Светлана стояла у кухонного окна и смотрела, как капли дождя скатываются по стеклу. Хотелось курить, но она бросила десять лет назад, когда забеременела Машей. Сейчас бы затянуться — да так, чтобы с дымом ушли обида, усталость и… тёща.
За её спиной в кухне громыхала посуда.
— Ну это же позор какой-то! — проворчала Галина Сергеевна, заглядывая в шкаф, будто там прятали наркотики, а не тарелки. — Ножи тупые, кастрюля без ручки. А эту плитку кто выбирал, слепой человек?
Светлана промолчала. Она знала, к чему всё идёт. Тёща приехала «на пару дней», как всегда, после «важного разговора» с сыном. И теперь важный разговор, по сути, вёлся с ней — по всем фронтам: как готовит, как убирает, как с ребёнком общается, и, главное, почему до сих пор не продали эту чёртову квартиру.
— Вот скажите мне, Светлана, честно, — тёща резко повернулась, прижав к груди чайник, как гранату, — вам нравится жить в этой… коммуналке?
— Это не коммуналка, это двушка в кирпичном доме с высокими потолками, — спокойно сказала Света, не поворачиваясь.
— Скромнее надо быть! Потолки — не показатель. Это ваше упрямство мешает жить. Уж мы-то с Маратом предлагали вам нормальное жильё. Трешку на Славянке. И что?
— А что, Марат мне теперь всё сам решает? — Светлана обернулась, скрестив руки на груди. — Или вы?
— Я — его мать. И мне не наплевать, где живёт мой внук, — голос тёщи стал ледяным. — И да, Марат — глава семьи. И он сказал, что вы эту квартиру продадите.
— Он сказал это ДО того, как ушёл к вашей ровеснице. И ДО того, как начал приходить сюда раз в месяц с алиментами, будто приносит хлеб заключённому.
Галина Сергеевна шумно выдохнула, поставила чайник на плиту.
— Ты всегда была резкой. Это от недостатка воспитания. У тебя мать кто? Бухгалтер в ТСЖ? Ну, да. Всё понятно. Простите, конечно, но…
— Да, простите. Что вы приехали, например. — Светлана усмехнулась, при этом хотелось закричать, выть, уткнуться в подушку. — И плитку я сама выбирала. Мне на неё смотреть. А не вам. И не вашему сыну.
— Он хочет, чтобы Маша жила в нормальных условиях!
— Он? — Света подняла брови. — Он вчера звонил и забыл, сколько Маше лет. Сказал — семь. А ей восемь. Классик.
В это время в коридоре хлопнула дверь, и в комнату вбежала Маша. В красной куртке, с рюкзаком за спиной и мокрыми волосами.
— Мам, а можно я не буду идти на шахматы? Пожалуйста! — захныкала она, и тут же посмотрела на бабушку. — Бабушка, вы надолго?
— А ты бы хотела, чтобы я осталась, Машенька? — притворно ласково пропела Галина Сергеевна, нагибаясь к внучке.
Маша посмотрела на мать. У Светы дёрнулась скула.
— Ты же только на пару дней, — ответила девочка без тени улыбки. — Так папа сказал.
Галина Сергеевна выпрямилась, губы у неё дрогнули. Несколько секунд в кухне было гробовое молчание, только чайник шипел на плите, будто тоже завёлся с полуоборота.
— Ну хорошо, раз вам так всем надоело моё общество, — тёща выпрямилась, будто на параде. — Я не стану мешать вашей свободе. Но знайте, Светлана: если вы не продадите эту квартиру в ближайшее время, я лично поеду к Марату и скажу ему, что вы саботируете его решения.
— Вы уверены, что он ещё умеет принимать решения? — с сарказмом ответила Света, открывая холодильник. — Или ему Полина пишет список — кому звонить, когда платить, и сколько бывать с дочерью?
— Не лезь в чужую жизнь, — тихо сказала тёща. — Ты его потеряла. А я — мать. Мне не всё равно.
— А мне — да. — Светлана взяла бутылку воды и захлопнула дверцу. — Только Маше не всё равно. Но он об этом вряд ли догадывается.
— Мам, а можно мне с Машей Сашей погулять? — Маша заглянула в холодильник, пока взрослые продолжали войну за жилплощадь.
— Иди, только шарф не забудь! — крикнула ей вслед Света.
— Всё понятно… — выдохнула тёща. — Вы даже ребёнком не умеете заниматься. А потом удивляетесь, почему муж ушёл.
Светлана резко обернулась. Глаза её сверкнули.
— Не вам меня учить. Своего вы воспитали так, что он сбежал от жены и дочери. Я Машу одна подниму. А в вашу трёшку — ни ногой. Потому что за эту квартиру я кровь платила. И ремонт — своими руками.
— Мужики — не возвращаются туда, где им было плохо, — отчеканила тёща, вытирая руки полотенцем. — И, кстати, твоя мать звонила. Просила не ругаться. Но, по-моему, уже поздно. Всё. Я поехала. Но ты знаешь — эта история с квартирой ещё не закончена.
Светлана кивнула, не сводя с неё взгляда.
— Вы правы. Не закончена.
Тёща вышла, стуча каблуками, как военный командир на плацу. Дверь за ней хлопнула с таким звуком, будто вынесли приговор.
Светлана налила себе воды. Сделала один глоток. И ещё один. Потом громко, зло и горько рассмеялась.
— Машенька, если бабушка вернётся — прячемся в ванной. Я — в раковине, ты — в стиралке…
Из коридора донёсся тихий смешок дочери.
Война началась. А значит — будет победитель.
В понедельник Светлана пришла в бюро недвижимости, как на допрос. Сидела, ожидая риелтора, сжав пальцы в замок и уставившись на фикус в углу. Дурацкий, перекошенный — как вся её жизнь в последнее время.
В коридоре что-то пискнуло. Появился мужчина лет сорока с портфелем и лицом человека, который умеет продавать даже воздух.
— Светлана, да? Я — Константин, — он пожал ей руку, посмотрел в глаза. — Вы — про квартиру на Кораблестроителей?
— Про неё, — кивнула она. — Двушка, кирпичный дом, восьмой этаж, лифт новый, соседи… ну, живые. Уже хорошо.
Он усмехнулся, жестом пригласил в кабинет. На столе лежали распечатки, кофе, даже мятая салфетка. Видимо, у кого-то до неё был нервный клиент.
— Вы хотите продать быстро? — спросил Константин, перелистывая бумаги. — Или за нормальные деньги?
— Нормальные деньги и быстро не бывает, — ответила Светлана. — Но лучше быстро. Есть… внешнее давление.
Он поднял глаза.
— Бывший муж?
— Угадали. Его мама. Она считает, что трёшка в Славянке — это дворец, а моя квартира — это филиал ада. Хотя она с 1991 года не жила в квартире без ковра на стене.
— Да уж, — хмыкнул Константин. — А в трёшке кто сейчас живёт?
— Пустая. Купили они её на материнский капитал, потом начали разводиться, теперь оба сидят и ждут, когда я «освобожу актив», как они говорят. Словно я — фуру с картошкой блокирую.
Он кивнул, делая пометки.
— А Марат что говорит?
— Марат? — Светлана усмехнулась. — У него теперь Полина говорит. Она у него юрист. Всё по закону, всё правильно. Только вот Машу он не забирает — «занят», а если я звоню вечером, то Полина берёт трубку и говорит, что «Александр не может говорить».
— Александр?
— Ну, Марат. Его зовут Александр-Марат. Официально. Это всё мама придумала. Типа чтоб «звучало».
Константин откинулся на спинку кресла.
— Знаете, вы — третья за месяц с такой историей. Квартира после развода — это как поле битвы. Только без флагов и побед.
— И без мужчин в форме, — добавила Светлана. — Только женщины в бешенстве.
Он рассмеялся. Потом стал серьёзным:
— Я могу выставить квартиру завтра. С правильной ценой, фото, текстом. Но…
— Но?
— У вас прописан ребёнок?
Светлана кивнула.
— Да. И я. Больше никого.
— А Марат? Он отказывался от доли?
— Нет. Он числится как совладелец. По трети у нас с Машей и у него. Доля ребёнка неприкосновенна, а свою он обещал мне уступить. Но только если я перееду в их Славянку.
Константин присвистнул.
— Классика жанра. Давление через квадратные метры. Ладно, разберёмся. Вам бы с ним подписать соглашение о передаче доли.
— Я бы и о передаче ребёнка на выходные подписала, если б он пришёл хоть раз.
Они посидели в тишине.
— А вы знаете, что самое странное? — Светлана заговорила снова. — Я не хочу продавать квартиру не потому, что она хорошая. А потому что она моя. Я тут стены красила ночью, пока Маша спала. Я тут плакала, когда он уходил. И я тут научилась варить борщ без кубиков. Это мой фронт. И пусть плитка серая. Она — как броня.
— Иногда от фронта лучше отступить. Чтобы выжить, — тихо сказал Константин. — Я помогу вам. Только вы подумайте — не для кого-то, а для себя: вы хотите начать заново? Или просто доказать, что не прогнулись?
Светлана смотрела на него несколько секунд.
— А что, если — и то, и другое?
Он улыбнулся. Пододвинул договор.
— Тогда — подписывайте. Начнём движение.
Когда Светлана вышла из бюро, дождь закончился. Воздух был острым, весенним. Как будто город намекал: ещё не всё потеряно.
Но уже у подъезда её поджидал сюрприз.
— Вот ты где, — сказала Галина Сергеевна, стоя у дверей с пакетом из «Азбуки вкуса». — А я, между прочим, с судом консультировалась. Ты не имеешь права продавать без согласия Марата. А он сказал, что не даст его, пока ты не договоришься.
— Я не продаю. Я просто консультировалась, — устало сказала Светлана. — И да, я не обязана согласовывать с вами, где и когда мне жить.
— Маша — несовершеннолетняя! И квартира — общее имущество!
— Вы что, реально считаете, что ребёнку будет лучше в Славянке с отцом, которого она боится?
— Он не плохой отец! Он просто… растерян.
— Он — отсутствующий. А это хуже. И знаете, что? Я вам скажу прямо. Если вы ещё раз попытаетесь надавить через суд, я подниму такую вонь, что Полина сама от него сбежит. И будет права.
Галина Сергеевна побледнела.
— Ты угрожаешь мне?
— Нет. Я предупреждаю. — Светлана открыла дверь. — А теперь, если вы не против, у меня обед. Макароны с тушёнкой. Ничего элитного. Без ковров на стенах.
Тёща стояла молча, сжав пакет так, что из него выпали груши. Светлана подняла одну, протянула — и тут же отдёрнула.
— Хотя нет. Это моё. Вам — ни груши. Ни грамма.
Светлана проснулась рано. Ещё темно, но за стеной уже начались характерные утренние звуки: сосед снизу включил чайник с боевым гудением, сверху девушка швырнула на пол что-то тяжёлое — вероятно, свои амбиции, не в первый раз. Город жил, и это было почти утешительно.
Маша дышала ровно, обняв старого зайца, который был с ней с самого роддома. Светлана встала, прошла на кухню, заварила кофе и включила телефон. Сообщение от риелтора:
«Фото готовы. Объявление размещено. Пара звонков уже есть. Готова показать квартиру в субботу. Выдержите?»
Выдержать — не вопрос. Главное, не надорваться. Светлана поставила кружку на подоконник, посмотрела вниз: двор, как на ладони. Скамейка, на которой они с Маратом обсуждали, какой будет цвет детской. Он тогда хотел серый. Она — мятный. В итоге получился розовый, потому что обои были по скидке.
— Вы там будете долго? — раздался за спиной хриплый детский голос.
— Доброе утро, — Светлана повернулась. — Иди ко мне. Чай или какао?
— Какао. И можно я не пойду к бабушке сегодня? Она странно смотрит. И всё время говорит, что «скоро будет по-другому».
Светлана присела, взяла дочь за руки.
— Ты никуда не пойдёшь, если не хочешь. Сегодня суббота, и ты — с мамой. А «по-другому» будет тогда, когда ты вырастешь и сама решишь, с кем тебе жить и куда ходить.
— А если я захочу жить с тобой, но на Сейшелах?
— Тогда мама продаст квартиру и мы с тобой улетим на Сейшелы. И заведём собаку. И будем есть мороженое на завтрак.
— Договорились, — кивнула Маша.
Но договориться с Маратом было сложнее.
Он объявился через два часа. Позвонил в дверь, как будто ничего не было. Даже улыбнулся, как дежурный гость.
— Можно войти?
— А ты теперь стучишь? — Светлана отступила в сторону. — Это неожиданно.
— Свет, послушай. Я пришёл поговорить. Без криков. Без Полины. И без мамы.
— А ты умеешь без мамы? Я думала, вы теперь комплектом.
Марат прошёл на кухню, огляделся. Поставил руки на стол. Поза переговорщика.
— Я не хочу, чтобы ты продавала квартиру. Мы можем сделать всё по-другому. Я уступлю тебе трёшку. Нам с Полиной пока не до неё. Мы подкопим и купим свою.
— То есть ты отдашь мне трёшку, а сам — остаёшься совладельцем моей двушки? Ага. Классная сделка. Только я теперь играю по-другому.
Он напрягся.
— Ты не понимаешь. Если ты продашь — мама пойдёт в суд. Начнёт делёжку по полной. Это нервы. Это годы.
— Пусть идёт. У меня есть юрист. Хороший. Константин зовут. Знаешь, чем хорош риелтор, который пять лет работал адвокатом? Он в курсе всех дыр в семейных контрактах. Даже в тех, которые составляла Полина.
Марат сел. Обхватил голову руками.
— Света, ну зачем всё так? Мы могли бы всё по-человечески.
— Ты начал не по-человечески, когда решил, что я должна уйти, чтобы тебе было удобно. Теперь будь добр — терпи последствия.
Он молчал. Потом поднял голову.
— А Маша?
— Маша — со мной. И суд это поддержит. Я не пью. Не избиваю. Вожу в школу. Занимаюсь с ней. Ты — пропадаешь. И самое главное — ты сам это знаешь.
Марат встал. Пошёл к двери, будто под дулом пистолета. Но у самой ручки обернулся:
— Ты когда-нибудь сможешь простить меня?
Светлана улыбнулась. Грустно.
— Я — да. Но потом. Когда будет свой дом. Своя жизнь. И больше — ни дня с вами.
Он ушёл.
Показ квартиры прошёл в ту же субботу. Пришла пара — интеллигентные, спокойные, без детей. Оценили всё, даже серую плитку. Муж кивнул:
— Уютно. Видно, что с душой.
Светлана молча стояла у окна. Думала, будет сложнее. Но оказалось — легче. Как после затянувшегося визита к стоматологу: уже всё вырезали, всё зашили. Осталась только пустота. И лёгкость.
Через два месяца они с Машей въехали в новую квартиру. Не в Славянке. И не на Сейшелах. Просто в соседнем районе, но с большим балконом и зелёным двором.
Плитку она выбрала голубую. Не броню — море.
Маша повесила на стену карту мира и отметила флажком Сейшелы.
— Мы ещё туда слетаем, — сказала она уверенно.
Светлана кивнула:
— Сначала мебель купим. Потом — всё остальное.
