— Подписывай быстрее, времени мало, нотариус ждать не будет! — Галина Петровна протянула документы прямо через порог, даже не дожидаясь приглашения войти.
Маргарита застыла с чашкой утреннего кофе в руках. Часы показывали семь утра субботы. За окном только начинало светать, а на пороге её квартиры уже стояла свекровь с папкой каких-то бумаг и выражением лица человека, который точно знает, что делает.
— Галина Петровна, что происходит? Какой нотариус? — Маргарита поставила чашку на столик в прихожей и взяла протянутые документы. Текст расплывался перед глазами — она ещё не до конца проснулась.
— Не притворяйся, что не понимаешь! Дача бабушки Антонины. Сегодня оформляем на Павла. Я всё организовала, осталось только твою подпись поставить.
Маргарита пробежала глазами по документу. Отказ от права на наследство. Её имя. Подпись супруга. И дача — та самая дача в Переделкино, где она с Павлом проводила каждые выходные последние три года, где они сажали яблони и строили планы о детях.
— Но бабушка Антонина завещала дачу нам обоим, — медленно произнесла Маргарита, всё ещё не веря в происходящее. — Мы с Павлом должны были оформить всё в совместную собственность.
Галина Петровна закатила глаза и прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Она была одета с иголочки — строгий костюм, идеальная укладка, будто не семь утра, а деловая встреча в полдень.
— Рита, не усложняй. Это семейная дача. Павлик — единственный внук Антонины Михайловны. Логично, что она должна достаться ему. А ты… ну что ты? Сегодня есть, завтра нет. А дача должна остаться в семье.
Последние слова прозвучали как приговор. Маргарита почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. Пять лет брака, и она всё ещё оставалась для свекрови временным человеком, чужой, которая «сегодня есть, завтра нет».
— Где Павел? — спросила она, стараясь говорить спокойно.
— Спит ещё твой соня. Я специально пришла пораньше, чтобы всё по-тихому решить. Зачем его тревожить? Он вчера поздно с работы пришёл, устал. Ты же заботливая жена, должна понимать.
Маргарита прошла в гостиную, всё ещё держа в руках документы. Галина Петровна следовала за ней по пятам, продолжая свой монолог.
— И вообще, Рита, пора тебе понять простые вещи. Есть семейное имущество, а есть всякое другое. Дача — это память о бабушке, это история рода Соколовых. Ты приличная девушка, должна это уважать. Вот возьми ручку и подпиши. Нотариус Семён Семёнович специально для нас офис в субботу открывает, нельзя опаздывать.
— Я не буду ничего подписывать без Павла, — твёрдо сказала Маргарита, кладя документы на журнальный столик.
Лицо Галины Петровны мгновенно преобразилось. Маска доброжелательности слетела, обнажив жёсткие черты женщины, привыкшей добиваться своего любой ценой.
— Ах, вот как! Жадность проснулась? Думаешь, урвать кусок нашего семейного пирога? Не выйдет! Я тебя насквозь вижу! Знаю я таких, как ты. Прибились к хорошей семье и думают, что теперь им всё положено!
— Галина Петровна, это не жадность. Бабушка Антонина сама решила оставить дачу нам двоим. Она всегда говорила, что хочет, чтобы мы там жили, растили детей…
— Детей! — перебила свекровь с саркастическим смехом. — Каких детей? Пять лет прошло, а от вас ни слуху ни духу! Может, и не можешь ты детей иметь? А Павлику наследники нужны! Настоящие наследники рода Соколовых!
Удар был нанесён точно в самое больное место. Маргарита побледнела. Они с Павлом год безуспешно пытались завести ребёнка, проходили обследования, и об этом знали только они двое. Или Маргарита так думала.
— Павел вам рассказал? — тихо спросила она.
— А что, думала, секреты от матери хранить будете? Я всё про своего сына знаю! И про ваши походы по врачам, и про анализы. Может, это знак свыше, а? Может, не судьба тебе в нашей семье детей рожать?
В этот момент в гостиную вошёл заспанный Павел в домашних штанах и футболке. Он потёр глаза и непонимающе посмотрел на мать и жену.
— Мам? Ты чего так рано? Рита, что происходит?
Галина Петровна мгновенно преобразилась. На её лице появилась страдальческая улыбка, а в голосе зазвучали нотки обиды.
— Павлуша, сыночек, я же как лучше хотела. Пришла пораньше, чтобы вас не тревожить, все формальности с дачей уладить. А Маргарита… она отказывается подписывать документы. Говорит, что дача и ей принадлежать должна.
Павел взял со стола документы и пробежал по ним глазами. Его лицо вытянулось.
— Мам, это же отказ от наследства. Зачем?
— Ну как зачем, сынок? Чтобы всё оформить на тебя, как и должно быть. Ты же единственный внук бабушки Антонины. Это твоё наследство, твоя память о ней.
— Но бабушка оставила дачу нам обоим с Ритой. Мы собирались оформить совместную собственность.
Галина Петровна всплеснула руками.
— Ой, Павлик, ну что ты как маленький! Какая совместная собственность? А если, не дай бог, что случится? Развод там или ещё что? Дача же семейная, должна в семье остаться!
— Мам, мы не собираемся разводиться, — устало сказал Павел, садясь на диван.
— Все так говорят, а потом бах — и половину имущества теряют! Я же о тебе забочусь, о твоём будущем! Вот Витька Громов тоже думал, что у него любовь до гроба, а жена через пять лет половину бизнеса отсудила. И квартиру. И машину. А у него теперь трое детей от второй жены, и жить негде!
Маргарита смотрела на мужа, ожидая, что он возразит, скажет матери, что их семья — это не история Витьки Громова. Но Павел молчал, задумчиво разглядывая документы.
— Пашенька, — Галина Петровна села рядом с сыном и положила руку ему на плечо, — я же не прошу чего-то ужасного. Просто хочу, чтобы память о бабушке осталась в нашем роду. Маргарита может там жить сколько угодно, пользоваться всем. Просто юридически дача будет оформлена на тебя. Это же разумно, правда?
— Разумно для кого? — не выдержала Маргарита. — Для вас? Чтобы вы могли в любой момент напомнить мне, что я живу в чужом доме? Что я здесь никто?
— Никто не говорит, что ты никто! — возмутилась Галина Петровна. — Но факты есть факты. Дача — это наследство рода Соколовых. А ты, извини, Петрова по рождению. И детей пока нет. Так что давай без истерик, подписывай бумаги, и поехали к нотариусу.
— Мам, может, не стоит так… — начал было Павел, но мать перебила его.
— Что не стоит? Правду говорить? Или ты хочешь потерять дачу, как Витька свой бизнес? Хочешь, чтобы твои дети — если они вообще будут — остались без родового гнезда?
Последняя фраза повисла в воздухе. Маргарита почувствовала, как что-то внутри неё окончательно надломилось. Она посмотрела на Павла, который сидел между ней и матерью, и в его глазах читалось сомнение. Он колебался. И это колебание было страшнее любых слов свекрови.
— Паша, — тихо позвала она. — Посмотри на меня.
Он поднял глаза. В них была вина, смешанная с растерянностью.
— Ты тоже так думаешь? Что я временная? Что наша семья — это что-то непостоянное, что может в любой момент развалиться?
— Рита, я не это имел в виду…
— А что ты имел в виду? Почему ты молчишь? Почему не скажешь своей матери, что мы — семья? Что дача — наша общая? Что дети — если они будут — будут наши общие?
Павел открыл рот, но Галина Петровна опередила его.
— Вот! Вот оно, истинное лицо! Скандалы устраивает, мужа против матери настраивает! Я же говорила, Павлик, такие как она только и ждут момента, чтобы вцепиться в чужое!
— Это не чужое! — Маргарита уже не сдерживалась. — Это моё тоже! По закону, по завещанию, по праву! Я пять лет вкладывала душу в эту дачу! Я там каждую клумбу своими руками сажала!
— Руками! — фыркнула Галина Петровна. — Руками много чего можно сделать. А вот родить наследника — не можешь!
Тишина, которая последовала за этими словами, была оглушительной. Маргарита почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Она ждала, что Павел возмутится, защитит её, выгонит мать. Но он сидел, опустив голову, и молчал.
И в этом молчании был приговор. Не матери — ей. Маргарита поняла, что все эти годы она жила в иллюзии. Думала, что у них с Павлом — партнёрство, равноправие, взаимное уважение. А оказалось, что она всего лишь приложение к роду Соколовых. Полезное, пока может родить наследника. А если не может…
Она медленно встала с кресла. В голове была странная, звенящая пустота. Ни боли, ни обиды — только кристальная ясность.
— Знаете что, Галина Петровна, — сказала она, и её голос звучал удивительно спокойно. — Вы правы.
Свекровь удивлённо подняла брови.
— Вот и умница! Знала я, что ты разумная девушка. Давай, бери ручку…
— Я не о том. Вы правы, что дача должна остаться в вашей семье. Потому что я, похоже, к ней действительно не принадлежу.
Маргарита прошла к секретеру и достала из ящика свою папку с документами. Павел наконец поднял голову.
— Рита, что ты делаешь?
Она не ответила. Методично перебирала бумаги, откладывая нужные. Свидетельство о праве собственности на квартиру — купленную на её деньги от продажи бабушкиной двушки, но оформленную на двоих. Договор о покупке машины — тоже на её средства, но записанной на Павла, потому что «так удобнее для страховки». Документы на гараж в кооперативе — подарок её отца на свадьбу, но опять же оформленный на мужа.
— Рита, прекрати этот цирк! — Галина Петровна поднялась с дивана. — Мы же договорились!
— Нет, это вы договорились. Сами с собой. А я вот что скажу — раз уж мы говорим о семейной собственности и о том, кто к какой семье принадлежит, давайте разберёмся до конца.
Она положила документы на стол перед Павлом.
— Квартира. Помнишь, я продала бабушкину, чтобы мы могли купить эту? Триста тысяч евро я вложила. Ты — пятьдесят. Машина — мой подарок тебе на день рождения. Гараж — от моего отца. Что из этого является собственностью рода Соколовых?
Павел смотрел на бумаги, и на его лице медленно проступало понимание.
— Рита, ну зачем ты так…
— А как? Как мне ещё объяснить, что семья — это не про фамилии и не про роды? Это про доверие. Про поддержку. Про то, чтобы стоять друг за друга, а не молчать, когда тебя унижают.
Галина Петровна попыталась взять ситуацию в свои руки.
— Ах, так вот ты какая! Имущество делить начала! Я же говорила, Павлик, она меркантильная!
— Нет, — Маргарита покачала головой. — Я не собираюсь ничего делить. Это всё ваше. Вашей семьи. Соколовых. А я, как вы правильно заметили, Петрова. И останусь ею.
Она взяла со стола документы об отказе от наследства и размашисто подписала их. Галина Петровна ахнула от неожиданности.
— Вот. Дача ваша. Точнее, Павла. Надеюсь, он найдёт там своё счастье. С той, кто сможет родить наследников рода Соколовых.
— Рита, ты что несёшь? — Павел наконец-то встал с дивана. — Какое счастье? Мы же семья!
— Нет, Паша. Мы были попыткой создать семью. Но семья — это когда муж защищает жену, а не прячется за мамину юбку. Это когда проблемы решают вместе, а не рассказывают о них маме. Это когда «моё» и «твоё» становится «наше» не на бумаге, а в сердце.
Она пошла к выходу из гостиной, но обернулась на пороге.
— И знаешь что? Может, твоя мама права. Может, это действительно знак свыше, что у нас нет детей. Потому что дети должны расти в настоящей семье, где их мама — не временное приложение к роду, а полноправный и уважаемый человек.
— Рита, подожди! — Павел бросился за ней, но она подняла руку, останавливая его.
— Не надо, Паша. Твоя мама ждёт. Нотариус Семён Семёнович не любит опозданий. Идите, оформляйте дачу. А я… я пойду собирать вещи.
— Вот и правильно! — не удержалась Галина Петровна. — Нечего тут прикидываться жертвой! Показала истинное лицо и вали!
Маргарита остановилась. Медленно повернулась к свекрови.
— Знаете, Галина Петровна, я вам даже благодарна. Пять лет я пыталась заслужить ваше уважение, стать частью вашей семьи. А оказалось, что мне нужно было просто уважать себя. И найти семью, где меня будут ценить не за способность родить наследника, а просто за то, что я есть.
Она ушла в спальню, оставив мать и сына в гостиной. Галина Петровна торжествующе посмотрела на Павла.
— Ну вот, показала своё истинное лицо! Я же тебе говорила — она за имуществом охотилась! Хорошо, что вовремя раскусили! Теперь найдёшь себе нормальную жену, из хорошей семьи, которая детей родит и старших уважать будет!
Но Павел не слушал. Он смотрел на подписанные документы об отказе от наследства и медленно начинал понимать, что только что потерял. Не дачу — дача была мелочью. Он потерял женщину, которая пять лет делала его жизнь теплее и светлее. Которая молча терпела придирки его матери. Которая вкладывала в их общий дом не только деньги, но и душу.
— Мам, — глухо сказал он. — Уходи.
— Что? Павлик, ты что? Нам же к нотариусу!
— Уходи, мам. Пожалуйста.
Галина Петровна возмущённо фыркнула, но, видя лицо сына, решила не спорить.
— Ладно! Приду через час, когда эта истеричка успокоится. И поедем оформлять документы. Только смотри мне — никаких соплей! Она сама всё решила, сама виновата!
Когда за матерью закрылась дверь, Павел опустился на диван. В квартире стояла тишина. Из спальни не доносилось ни звука — ни плача, ни шума собираемых вещей. Эта тишина была страшнее любых криков.
Прошёл час. Галина Петровна, как и обещала, вернулась. На этот раз она позвонила в дверь, и Павел впустил её молча. Они сели в машину и поехали к нотариусу. Всю дорогу мать что-то говорила — о том, какая молодец Рита, что показала истинное лицо, о том, что теперь Павел свободен и может найти достойную жену, о том, что на даче можно будет сделать ремонт без оглядки на чужие вкусы.
Павел не слышал. Он механически подписывал бумаги, кивал в нужных местах, но мыслями был далеко. Вспоминал, как они с Ритой в первый раз приехали на дачу. Как она ахнула от восторга, увидев старый яблоневый сад. Как целый день ползала на коленях, расчищая заросшие клумбы. Как вечером, уставшие и счастливые, они пили чай на веранде и строили планы — тут будет детская площадка, там качели, а вон там песочница…
Когда они вернулись домой, квартира встретила их пустотой. Рита уехала, забрав только личные вещи. На столе лежали ключи и короткая записка: «Документы на квартиру и машину в верхнем ящике секретера. Адвокат свяжется по поводу развода. Будь счастлив».
Галина Петровна обошла квартиру, заглядывая в комнаты.
— Ну вот и славно! Даже вещи все оставила, не жадная оказалась. Теперь можно будет нормальный ремонт сделать, не эти её минимализмы. Повесим нормальные шторы, картины человеческие…
— Мам, — перебил её Павел. — Уйди. И больше не приходи без приглашения.
— Павлик! Ты что себе позволяешь?
— Я прошу тебя уйти. Мне нужно побыть одному.
Галина Петровна хотела возмутиться, но что-то в лице сына остановило её. Она фыркнула, но всё же направилась к выходу.
— Ладно! Переживёшь и успокоишься. Я же как лучше хотела! Для тебя старалась!
Когда дверь за ней закрылась, Павел прошёл в гостиную. Сел в кресло, где ещё утром сидела Рита. Взял в руки документы на квартиру. На полях её рукой было написано: «Подарок на будущее счастье. Ты заслуживаешь семью, где тебя не заставят выбирать».
И только тогда он заплакал. Тихо, беззвучно, понимая, что дача в Переделкино оказалась слишком дорогой ценой за урок, который он, возможно, усвоил слишком поздно.
Прошло полгода. Павел жил один в большой квартире, которая с каждым днём казалась всё более чужой. Галина Петровна сначала приходила часто — приносила еду, пыталась переставлять мебель, подыскивала сыну невест из «хороших семей». Но после нескольких жёстких разговоров визиты стали реже.
Дачу в Переделкино он так и не посетил. Документы лежали в сейфе, но сама мысль о поездке туда вызывала почти физическую боль. Развод прошёл тихо — Рита не претендовала ни на что, хотя имела полное право на половину имущества. Через адвоката она передала, что начинает новую жизнь и не хочет тянуть за собой прошлое.
А потом, совершенно случайно, он увидел её. В кафе возле бизнес-центра, где она теперь, видимо, работала. Рита сидела за столиком у окна и смеялась. Искренне, от души смеялась чему-то, что говорил её собеседник — высокий мужчина с добрым лицом. На её руке блеснуло обручальное кольцо — простое, без камней, совсем не похожее на то, с бриллиантом, что когда-то выбирала Галина Петровна.
Павел застыл на тротуаре. Рита выглядела… счастливой. По-настоящему счастливой, какой он не видел её уже очень давно. Может быть, никогда. Она что-то оживлённо рассказывала, жестикулируя, и её собеседник смотрел на неё с такой нежностью, что у Павла сжалось сердце.
В какой-то момент Рита подняла глаза и увидела его через стекло. На секунду её лицо стало серьёзным. Она чуть кивнула — не холодно, но отстранённо, как кивают хорошим знакомым. А потом отвернулась и продолжила разговор.
Павел понял — это конец. Настоящий конец. Не тот, что был полгода назад с документами и ключами на столе. А этот — когда человек, бывший когда-то всем твоим миром, становится просто прохожим. Кем-то, кому ты киваешь через стекло и идёшь дальше.
Он вернулся домой и впервые за полгода открыл ящик, где лежали фотографии с дачи. Вот Рита сажает розы. Вот они вдвоём красят забор. Вот она спит в гамаке под яблоней, а солнечные блики играют на её лице. На всех фотографиях она улыбалась, но теперь Павел видел — это была не та улыбка, что он видел сегодня в кафе. Это была улыбка человека, который старается быть счастливым. А сегодня она просто была им.
Телефон зазвонил, вырывая из размышлений. Галина Петровна.
— Павлик, я тут познакомилась с чудесной девушкой! Из семьи Астаховых, помнишь их? У них текстильный бизнес. Ей двадцать восемь, не замужем, очень хочет семью и детей. Я договорилась о встрече в ресторане на пятницу…
Павел выключил телефон, не дослушав. Посмотрел на фотографию, где они с Ритой стоят на крыльце дачи, обнявшись. Молодые, влюблённые, полные планов.
Дача досталась ему. Родовое гнездо Соколовых осталось в семье. Вот только семьи больше не было. И он, наконец, понял простую истину — настоящее наследство измеряется не гектарами земли и не квадратными метрами недвижимости. Оно измеряется любовью, доверием и уважением. И это наследство он потерял в то утро, когда промолчал, позволив матери унизить женщину, которая могла бы стать матерью его детей.
Если бы он тогда сказал: «Мам, это наша с Ритой дача. Наша семья. Наше решение». Если бы…
Но история не знает сослагательного наклонения. Есть только пустая квартира, документы на дачу в сейфе и воспоминание о женщине, которая смеётся за стеклом кафе. По-настоящему смеётся. С кем-то другим.
