— Ты не представляешь, Люсь, как она вошла! Как к себе домой! Прямо в грязных сапогах по новому ламинату! — Кристина сжала чайную кружку, будто это была шея свекрови. — А потом, не успела пальто снять, как уже начала прикидывать, куда Иннин шкаф встанет!
— Иннин шкаф? — переспросила Люся, сделав вид, что давится пряником, чтобы не заржать.
— Да! Инна, говорит, с мужем разошлась, жить ей негде. А у нас, цитирую: «Три комнаты, а вы вдвоем. Разве это справедливо?» — Кристина передразнила интонацию свекрови и закатила глаза. — Ну не маразм ли?
Квартира, действительно, была просторной. Трешка на восьмом этаже, по наследству от Олега отца. Они с Кристиной только месяц назад въехали после ремонта. Всё до последней розетки делали сами. И каждая доска на полу, каждая плитка в санузле — как нож в сердце при слове «переезд Инны».
— Я сначала подумала, что она шутит. Ну, мало ли… — Кристина усмехнулась с горечью. — Но нет. Глаза стеклянные, лицо каменное. Смотрит на гостевую, как будто в неё уже прописана.
Люся замолчала. Вид у неё был такой, как будто она мысленно переносилась в свои собственные «свекровские хроники».
— И как Олежек? — осторожно спросила она, подливая Кристине чай.
— Как всегда. Стоял между нами, как буферная зона. Сначала пытался смеяться: «Мам, ну ты чего, какая комната, ты серьёзно?» А потом начал глазками бегать. Видно же, что ему неудобно, — Кристина фыркнула. — Ясно, не ожидал, что я так сразу рогами в пол.
А действительно — не ожидал.
— Мама, ты чего? — Олег старался говорить мягко, но голос его дрожал.
— Чего-чего?! — всплеснула руками Галина Петровна, осматриваясь в коридоре. — Я пришла помочь вам с обустройством! А заодно обсудить, куда Инна переедет. У неё, между прочим, вон какие проблемы. Муж козёл, выгнал, а вы тут прохлаждаетесь в царских хоромах.
Кристина оперлась на дверной косяк, скрестив руки на груди.
— У Инны был муж, была квартира. Это её проблемы. Вы к нам жить собрались?
— Я — нет, а вот дочь моя — да. Временненько. Пока не встанет на ноги.
— И вот тут я сделала ошибку, — позже призналась Кристина подруге. — Я спросила: «На сколько временно?» И знаешь, что она сказала?
— Ой, боюсь даже…
— «Ну, пока судьба не наладится».
Олег втянул голову в плечи, будто извинялся за всю женскую часть семьи. Галина Петровна уже уверенно ходила по квартире, рассматривала мебель.
— Вот тут можно поставить её диван. Шкаф немного сдвинем. А твою гитару, Олег, в кладовку. Всё равно ты на ней сто лет не играл. Да и вообще, мальчик, тебе тридцать шесть, а игрушки по квартире — несерьёзно.
Кристина шумно вдохнула.
— Игрушка — это вы себе вырастили. Двадцать девять лет, а Инна до сих пор с мамиными мозгами ходит.
Но вслух она сказала другое:
— Простите, а вы у нотариуса случайно не были? Завещание, где написано: «Отдать одну комнату Инне, а потом ещё и душу», — не видели?
Галина Петровна обернулась на неё, как на плевок на скатерти.
— Вот это тон! Не забывай, что я — мать твоего мужа.
— А я — жена вашего сына. И квартира, между прочим, ему по наследству, а не вам. Так что просьбы о временной прописке Инны можете направить в ближайшее общежитие.
Олег кашлянул, протирая очки.
— Девочки… может, ну его? Не ссорьтесь. Мы как-нибудь решим…
— Ты определись, Олег, — Кристина повернулась к нему, сжав губы. — Ты у нас кто: муж, жилец, или мать-инна-балансировщик?
Галина Петровна кивнула с победной улыбкой:
— Вот, вот, я ж и говорю! Женщины в вашем доме командуют. Мой сын давно не хозяин.
— Да. И это, кстати, делает нас счастливыми, — сказала Кристина спокойно и направилась к кухне.
На кухне Кристина присела на табуретку, дрожащими руками заварила себе чай и услышала, как в коридоре щёлкнул замок входной двери. Видимо, свекровь ушла.
Через минуту к ней подошёл Олег.
— Ты же понимаешь, что она не отстанет? У неё вся надежда на Инну. Там всё плохо.
— А у нас хорошо, но скоро тоже будет плохо, если мы пустим её в наш дом.
— Может, просто на месяц?
— А потом, Олег? Она приживётся. А я начну считать дни до развода. Хочешь этого?
Он ничего не ответил.
Кристина встала, подошла к нему вплотную. Тихо, сдержанно:
— Я не терпила, Олег. И я не Инна. Я за своё стоять умею.
Он посмотрел на неё долго, с каким-то странным сожалением. Потом кивнул:
— Я поговорю с ней. Сам.
Позже, когда она рассказывала подруге, как он «сам» поговорил, голос у неё был уже с примесью горечи:
— Он поехал к ней. Через два часа вернулся. Ходил по квартире с видом, как будто у него внутренний Wi-Fi отключили. А потом выдал: «Маме плохо. У неё давление. Я сказал, что мы подумаем». Подумаем! Понимаешь? Он — пообещал!
— И что ты?
— Я — ничего. Села за ноутбук и открыла объявление «Переезд — услуги грузчиков». Если она сунется сюда хоть с подушкой — я их вызову.
Люся задумчиво пожала плечами:
— Ну что, жди боевых действий.
— Жду. И чай завариваю покрепче. С мятой, чтоб не убить никого до суда.
— Я, Люся, чуть сковородкой не запустила! Вот честно! Ты бы видела, как она ввалились… как будто невестку проверять пришла, а налоговая — бизнес-план!
— Опять она?
— Не то слово — с подкреплением. Инна с ней приперлась! В трениках, с чемоданчиком и собакой в пакете. Я думала, мне сейчас аневризма как в фильмах — хлоп, и всё.
Было утро. Кристина как раз поставила стирку и резала огурцы на салат. Всё шло по плану, пока не раздался дверной звонок. Долгий, нахальный, как будто кто-то проверял, дома ли они действительно, а не притворяются.
— Только бы не она, — пробормотала Кристина, вытирая руки.
Открывает.
— Ага, здравствуйте! — радостно заявила Галина Петровна. — Мы заехали. Вот, Иннушка с вещами. Где у вас можно разуться?
Инна стояла с видом побеждённой девочки, которой на даче забыли завтрак вынести. За ней — пакет с собакой и старый чемодан, обмотанный скотчем, как обычно в передачах «Криминальная Россия».
Кристина не верила в происходящее. Не злилась. Пока.
— Заехали? — переспросила она.
— Да. Мы с Олегом всё решили, — бодро кивнула свекровь. — Он, кстати, скоро будет. Сказал: «Пусть девочки обустраиваются». Такой у меня сын! Золотой!
— Галина Петровна… — голос Кристины стал ровным и очень тихим. — А вы вообще нормальная?
— Простите? — вскинулась свекровь.
— Вы с ума сошли? Вы с вещами приехали! Кто вам разрешал?
Инна неуверенно мяла край куртки и пролепетала:
— Мам, может, не надо?.. Я как-то… не уверена…
— Молчи, Инна! — гаркнула свекровь. — Ты сейчас в своём доме, можешь и отдохнуть немного.
— В своём?! — Кристина сделала шаг вперёд, уже не сдерживаясь. — Вы в своём уме? Это квартира моего мужа, по завещанию его отца. Ни вам, ни вашей… взрослой дочери сюда ни по закону, ни по совести — ни ногой.
Галина Петровна прищурилась:
— А вот тут ты, Кристинка, не права.
Достала из сумки бумаги. Аккуратно, театрально.
— Мы с Олегом съездили к нотариусу. Он оформил дарственную на половину квартиры — мне. Теперь я — совладелец. А значит, имею полное право поселить тут кого угодно. Хоть цирк с медведями.
Кристина побледнела. Потом порозовела. Потом побледнела снова — уже от бешенства.
— Что?! Он что сделал?!
— Ой, не кричи, — свекровь покачала головой. — Нехорошо. В доме кричать — к беде.
Инна уже ставила чемодан в коридоре. Кристина смотрела на неё, как тигрица на курицу. Потом — на бумаги. И — на дверь.
— Вон! — рявкнула она так, что пёс в пакете заскулил.
— Простите?! — свекровь напряглась.
— Все. Вон. Сейчас. Или я вызываю полицию и оформляю незаконное проникновение.
— Ты не имеешь права, — процедила Галина Петровна, сжимая ручку чемодана. — У меня есть документы.
— Да. У тебя есть бумажка. У меня — квартира. И право первой рукоприкладства, если не уберётесь.
Инна затравленно посмотрела на мать:
— Мам, я… может, всё-таки поищу комнату? Я не хочу…
— Тихо! — прикрикнула на неё та. — Ты с мужем развелась, тебе положено помощь. И сын мой — не обязан жить как барин, когда сестра его — на улице!
— Он ничего не сказал мне! — Кристина тряслась от злости. — Ни слова! А вы сюда с бумагами! Да вы сговорились!
— Он — мужчина. Не обязан отчитываться перед женщиной в каждой мелочи, — язвительно усмехнулась свекровь. — А ты слишком давно почувствовала себя хозяйкой. Пора напомнить, что и другие люди тут имеют право.
Кристина, задыхающаяся от возмущения, вырвала телефон из заднего кармана и включила видеозапись:
— Говорите ещё. Вот, Галина Петровна, смотрите в камеру и повторите, что вы теперь владелица и вселяетесь с дочерью. Давайте. Очень интересно будет в суде посмотреть, кто, кому и как это всё дарил.
Та отшатнулась.
— Ты что, угрожаешь?
— Я — предупреждаю. Вас предупредили. Сейчас я звоню юристу. Потом — в полицию. И на этом мы разойдёмся.
В этот момент в квартиру вошёл Олег. Замешкался на пороге, как будто влез в баню, где чужие.
— О, а вот и главный предатель дня! — Кристина повернулась к нему, глядя с такой яростью, что у него сползла улыбка с лица. — Ну-ка, расскажи-ка, любимый, когда ты решил мне не говорить, что делаешь свою маму совладельцем квартиры?
— Я… просто хотел помочь… — замялся он. — Ты же говорила, что не хочешь, чтобы она жила с нами. Я подумал — так будет компромисс. Она получит часть, но мы всё равно будем жить отдельно…
— Ага, вот и живём! Уже с собакой и чемоданами! — Кристина стукнула рукой по шкафу. — Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Это же теперь навсегда! Она будет тут, будет решать, кого вселять, когда заходить! Это был наш дом. Теперь это — цирк на троих!
— Я не хотел…
— Знаешь, Олег, ты не хотел — а сделал. И теперь у меня только один вопрос: ты с ними — или со мной?
Молчание. Глухое. Долгое. В комнате только собака скребла пакетом и Инна всхлипывала.
Галина Петровна поправила волосы и с невозмутимым лицом сказала:
— Он — с семьёй. А ты, Кристина… ты просто не выдержала конкуренции.
Кристина подошла к двери, распахнула её с грохотом:
— Все. Вон. До вечера чтоб духу вашего тут не было. А ты, Олег, решай быстро. Потому что если ты не выгонишь их сам — я выкину всё, что с ними связано. И не факт, что ты останешься на своей половине.
Он смотрел на неё, как мужчина, которого поставили перед стеной и дали пистолет без патронов.
Позже она сидела на кухне. Чай был холодным. Руки дрожали.
Люся в телефоне тяжело выдохнула:
— Ох, Крис… Ну ты и жахнула…
— Ты бы видела их лица.
— А он?
— Пока молчит. Но я ему объявила ультиматум. Или они, или я.
— И что?
— Завтра узнаем. Но одно я тебе скажу, Люсь: у меня теперь война. И я в этой войне — невестка с гранатой.
— Люся… Я вмазала ей. Вмазала по-настоящему. Не знаю, гордиться мне этим или бояться.
— Ты кому?!..
— Ей. Галинке. А потом Олег… он… встал между нами, как герой. Только вот сражаться пришлось не за меня.
Утро было тихим. Слишком тихим. Такое обычно бывает перед бурей или на кладбище. Кристина проснулась не от звуков, а от их отсутствия. Ни шагов, ни голоса Олега, ни зумканья его будильника.
На кухне валялась кружка. Одна. Его куртка с вешалки исчезла. Запах дешёвого лосьона всё ещё висел в воздухе — знакомый до омерзения.
На столе — листок. Короткий, как повестка в суд.
«Я переночую у мамы. Надо всё обдумать. Не начинай истерику. Мы же взрослые. Олег.»
— Взрослые? — хрипло усмехнулась она, — Взрослые мужики женам бумажки не оставляют, а решают как мужики. А ты — как мальчик, которому дали по башке, и он побежал к маме.
Через три часа Кристина была уже у подъезда Галины Петровны.
— Ты с ума сошла, — шептала Люся в телефоне. — Хочешь себе статью за хулиганство?
— Нет. Хочу посмотреть ей в глаза, пока не остыла.
— И сковородку не забудь.
Кристина отключила телефон и нажала на звонок. Громко. Настойчиво.
Открыла дверь Инна. В пижаме, с растянутыми коленками и тарелкой гречки.
— О… Привет, — промямлила она.
— Где он?
— Кто?
— Не валяй дурака. Где Олег?
Галина Петровна выглянула из кухни:
— Ну надо же, а мы как раз тебя вспоминали. Заходи. Только без скандала, у меня давление.
Кристина прошла мимо, как танк. Олег сидел на диване, смотрел в пол.
— Ну и? — бросила она. — Это теперь твоя комната? Вам осталось только шторы повесить и пса завести. А, нет — он уже тут. В пакете.
Олег встал, неловко.
— Кристин, я же говорил… мне нужно было подумать…
— И ты подумал. Ушёл к маме. Без разговора. Без всего. Вот тебе и муж, вот тебе и партнёр.
— Я хотел… успокоиться.
— Успокоиться? — Кристина кивнула. — Отлично. Сейчас я тебя успокою.
Она шагнула к нему, рука поднялась сама. Но ударить не успела.
Между ними встала Галина Петровна.
— Не смей! — гаркнула она, прижимая сына к себе. — Не прикасайся к нему своими лапами! Ты истеричка! Манипуляторша! Ты его сломала!
— Я? — Кристина потеряла терпение. — Это я его сломала? Или ты всю жизнь его жевала, как жвачку, а теперь выплюнула, когда он стал мужем, не сыном?
— Пошла вон из моего дома!
— Это не твой дом, старуха! — Кристина сделала шаг, схватила её за плечо. — Это ты влезла в чужую жизнь. Своей дочери комнату захотела? Получи! И на сдачу — кулак!
Она отвела руку и врезала. Не сильно, но смачно. Щелчок раздался по комнате, как выстрел. Галина Петровна отшатнулась, зашипела, приложила руку к щеке.
— Мам! — закричала Инна, роняя гречку. — Мам, у тебя кровь!
Олег бросился между ними.
— Ты что творишь?! — схватил он Кристину за запястье. — Ты в своём уме?!
— А ты?! — заорала она. — Ты в своём уме?! Ты отдал матери половину квартиры — за спиной! А теперь что? Спишь у неё? Завтра у сестры будешь ночевать? Потом, может, и жить там останешься?
Олег держал её руку. Сильно. Больно. Она попыталась выдернуться, он не отпускал.
— Отпусти! — выкрикнула она.
— Ты на мою мать руку подняла! — взорвался он. — Ты думаешь, ты одна имеешь право злиться?! Ты хоть раз подумала, в каком я положении?!
— В каком? В положении шланга, которым все пользуются? Мамочка на тебя орёт — ты молчишь. Я тебе говорю — ты убегаешь. Инна ноет — ты отстёгиваешь ей деньги. А себя ты когда выбрал, Олег? Себя?! Или всегда будешь жить между двумя бабами, как комнатный олень?
Он оттолкнул её. Не сильно, но резко. Она пошатнулась, задела стол, посуда посыпалась на пол.
Инна визжала.
Галина Петровна шипела:
— Убирайся, пока ноги целы!
Кристина медленно выпрямилась. Глянула на мужа.
— Всё ясно.
— Кристина, подожди…
— Нет. Не подожду. Ты выбрал. Ты не просто маменькин сынок, ты — мужчина без стержня. И самое страшное, что я это раньше не увидела.
Она подошла к двери. Обернулась.
— Прощай. Я выхожу из этого балагана. И больше к тебе — ни ногой. Ах да… передай своей «совладелице»: скоро сюрприз. Юридический.
Хлопок двери отозвался в каждой комнате.
Позже, в кафе с Люсей, она пила кофе с коньяком. Вслух.
— Ты вмазала ей? — Люся хлопала ресницами. — Настоящий шлёп?
— Как пощечина в бразильском сериале. Только без рекламы.
— И он тебя тронул?
— Схватил. Оттолкнул. Не сильно. Но хватило, чтоб я поняла — это конец.
Люся помолчала. Потом сказала:
— Знаешь… В этом всём ты выглядела чертовски живой. Грязной. Раненой. Настоящей. А он — просто мямля в костюме сына.
Кристина допила кофе. Улыбнулась, впервые за день.
— Знаешь, Люсик… Я, кажется, впервые за долгое время — свободна.
— Подожди, ты серьёзно? Прямо в суд? Против Олега?
— Не совсем. Против его мамаши. А Олег… Он сам выбрал, где его место. У порога. С тапочками.
Прошло два месяца.
Кристина сняла маленькую однушку на окраине. Была весна, противная, сырая — та, когда ты либо болеешь, либо подаёшь в суд.
Она выбрала второе.
Зашла в ЖЭК. Потом в нотариальную контору. Потом к адвокату. Потом в департамент имущественных дел.
Бюджет был маленький, но ярость — колоссальная.
— Ты уверена, что хочешь идти до конца? — спросила её адвокат, женщина лет шестидесяти, с голосом прокурора и лицом матери-одиночки, пережившей три развода.
— Я уже на финишной прямой, — ответила Кристина. — Назад дороги нет.
Документы не лгали.
Квартира была оформлена на Олега и Кристину. Пятьдесят на пятьдесят. Совместная собственность. Ни одна «маменькина просьба» не могла этого изменить.
Олегу в письме предложили явиться для переговоров. Не явился.
Пришёл только на третий раз. Не один — с мамой. Та кричала сразу в коридоре.
— Это всё бред! Она угрожала мне физической расправой! У неё вспышки гнева! Я лично вызывала полицию!
— И получила отказ в возбуждении дела, — сухо ответил юрист. — Свидетели не подтвердили. Травм нет. Есть только эмоциональная нестабильность… но это, простите, не у нашей стороны.
Кристина сидела с прямой спиной. Ни одной эмоции. Только глаза — ледяные.
— Моя клиентка — законный совладелец имущества. Требует:
-
Выселения третьих лиц, незаконно проживающих на территории квартиры;
-
Запрета на проживание там иных лиц без её письменного согласия;
-
Раздела пользования или продажи квартиры через суд.
Олег молчал.
— Олег, — обратилась к нему Кристина, спокойно, почти ласково. — Ты ведь думал, что я не пойду дальше слов? Ошибся. Знаешь, что обиднее всего? Не то, что ты выбрал свою мать. А то, что ты даже не пытался бороться. Просто лёг под неё — как под старый плед.
Он вскинулся:
— Я не… Кристина, ты была невыносима! Ты устраивала сцены, орала на мою сестру! Ты…
— Я защищала своё. — Она встала. — И теперь защищаю — не визгом, а законом.
Галина Петровна вскочила:
— У тебя сердца нет! Ты с нами воевать собралась? С нами, родными? Да я тебя прокляну, девка!
— Поздно, — бросила Кристина. — Я сама себя давно уже вытащила из вашей грязи.
Через месяц суд удовлетворил иск. Кристина получила право свободного пользования своей половиной. Семейный юрист нашёл решение: продажа через суд с выделением долей.
Олегу пришло официальное требование:
— Либо вы договариваетесь с совладелицей и выкупаете её долю по рыночной цене,
— Либо квартира уходит с молотка.
В течение недели.
Олег пришёл сам. Один.
На пороге её новой квартиры — не в галстуке, не с розой, а как побитый школьник. Вид осунувшийся. Руки дрожат.
— Кристин… Я всё понял. Я правда… Я уйду оттуда. Мы продадим. Купим что-нибудь новое. Начнём заново. Только ты не уходи. Я… без тебя пустой.
— Пустой ты был всегда, Олег, — сказала она, не открывая шире дверь. — Просто раньше я заполняла эту пустоту собой.
Он бросился на колени.
— Прости меня… Я не знал, как справиться. Они давили… Я боялся всё разрушить…
— А разрушил всё ты. Тем, что молчал. Тем, что позволял. Тем, что не выбрал. Ты же знаешь, Олег… Я всегда была за тебя. Но ты — не был за нас.
Он посмотрел на неё снизу вверх. Слёзы. Настоящие. Не от жалости — от понимания.
— Я всё осознал.
— Поздно.
Она прикрыла дверь. Осталась щёлка. Маленькая.
— Слушай… — его голос дрожал. — А если вдруг… Ну, лет через пять… вдруг я буду другим?
Она вздохнула. Тихо.
— Тогда постучи. А я посмотрю — стоит ли открывать.
И захлопнула дверь.
Квартиру они продали через два месяца. Кристина взяла свою долю. Купила себе уютную однушку — без претензий, но с тишиной.
Олег уехал к другу — на время. Мать проклинала его за слабость, сестра — за трусость. А он… перестал быть нужным всем. Кроме себя самого.
Иногда, по утрам, Кристина пила кофе у окна и думала:
А ведь всё началось с одной комнаты. Одной проклятой комнаты, которую кто-то решил отжать под «семейные нужды».
Теперь её комната — вся её жизнь. Без претензий. Без чужих правил. Без мам, сестёр, трусливых мужей.
Только с ней.
