алчный взгляд, когда своей росписью в брачном договоре все свои сбережения ему отдала. Будто зверь, дорвавшийся до добычи. Вот она я, вся твоя. Грызи, рви, пользуйся.
Дура. Наивная дура, вот кто я. Размечталась, расфантазировалась. Замуж ей, видите ли, приспичило. Семью хотела, уюта, защиты. Детей опять же. Чтоб как у людей, по-человечески.
Ага, как же. Не на того напала, дорогуша. Этот кобель меняться не собирается. Всё берёт и берёт — время, деньги, нервы. А отдача где? Её нет и не предвидится.
Я зло утёрла слёзы, вскочила с дивана. Хватит, натерпелась уже. Нечего сидеть и жалеть себя, слезами обливаться. Тошно мне от этого всего, сил больше нет. Всё, наигралась я в покладистую жёнушку, в рабыню Изауру недоделанную.
Хватит ему на шее у меня сидеть, права качать. Содержанка хренова, альфонс недоделанный. Не буду больше его безумства оплачивать. Пусть сам выкручивается, коль такой умный. На фиг он мне сдался, со своими непомерными запросами да неуёмными амбициями.
И плевать, что не поймёт. Не захочет понять. Начнёт орать, обвинять во всех смертных грехах. Не впервой уже, натерпелась. Переживу. Уж лучше так, чем всю жизнь быть его рабыней. Меня, между прочим, тоже заслуживает. И детей моих, кстати, тоже.
Я решительно поднялась, выпрямилась. Будто разом с плеч скинула многотонный груз. Всё, хватит. Моё терпение лопнуло. Как переполненный шарик, из которого сочится тягучая обида и боль. Или гнойный нарыв, что наконец-то прорвало.
И в груди вдруг стало легко и свободно. Впервые за много лет. Словно вот оно — избавление. Сбросила кандалы, разомкнула оковы. И зашагала вперёд — измученная, уставшая, но живая. Та, которая ещё может за себя постоять. Спасти себя и детей от этого ненормального человека.
Быстро собрала вещи — свои и ребятишек. Самое необходимое, остальное потом вывезу. Закинула сумки в машину, усадила детей. Благо, не успели ещё лечь, хоть и был поздний вечер. Удивлённо хлопали глазёнками, приставали с расспросами. Куда едем, зачем? Надолго ли?
— К бабушке поедем, сладкие мои, — ласково объясняла я, целуя русые макушки. — Маме нужно отдохнуть немножко, подумать. А вы там пока поживёте, ладно? С бабулей своей любимой.
Санька, смышлёный не по годам, смотрел настороженно, с подозрением. Но кивал, соглашался. Видно было, что понимает больше, чем показывает. Машка же, совсем ещё кроха, просто радостно улыбалась. К бабуле — это здорово, там всегда столько вкусностей и развлечений!
Мама, конечно, всполошилась, увидев меня на пороге с детьми и баулами. Всплеснула руками, запричитала:
— Доченька, да что ж такое? Опять поругались, что ли? Горе ты моё луковое, и когда ж ты уже нормальную семью устроишь?
Я только горько усмехнулась сквозь слёзы:
— Не будет у меня нормальной семьи, мам. По крайней мере, с Егором. Всё, устала я. Надоело быть подстилкой, которой разве что ноги не вытирают. Хватит с меня этих качелей — то семья, то служанка. Развожусь к чертям собачьим.
Мама охнула, прижала ладонь к губам:
— Да ты что, доча! Одумайся! Куда ж ты с детьми-то, на что жить будешь?
— Проживу, — отрезала я, стискивая зубы. — Лучше одной, чем так. Лучше на помойке, чем каждый день себя ломать, в бараний рог скручивать. Сама подниму детей, без этого альфонса недоделанного.
Мать хотела что-то возразить, но, видя мою непреклонность, только вздохнула:
— Ну смотри, Марина. Тебе видней. Только сгоряча не руби, подумай хорошенько. Ладно хоть отец на заработках сейчас, не видит этого позора…
Я промолчала. А что тут скажешь? Отец — мужик старой закалки. Для него развод — хуже не придумаешь. Несмываемый позор, клеймо на всю жизнь. Но мне уже всё равно было. В тот миг я думала лишь об одном — вырваться. Сбежать из этого ада, пока окончательно не сломалась, не превратилась в жалкую тень самой себя.
Дети быстро угомонились, умаявшись за день. А я всё сидела на кухне, тупо смотрела в одну точку. В голове звенела гулкая пустота, ни одной мысли. Только сердце тоскливо ныло, заходилось от боли.
Сколько раз представляла себе этот момент. Сколько раз планировала, как всё скажу, какие аргументы приведу. А по факту — ни слов не нашлось, ни сил. Только необъятная усталость и горечь. Будто жизнь прожила впустую, все эти пятнадцать лет. Зачем терпела, зачем боролась? Ради чего себя не щадила, в лепёшку разбивалась? Чтобы вот так бесславно всё закончить?
Теперь-то понимаю — не было у нас с Егором любви. Настоящей, сильной, на века. Так, влюблённость мимолётная. Вскружил голову, охмурил. Принцем прикинулся на белом коне. А как добился своего, проявил истинное лицо — грубое и неприглядное.
Ведь ни разу за все эти годы не сказал, что любит. Ценит, мол, и уважает, но любовь — это для романтических дурочек. Нам, взрослым и серьёзным, такие глупости ни к чему. Есть совместный быт, общие интересы. Остальное приложится.
Ага, как же. Приложилось, да не то. Пока я крутилась как белка в колесе, он гулял да в своё удовольствие жил. Ни тебе забот, ни хлопот. Только подавай, несчастному страдальцу непризнанному.
И подавала ведь. Сама не понимала, как до такого докатилась. Любила, дура. Всё прощала, всё оправдывала. Думала — ну не может же человек быть настолько плохим. Наверняка где-то в глубине души есть у него совесть, порядочность. Надо только разглядеть, вытащить наружу.
Ох, Марина-Марина, наивная ты простофиля. Так ничему тебя жизнь и не научила. Мужиков этих насквозь видеть надо с первого взгляда. Пока молодая да глупая — влюбляйся на здоровье. Только замуж не спеши, присматривайся, оценивай критически.
Это я сейчас поумнела, на своих ошибках набила шишек. А тогда… Тогда летела как бабочка на огонь. Лишь бы замуж поскорее, лишь бы как у подруг — колечко на пальце да штамп в паспорте. Ну вот, получила, что хотела. Довольна теперь?
Дальше всё завертелось с бешеной скоростью. Егор сразу прознал про мой уход — видать, добрые люди стукнули. Примчался к родителям моим, орал благим матом:
— Не смей у меня детей забирать, стерва! Моя семья, имею право! Да я тебя по судам затаскаю, алименты отсужу! Будешь знать, как мужа бросать!
А на меня будто столбняк напал. Сижу, молчу, только глазами по сторонам лупаю. Ни кричать в ответ не могу, ни скандалить. Только держу себя из последних сил, чтобы не разреветься.
Еле выставили буяна. Отец пригрозил ментов вызвать, если не уймётся. Тот ещё похорохорился для острастки, но быстро стушевался. Нечем крыть-то, прекрасно понимает, что не прав.
А через пару дней повестка в суд пришла. Егор и правда иск подал, раздел имущества ко мне и алименты. Приплёл какую-то чушь, будто это я во всём виновата. Мол, издевалась над ним, в депрессию вгоняла своим занудством. Довела несчастного до ручки, спровоцировала на семейные дебоши.
Я аж задохнулась от возмущения, как прочитала. Ну и наглость! Сам кобель кобелём, а теперь из себя жертву строит. Бедный, несчастный, всеми обиженный. Тьфу, противно!
На суде держалась из последних сил. Всё боялась сорваться, наговорить лишнего. Только сжимала кулаки, впивалась ногтями в ладони. Спокойно, Марина, спокойно. Дыши глубже. Не позволяй эмоциям взять верх.
Судья, дородная тётка с усталым лицом, смотрела на нас отстранённо, без особого интереса. Видно было — тысячи таких перед ней прошли, наши разборки для неё привычное дело.
Выслушав обе стороны, задала пару уточняющих вопросов. Велела предоставить справки о доходах, характеристики с места работы. На том и закончили первое заседание.
Домой ехала как в тумане. В голове крутилась только одна мысль — неужели всё кончено? Неужели теперь я свободна?
Ещё не верилось, не укладывалось в сознании. Казалось, всё происходит не со мной. Будто во сне брела, в кошмарном, липком и вязком. И никак не могла проснуться, вырваться из этого морока.
Следующие пару недель прошли как один нескончаемый день. Сбор справок, походы к адвокату, объяснительные, уговоры. Мама плакала, умоляла помириться. Егор бесился, грозился вообще лишить меня родительских прав. Дети недоумённо хлопали глазами, никак не могли взять в толк, что же случилось с их родителями.
А я держалась. Из последних сил, на одном только упрямстве. Знала — стоит дать слабину, и всё пойдёт прахом. Снова увязну в этом болоте, потеряю себя окончательно.
Нет уж. Хватит, натерпелась. Рвать так рвать, уж лучше сейчас, чем потом сто раз пожалеть.
И я рвала. Бумаги, отношения, свою прошлую жизнь. Отрезала раз и навсегда — больно, кроваво, с мясом. Выдирала Егора из сердца, как гнилой, отравленный зуб. Только так и можно было — резко, сразу. Чтобы не успеть передумать, испугаться.
Развод дали. Квартиру поделили, детей оставили со мной. Егору назначили алименты, расписали порядок встреч с ребятишками.
Формально всё закончилось. Мы стали чужими, свободными людьми. Только на сердце было пусто и горько. Радость победы никак не приходила. Зато липкий, удушливый страх за будущее накрывал с головой.
Но я не сдавалась. В конце концов, не привыкать. Всю жизнь одна выгребала, и сейчас справлюсь. В первую очередь — ради детей, чтобы им лучше было.
Нашла работу, устроила Саньку в хорошую школу. Машеньку в сад пристроила. Потихоньку зализывала душевные раны, возвращалась к нормальной жизни.
Егор поначалу ещё пытался выяснять отношения. То с претензиями лез, то угрожал, то жаловался. Но я и бровью не вела. Молча выслушивала и так же молча выставляла за дверь.
Шли годы. Дети росли, взрослели. Санька стал совсем мужчиной — серьёзным, рассудительным. Машенька превратилась в настоящую красавицу — яркую, своенравную. Как я когда-то.
И всё это время — ни слуху ни духу от бывшего. Видать, совсем уж я ему опротивела со своим характером и принципами.
Да и бог с ним. Сама справилась, сама детей на ноги поставила. Без его участия, без его помощи.
Только вот одиноко было порой. До слёз, до воя тоскливо. Особенно по ночам, когда некуда деться от собственных мыслей.
Но я держалась. Ради детей, ради себя самой. Назло Егору, назло судьбе и обстоятельствам. Не сломалась, не опустила руки.
И жизнь потихоньку налаживалась. Затягивались душевные раны, возвращался интерес к жизни. Я снова училась радоваться мелочам, получать удовольствие от простых вещей.
А однажды встретила ЕГО. Олега. Высокого, статного, с ясными серыми глазами. Сразу поняла — мой. Тот самый, единственный.
Он смотрел на меня так, будто других женщин на свете не существует. А я смотрела на него и не могла наглядеться. Господи, неужели сбылось? Неужели и мне в жизни привалило немножечко счастья?
Поженились мы быстро, без пышных церемоний. Только для своих, для ближнего круга. И зажили душа в душу. Тихо, мирно, с огромной любовью друг к другу.
Дети Олега приняли сразу. Санька отнёсся настороженно поначалу, но быстро оттаял. Машенька же вообще в отчима души не чаяла.
— Какой ты хороший, дядя Олег, — лепетала она, обвивая его шею ручонками. — Не то что наш папка. Злой он, грубый. Мамочку обижает.
Олег только вздыхал тяжело, прижимал малышку к себе:
— Не бойся, солнышко. Теперь всё будет по-другому. Я вас в обиду не дам. Ни маму, ни тебя с Санькой. Даю слово.
И ведь сдержал обещание. За все годы нашего брака ни разу не повысил голоса, руку не поднял. Только любил, поддерживал, во всём помогал.
Егор, конечно, бесился. Всё пытался права качать, на старые обиды упирать. Мол, это он, подлец, жену отбил, семью разрушил.
Да только кто ж ему, кобелю, поверит? Сам всё профукал, сам виноват. Не ценил, не берёг своё счастье.
А я наконец-то обрела покой и гармонию. С любимым человеком, в окружении детей и внуков. Больше не тряслась над каждой копейкой, не боялась завтрашнего дня.
Теперь на склоне лет оглядываюсь на прожитую жизнь и не жалею ни о чём. Да, было трудно. Да, пришлось побороться за своё счастье.
Но оно того стоило. Ведь самое главное я сберегла. Свою душу, свои принципы.
И пусть простит меня Егор. Не сумела я стать для него удобной женой-кошельком. Видать, не судьба была. Слишком гордая, слишком независимая. Не создана для того, чтобы прогибаться и терпеть.
И теперь, на закате жизни, я могу смело сказать — ни о чём не жалею. Всё сделала правильно. Не позволила себя сломать, растоптать. Сохранила своё достоинство, свою личность.
И детей вырастила достойными людьми. Оба при деле, при своих семьях. Ни в чём не нуждаются, ни от кого не зависят.
А Егор… Что ж, на всё воля Божья. Значит, не мой это был человек, не моя судьба. Отболело, отгорело. Ушло в прошлое, как страшный сон.
Я свой выбор сделала. И ни разу не пожалела. Потому что главное у меня есть — мои дети, моя семья. Моё женское счастье, такое выстраданное, такое долгожданное.
Я — Женщина. Сильная, мудрая, независимая. Со своей непростой судьбой, со своим характером.
И мне не стыдно смотреть в глаза своим детям. Потому что я всегда была для них примером — примером стойкости, мужества, несгибаемой воли.
И теперь могу смело сказать — оно того стоило. Каждая слезинка, каждая бессонная ночь. Все эти годы борьбы и отчаянья.
Потому что я получила главный приз. Самую большую награду, о которой только может мечтать женщина.
Любовь. Настоящую, сильную, неподвластную ни времени, ни испытаниям.
Спасибо тебе, жизнь. За всё. За каждый твой урок, за каждую слезу и улыбку.
Я прожила тебя не зря. Прожила ярко, достойно. Оставив после себя самое главное.
Свет. Добро. Любовь.
