— Вика, дочка, у нас с отцом к тебе серьезный разговор, — голос матери в телефонной трубке был непривычно вкрадчивым, медовым, отчего у Виктории по спине тут же пробежал холодок. Она знала этот тон. Он всегда предшествовал какой-то просьбе, от которой потом было неловко и неудобно, словно надела чужую, на два размера меньшую обувь.
— Слушаю, мам. Что-то случилось? — Вика отставила чашку с недопитым утренним кофе и присела на краешек кухонного стула. Муж, Сергей, как раз завязывал шнурки на ботинках в коридоре, готовясь уходить на работу.
— Да нет, все живы-здоровы, не переживай, — Галина Ивановна выдержала театральную паузу. — Помнишь, мы с отцом говорили, что ему бы в санаторий съездить? Спина его совсем доконала, ночами не спит, кряхтит. Врачи посоветовали один очень хороший, в Пятигорске. С процедурами, с грязями, с минеральной водой. Говорят, на ноги ставят.
— Помню, конечно. Это же отлично, — осторожно ответила Вика, пытаясь нащупать, куда клонит мать. — Путевки дорогие?
— Вот в этом-то и дело, доченька, — вздохнула Галина Ивановна так тяжело, будто на ее плечах лежала вся тяжесть мира. — Очень дорогие. Нам с отцом нашу пенсию за полгода копить, и то не хватит. Там же не только путевка, там и дорога, и с собой взять на всякий случай… В общем, насчитали мы, нужно около трехсот тысяч.
Вика молчала. Цифра повисла в воздухе, оглушительная и нереальная. Триста тысяч. Это была их с Сергеем «подушка безопасности», деньги, которые они откладывали несколько лет на случай непредвиденных обстоятельств.
— Мам… это очень большая сумма, — наконец выдавила она.
— Я понимаю, Викуля, понимаю, что большая, — заворковала мать. — Но речь ведь о здоровье отца! Он же у нас один. Мы бы к Ленке обратились, но ты же знаешь их положение. Ипотека, двое детей, Вадик ее вечно на мели. Они концы с концами еле сводят. А вы с Сережей, слава богу, на ногах стоите крепко. Квартира своя, машины, работа у обоих стабильная. Для вас это не такие уж и неподъемные деньги. Мы потом, может, отдадим… потихоньку… с пенсии…
Сергей, услышав обрывки разговора и изменившееся лицо жены, вернулся на кухню. Он молча встал за ее спиной, положив руки ей на плечи. Вика почувствовала знакомое тепло и поддержку.
— Мам, мы не можем. У нас нет свободных трехсот тысяч, — сказала она тверже. — Мы тоже не миллионеры, мы каждую копейку считаем.
Тон матери мгновенно сменился с медового на ледяной.
— Понятно. Значит, на здоровье родного отца денег жалко. Все с тобой понятно, Виктория. Я так и знала, что на тебя надежды нет. Только о себе и думаешь. Неблагодарная.
В трубке раздались короткие гудки. Вика медленно опустила телефон на стол. Руки слегка дрожали.
— Она просит триста тысяч на санаторий для отца, — глухо сказала она Сергею. — И когда я отказала, назвала неблагодарной.
Сергей нахмурился, его обычно спокойное лицо стало жестким.
— Триста тысяч? Они в своем уме? После того, как отписали Ленке дом?
Вика горько усмехнулась. Дом. Этот дом был вечной занозой в ее сердце, молчаливым памятником родительской несправедливости. Пять лет назад, когда умерла бабушка, родителям достался ее крепкий кирпичный дом в пригороде. Вика с Сергеем тогда ютились в съемной однушке и робко надеялись, что родители, может быть, позволят им пожить там или продадут его и разделят деньги между дочерьми, чтобы каждая могла взять ипотеку. Но родители решили иначе. Они с барского плеча «подарили» дом младшей, Лене, и ее мужу Вадиму. «Ленусику нужнее, — объясняла тогда Галина Ивановна, не глядя Вике в глаза. — У нее скоро второй родится, им тесно. А ты у нас боевая, пробивная, сама себе на квартиру заработаешь».
И Вика заработала. Они с Сергеем вкалывали на двух работах, отказывая себе во всем. Экономили на отпусках, на одежде, на развлечениях. Через три года смогли взять в ипотеку скромную двушку в спальном районе. И вот теперь, когда они только-только начали дышать свободнее, родители решили, что «боевая и пробивная» Вика должна оплатить их дорогостоящий отдых.
— Они считают, что раз Лене помогли с жильем, то теперь наша очередь помогать им, — сказала Вика, вставая. — Какая-то извращенная логика.
— Это не логика, Вик. Это наглость, — отрезал Сергей. — Не бери в голову. Ты все правильно сказала. У нас своих планов на эти деньги полно. И детям одежду к зиме купить, и машину твою пора в сервис отдать.
Весь день на работе Вика не могла сосредоточиться. Обида смешивалась с чувством вины. Может, она и правда неблагодарная дочь? Отец ведь действительно жаловался на спину. Но почему она должна решать эту проблему в одиночку? Почему Лена, получившая в подарок целое состояние в виде дома, снова оказывается в стороне, «бедная и несчастная»?
Вечером позвонил отец. Анатолий Петрович был человеком немногословным и обычно в женские разговоры не лез. Его звонок означал, что дело приняло серьезный оборот.
— Вить, ты мать не слушай, она сгоряча наговорила, — начал он без предисловий, своим обычным басовитым, прокуренным голосом. — Но ты пойми, мне и правда хреново. Врач сказал, если не поехать сейчас, потом хуже будет. Могу и вовсе слечь.
— Пап, я все понимаю, — устало ответила Вика. — Но где мы возьмем такую сумму? У нас ипотека, у нас двое детей-школьников. Мы не можем просто так вытащить из бюджета триста тысяч.
— А Лена не может, — тут же отрезал отец, будто читал ее мысли. — У них там Вадик опять без работы сидит, перебивается какими-то шабашками. Они дом-то содержать не могут, какой там санаторий.
— Зато они живут в доме стоимостью несколько миллионов, который вы им подарили, — не выдержала Вика. — Они могли бы продать его, купить квартиру поменьше, и у них были бы деньги и на санаторий, и на жизнь.
— Ну что ты такое говоришь! — возмутился отец. — Это же их гнездо! Как можно детей из дома выгонять? Ты подумай своей головой. Ты всегда была умнее Ленки.
«Умнее, а значит, на мне можно ездить», — с горечью подумала Вика.
— Пап, мой окончательный ответ — нет. Мы не можем помочь такой суммой. Можем дать тысяч тридцать, не больше. Это все, что мы можем себе позволить.
— Тридцать тысяч… — протянул отец. — Что на них купишь… Ладно, понятно все с тобой.
И снова короткие гудки. Вика почувствовала, как внутри все сжалось в тугой, холодный комок. Она знала своих родителей. Это было только начало. Они так просто не отступят.
На следующий день позвонила Лена. Ее голос был плаксивым и дрожащим.
— Вика, ну что ты делаешь? Зачем ты родителей доводишь? Мама весь вечер плакала, у нее давление подскочило. Отец черный весь ходит. Неужели тебе их не жалко?
— Лена, а тебе их жалко? — перебила ее Вика. — Почему ты не поможешь?
— Я? — искренне удивилась сестра. — А чем я помогу? У меня денег нет, ты же знаешь. Вадик вон опять…
— Лена, у тебя есть дом. Целый дом. Который стоит кучу денег.
— Опять ты за свое! — заныла Лена. — Ну при чем тут дом? Его нам родители подарили! Это другое! Мы не можем его продать! Где мы будем жить с детьми?
— Могли бы купить квартиру. Как мы с Сергеем. В ипотеку.
— Ну ты сравнила! — всхлипнула Лена. — У тебя муж надежный, с постоянной работой. А мой Вадик… он творческая личность, он не может с девяти до шести в офисе сидеть. Ты этого не понимаешь. Тебе легко говорить.
Вика молчала, чувствуя, как в ней закипает глухая ярость. Легко говорить. Ей, которая несколько лет жила в режиме тотальной экономии, пока сестра обустраивала «родовое гнездо». Ей, которая до сих пор вздрагивает от каждого звонка из банка, напоминая о платеже по ипотеке.
— Лена, я не буду с тобой это обсуждать. Я сказала родителям, что мы можем дать тридцать тысяч. Больше у нас нет. Если вас это не устраивает — это ваши проблемы.
— Ты стала такой жестокой, Вика, — прошептала Лена. — Я тебя не узнаю.
Повесив трубку, Вика долго смотрела в окно. На детской площадке смеялись дети. Ее дети. Ради которых она работает, ради будущего которых они с Сергеем отказывают себе во многом. И она не позволит родителям и сестре отнять это у них. Решение, которое зрело в ней все эти дни, наконец оформилось в холодную, звенящую уверенность.
Через пару дней Галина Ивановна нанесла визит лично. Без предупреждения, как она любила. Она вошла в квартиру с видом оскорбленной королевы, поджав тонкие губы. Прошла на кухню, брезгливо оглядела скромную обстановку.
— Ну, здравствуй, дочь, — процедила она, садясь за стол. — Решила вот зайти, в глаза тебе посмотреть. Может, совесть в тебе проснется.
— Здравствуй, мама, — спокойно ответила Вика, наливая себе воды. — Чай будешь?
— Не до чая мне, — отмахнулась мать. — Я насчет отца. Мы тут подумали… Раз ты такая у нас бессердечная, может, хоть в долг дашь? Напишем расписку, все как положено. Будем с пенсии отдавать по пять тысяч в месяц.
Вика мысленно подсчитала. Триста тысяч разделить на пять… это шестьдесят месяцев. Пять лет. Пять лет они будут выслушивать упреки и напоминания об этом долге.
— Мама, а почему вы не можете попросить в долг у Лены? — спросила она, глядя матери прямо в глаза.
Галина Ивановна вспыхнула.
— Опять ты про Лену! Да что ты к ней прицепилась? Я же тебе русским языком объяснила, у них нет денег!
— Зато у них есть дом. Который вы им подарили. Дом, который стоит как десять таких санаториев.
— Это был подарок! — выкрикнула мать. — Подарок не забирают! И не попрекают им!
— А я не попрекаю, — голос Вики оставался ровным, но в нем появились стальные нотки. — Я просто не понимаю, почему вы считаете, что я вам что-то должна. Вы одной дочери подарили целое состояние, а от второй требуете оплачивать ваши потребности. Где здесь справедливость?
— Какая справедливость? — лицо матери исказилось. — Мы вас обеих вырастили, выкормили! Ночей не спали! А ты мне про какую-то справедливость! Ленка — она слабая, непутевая, ей помощь нужна была. А ты сильная, ты всегда своего добивалась. Мы думали, ты поймешь…
— Я и поняла, — кивнула Вика. — Я поняла, что сильным можно не помогать. На сильных можно только ездить. Вы всю жизнь так делали. Лене — новые платья, мне — ее обноски. Лене — оплата института, я — на вечерний, потому что днем работала. Лене — дом, а мне — совет «крутись сама». Я крутилась, мама. Я добилась всего сама, как вы и хотели. Так почему теперь я должна делиться тем, чего добилась, с теми, кто палец о палец не ударил?
Галина Ивановна смотрела на дочь так, будто видела ее впервые. В ее глазах плескалось недоумение, обида и злость.
— Язык у тебя стал как бритва, — прошипела она. — Муж научил, да? Это он тебя против родной матери настраивает!
— Муж меня поддерживает. В отличие от моей родной семьи, — отрезала Вика. — И мое решение окончательное. Денег не будет. Ни в подарок, ни в долг.
И тут Вика решилась сказать то, что вертелось на языке с самого первого разговора. Она сделала глубокий вдох.
— Сестре вы дом подарили, а я должна оплачивать ваши хотелки и потребности? У нее и просите.
Эта фраза, сказанная вслух, прозвучала как выстрел в оглушительной тишине кухни. Галина Ивановна медленно поднялась. Ее лицо было бледным, на щеках проступили красные пятна.
— Чтобы я… у дочери… которая в нашем доме живет… просила? — прошептала она. — Ты… ты…
Она не нашла слов. Просто развернулась и, не попрощавшись, вышла из квартиры, громко хлопнув дверью.
Вечером, когда Сергей вернулся с работы, Вика рассказала ему о визите матери. Он обнял ее и долго держал в объятиях.
— Ты все правильно сделала, — сказал он тихо. — Может, это жестоко, но это честно. Ты не можешь всю жизнь быть для них удобной и безотказной.
Прошла неделя в полной тишине. Никто не звонил. Вике было тоскливо и тяжело, но в то же время она чувствовала странное облегчение, будто сбросила с плеч тяжелый груз, который носила много лет. Она больше не была «сильной девочкой», которая всем должна.
А потом, в субботу, снова позвонил отец.
— Вик, это я, — его голос был усталым и каким-то потухшим. — Мать слегла. Давление шарашит, сердце прихватило. «Скорую» вызывали. Врач сказал, на нервной почве. Это ты ее довела.
Комок вины снова подкатил к горлу Вики.
— Пап, я не хотела…
— Не хотела она, — перебил он. — А получилось. Вот что я тебе скажу, дочь. Раз ты такая принципиальная, то и мы будем принципиальными. Можешь больше нам не звонить. И не приходить. Нет у нас больше дочери Вики. Есть только Леночка.
В трубке снова запикали гудки. На этот раз Вика не заплакала. Она почувствовала лишь ледяную пустоту. Все мосты были сожжены. Она посмотрела на мужа, который слышал весь разговор. В его глазах была тревога и поддержка.
— Ну вот и все, — сказала она глухо. — У них больше нет дочери.
— У них нет, — серьезно ответил Сергей, беря ее за руку. — А у меня есть жена. А у наших детей есть мать. И это — наша семья. И мы будем защищать ее от всех. Даже от самых близких.
Через месяц Вика случайно узнала от дальней родственницы, что родители все-таки поехали в санаторий. Лена с Вадиком взяли большой кредит в банке под залог своего дома. Теперь они были по уши в долгах. Галина Ивановна всем жаловалась, какая у нее неблагодарная старшая дочь, из-за которой младшенькой пришлось лезть в кабалу.
Вика слушала это и ничего не чувствовала. Ни злорадства, ни сожаления. Только холодное отчуждение. Она сделала свой выбор. Может быть, неправильный с точки зрения общепринятой морали. Но единственно верный для нее самой и ее семьи. Иногда, чтобы построить что-то свое, нужно разрушить старое. Даже если это старое — твои отношения с родителями. Она смотрела, как ее дети, смеясь, собирают конструктор на ковре, как Сергей улыбается ей из кухни, и понимала, что ее крепость — здесь. И эту крепость она никому не позволит разрушить. Никогда.
