Я проснулась в тот понедельник с мыслью, что неделя будет лёгкой. Пельмени в морозилке лежали стройными рядами — три полки, каждая порция в пакете. Можно было просто приходить, варить и не думать, что на ужин. Наконец-то.
Воскресенье я провела на кухне. Целый день. Тесто замесила с утра, фарш прокрутила сама — Игорь любит, чтобы мяса много было. Лепила, пока пальцы не онемели. Муж заглядывал периодически, улыбался, потирал руки.
— Анют, ну ты красавица! — говорил он, заглядывая в кастрюлю. — Будем всю неделю как люди жить.
Помочь не предложил. Раскатать тесто мог бы, но нет — ходил кругами, умилялся. Я молчала, разминала затёкшую поясницу и думала: ничего, зато потом легче будет.
Готовить я не люблю. Никогда не любила. Когда жила одна, вообще не заморачивалась — йогурт, бутерброд, иногда яичницу пожарю. Мне этого хватало. А Игорь любит поесть. Вкусно и много. Я бы сказала — пожрать. После свадьбы вся готовка легла на меня. Он даже чай себе не заварит, если я дома.
В понедельник вечером я шла от остановки и думала про горячие пельмени со сметаной. Может, зелени посыплю сверху. Ключ повернула в замке — и сразу поняла, что что-то не так.
Гул голосов. Мужской смех. Запах жареного лука бил в нос.
Я толкнула дверь на кухню и замерла.
За столом сидели четверо — Игорь и его друзья. Перед каждым дымилась огромная тарелка. Пельменей. Моих пельменей. На плите стояла большая кастрюля, вода ещё булькала.
— О, Анька пришла! — Вадик махнул вилкой, не отрываясь от еды. — Игорёк, ты прям барин! Такую жену раздобыл!
Игорь сиял.
— Попробуйте домашних, мужики! — Он прицокнул языком. — Жена старалась. Вы по любому не ели такой вкуснятины никогда.
Я стояла в дверях с сумкой на плече. В горле пересохло.
— Игорь… — начала я тихо.
— Ань, не волнуйся, мы сами всё разогрели, — он даже не посмотрел на меня. — Вадим предложил зайти, ну я и достал пельмешки. Чего им пропадать?
Чего им пропадать? Я весь день вчера простояла. Весь день.
Я молча прошла к морозилке. Открыла. Пусто. Все три полки — пустые. Только пара пакетов валялась на дне, скомканных.
— В следующий раз побольше налепи, Анют, — донеслось из-за стола. — А то на всех не хватило.
Вадик рыгнул и заржал. Остальные подхватили.
Я обернулась. На столе, в тарелках, лежали недоеденные пельмени. Половина порций осталась. Кто-то откусил, бросил. Кто-то размазал по тарелке сметану и оставил плавать в жирной луже.
Выбрасывать придётся.
— Я рада, что вам вкусно, — сказала я сквозь стиснутые зубы и вышла из кухни.
В комнате я села на кровать и уставилась в стену. Руки дрожали. В груди стучало, будто там молотком били. Весь воскресный день. Все пельмени. Всё.
Я слышала, как они смеялись, чокались кружками, хлопали друг друга по плечам. Никто не спросил, поела ли я. Никто не оставил мне хотя бы тарелку.
Когда дверь за последним гостем закрылась, на кухне стояла тишина. Я вернулась туда. Игорь возился с телефоном, откинувшись на спинку стула.
Стол был залит. Сметана, масло, крошки хлеба. В раковине громоздились тарелки. На одной, на самом краю, лежали две холодные пельмешки. Слипшиеся, противные.
Я взяла губку. Начала собирать со стола недоеденное. Скребла вилкой остатки в мусорное ведро. Каждый комок теста, каждая капля жира — будто часть меня выбрасывали.
— Чего ты такая кислая? — Игорь наконец оторвался от экрана. — Мужики похвалили, между прочим.
Я обернулась.
— Игорь, я лепила эти пельмени на неделю. На всю неделю. Для нас.
Он пожал плечами.
— Ну и что? Друзья зашли, я их угостил. Это же нормально.
— Нормально было бы спросить.
— Спросить? — Он фыркнул. — Ты же жена. Жена должна гостей накормить.
Должна. Всегда должна.
Я выпрямилась. Положила губку на стол.
— Я выполнила свой долг по кормёжке, — сказала я медленно. — Гостей накормила. Всю неделю теперь пусть тебя кормят друзья.
Игорь вскинул брови.
— Это ты о чём?
— О том, что больше я готовить не буду. Пока ты не научишься уважать мой труд.
Он вскочил.
— Да ты охренела вообще! — голос сорвался на крик. — Из-за каких-то пельменей устраиваешь истерику!
— Из-за того, что ты раздал неделю моей работы, даже не спросив. А часть вообще выбрасывать пришлось.
Он ткнул пальцем в мою сторону.
— Занудство одно от тебя! Вот и занудствуй тут сама с собой!
Хлопнула дверь. Он ушёл в комнату.
Я осталась одна. Села на табуретку, уткнулась лицом в ладони. Может, я неправа? Может, я правда жадная?
Но слёзы не шли. Внутри было только глухое, тяжёлое раздражение.
Я доела остатки со стола, вымыла посуду и легла спать. Игорь всю ночь ворочался на своей половине кровати, демонстративно отвернувшись.
Утром он ушёл на работу, не попрощавшись.
Следующие дни были странными. Я приходила с работы, и на кухне было пусто. Игорь молчал. Разговаривал только по делу — коротко, холодно. Каждый вечер я покупала себе булочку в киоске у дома. Одну. Маленькую, с повидлом.
В среду вечером я шла по двору, держала тёплый пакет в руках. Бумага промокла от начинки, оставляла жирные следы на пальцах. Фонари мигали, подсвечивали рыхлый снег под ногами. Холодный воздух приятно резал щёки.
Как легко.
Я остановилась у подъезда. Откусила кусочек булки — корочка хрустнула. Сладкое повидло будто обожгло язык.
Впервые за сколько лет я иду домой и не думаю, что готовить.
Не было привычной тяжести. Суеты. Мыслей о том, что надо нарезать, помыть, сварить. Не было чувства, что я должна кому-то. Просто шла домой. С булочкой для себя.
Я подняла голову, посмотрела на окна. Где-то там, на четвёртом этаже, сидел Игорь. Обиженный. Голодный, наверное. Ждал, что я сломаюсь.
А если не сломаюсь?
На лестничной площадке я столкнулась со Светланой Петровной. Соседка подметала ступеньки, как всегда. Веник шуршал по бетону.
— Здравствуйте, — кивнула я.
— Здравствуй, девонька, — она остановилась, оперлась на веник. Прищурилась. — Что, Игорь-то всё дуется?
Я удивлённо посмотрела на неё.
— Вы откуда знаете?
Светлана Петровна усмехнулась.
— Да уж слышно всё через стены. Вы там не ругайтесь особо, милая. Хотя… — она наклонилась ближе, понизила голос. — Я бы своему по рукам дала. За такое. Но вы уж сами разбирайтесь.
Она подмигнула и вернулась к подметанию.
Я зашла в квартиру. Села на диван, достала телефон. Пальцы сами нашли номер Ольги, сестры.
— Алло? — в трубке зашуршало, потом щёлкнуло. Она грызла семечки. Как всегда.
— Оль, это я.
— О, привет! Чего случилось?
Я рассказала. Всё. Про пельмени, про друзей Игоря, про неделю молчания. Про булочку, которую купила себе сегодня.
Ольга расхохоталась. Так громко, что я отдернула телефон от уха.
— Ань, да ты молодец! — она сквозь смех. — Я сама давно так живу. Кота кормлю — и всё. Мне легко.
— Но я же жена, — начала я неуверенно. — Может, я что-то не так понимаю?
— Ой, да брось ты! — снова щёлкнуло. — Жена — не кухарка. Ты уставшая, а не жадная. Вот увидишь, он сам прибежит извиняться.
— Ну не знаю…
— Знаешь-знаешь. Просто ты себя уважать наконец пытаешься. Это нормально, Ань. Это правильно.
Она ещё поговорила, пошутила, посоветовала «послать его в баню со своими пельменями». Потом попрощалась.
Я положила телефон на колени. Уважать себя. Странные слова. Будто я чужая для себя.
А может, и правда чужая?
К выходным Игорь всё ещё молчал. По утрам уходил, хлопая дверью. Вечером сидел перед телевизором, жевал что-то покупное. Я ела в своей комнате. Булочки, йогурты, иногда яблоко.
Мне хорошо.
Эта мысль пришла внезапно, в субботу утром. Я проснулась, потянулась — и поняла. Мне хорошо. Спокойно. Я не думаю о готовке. Не стою у плиты. Не мучаюсь с тестом и фаршем.
Может, я всегда так хотела жить?
Я встала, вышла на кухню. Игорь сидел за столом, мрачно ковырял ложкой в кружке растворимого кофе.
Я подошла к плите, поставила чайник.
— Игорь, — сказала я тихо.
Он не ответил. Стукнул ложкой о край кружки.
— Мне нужно сказать.
— Чего ещё? — он не поднял головы.
— Я не обязана посвящать всю себя кухне. Я работаю так же, как ты. Прихожу уставшая. И если ты хочешь, чтобы я готовила, тебе нужно уважать мой труд. А не раздавать его направо и налево.
Игорь потёр лоб. Почесал переносицу. Молчал.
— Ты вообще понимаешь, о чём я? — спросила я.
Он поднял глаза. Посмотрел на меня — долго, изучающе.
— Может, чего-то и не понимаю, — пробормотал он. — Но ты… ты же моя жена.
— Правильно, жена. Не кухарка.
Он сник. Отвернулся к окну.
Я налила себе чай. Достала из пакета свежую булочку — я купила её вчера вечером, специально. Села за стол напротив него.
Мы сидели в тишине. Я пила чай маленькими глотками, откусывала булку. Крошки падали на стол. Игорь смотрел в окно.
Потом он встал. Молча открыл морозилку — там лежали пакетные пельмени, которые он купил сам, в магазине. Достал, высыпал в кастрюлю.
— Будешь? — спросил он, не оборачиваясь.
— Нет, спасибо, — я улыбнулась. — Я себе сама купила то, что люблю.
Он кивнул. Помешал воду в кастрюле. Не спорил больше.
Я доела булочку, вытерла руки. Провела ладонью по столу — чистому, пустому. Никакой муки. Никаких следов вчерашней возни.
Мой стол. Моя кухня. Моя жизнь.
И мне не было стыдно.
Я посмотрела в окно. За стеклом медленно падал снег, мягкий и лёгкий. Игорь сел напротив, молча ел свои пельмени. Я допила чай.
Мы не помирились. Но что-то изменилось. Он больше не воротил морду. Я больше не чувствовала вины.
Неужели можно было так всегда?
Наверное, можно. Просто я не знала.
Через несколько дней Игорь спросил, буду ли я снова лепить пельмени.
— Буду, — ответила я. — Когда захочу. Для себя. Если останется — поделюсь.
Он кивнул. Больше не настаивал.
Я так и живу теперь. Готовлю, когда хочется. Не из долга. Не из страха, что назовут плохой хозяйкой. А потому что мне приятно.
И каждый вечер, возвращаясь с работы, я покупаю себе булочку. Маленькую. С повидлом.
Для себя.
Я не жадная. Я просто живая.
