– Ты не можешь всё оставить себе! – возмущённо заявила тётка. – Наследство должно быть разделено!

Мария провела рукой по старым обоям с выцветшим рисунком. Каждая царапинка, каждая потертость на них хранила свою историю. Вот здесь, у окна, когда-то стоял платяной шкаф — в детстве Мария любила прятаться в нем во время игры в прятки. А на этой стене до сих пор видны следы от новогодней гирлянды — мама никогда не снимала ее, говорила, пусть радует глаз круглый год.

Елена Павловна всегда умела создавать уют из простых вещей. Даже сейчас, когда болезнь приковала ее к постели, в квартире витал аромат свежезаваренного чая с чабрецом.

— Машенька, — слабый голос матери донесся из спальни, — принеси, пожалуйста, альбом с фотографиями. Тот, в синей обложке.

Мария достала с верхней полки потрепанный альбом. На первой странице — две молодые девушки, обнявшись, смеются в камеру. Елена и Светлана, такие похожие и такие разные.

— Помнишь тетю Свету? — Елена Павловна с трудом приподнялась на подушках. — Как же давно это было… Девяностые, все уезжали. Вот и она уехала.

— Помню, — Мария присела на край кровати. — Она присылала открытки на Новый год.

— Первое время часто писала, — Елена Павловна закашлялась, и Мария поспешила поднести к ее губам стакан воды. — Звала к себе, обещала помочь с переездом. Но я не могла бросить школу, учеников. Да и ты была совсем маленькой.

Мария помнила эти открытки — глянцевые, с видами немецких городов. Тетя Светлана писала о своей новой жизни, о работе в косметическом салоне, о муже-немце. Потом открытки стали приходить реже, а письма сменились редкими звонками по скайпу.

Три года назад, когда у Елены Павловны обнаружили онкологию, Мария первым делом позвонила тете Свете. На экране ноутбука появилось холеное лицо с идеальным макияжем:

— Ах, какой ужас! Бедная Леночка! Я бы приехала, конечно, но у нас тут такая запарка в салоне… И виза нужна… И вообще, сейчас такое сложное время.

Время действительно выдалось сложное. Мария перешла на удаленную работу, чтобы ухаживать за матерью. Бесконечные больницы, капельницы, счета за лекарства. Ночные дежурства, когда мама задыхалась от боли. И постоянный страх не справиться, не успеть, не помочь.

Елена Павловна держалась стойко. Даже в самые тяжелые дни находила силы улыбаться:

— Ничего, Машенька, прорвемся. Главное — ты рядом.

Каждый месяц Светлана звонила по скайпу, охала, причитала, обещала помочь. Но дальше обещаний дело не шло:

— Ах, я бы выслала денег, но у нас тут такие налоги! И курс сейчас невыгодный… Может, в следующий раз?

Мария не настаивала. Научилась экономить, брала дополнительные заказы по бухгалтерии, продала машину. Спасибо соседке, Анне Петровне — частенько приносила домашние обеды, а иногда и просто сидела с Еленой Павловной, давая Марии возможность хоть немного отдохнуть.

— Какая же ты молодец, Машенька, — как-то сказала Анна Петровна. — Не каждый бы так смог. Вон, сестра родная и та…

— Не надо о сестре, — перебила соседку Елена Павловна. — У каждого своя жизнь, свои заботы.

Но Мария видела, как мама украдкой вытирает слезы, когда смотрит старые фотографии. Особенно ту, где они со Светланой, совсем молоденькие, стоят у этого самого окна. Тогда они были не просто сестрами — лучшими подругами.

Прошлой весной Елене Павловне стало совсем плохо. Мария металась между больницей и работой, пытаясь удержать ускользающую жизнь матери. Светлана снова звонила, обещала приехать летом:

— Вот только закончится сезон отпусков в салоне… И билеты подешевеют…

Лето прошло, а тетя Света так и не приехала. Зато прислала посылку с травяными чаями и витаминами. На коробке красовалась наклейка известной немецкой аптеки.

— Видишь, Маша, не забывает сестра, — пыталась улыбнуться Елена Павловна, но глаза оставались грустными.

А потом был тот страшный день, когда мама просто не проснулась. Тихо ушла во сне, словно не желая беспокоить дочь своим последним вздохом. Мария сидела рядом, держа безжизненную руку, и не могла поверить, что все закончилось. Что больше не нужно бежать в аптеку, звонить врачам, следить за временем приема лекарств.

Светлана примчалась через три дня после похорон:

— Ах, как же так! Я не успела попрощаться! Если бы знала, что все так быстро…

От тети пахло дорогими духами, а ее броский макияж казался неуместным в этой квартире, где каждая вещь еще хранила тепло маминых рук.

— Машенька, я побуду тут несколько дней, — Светлана устроилась в кресле, оглядывая комнату. — Надо разобрать Леночкины вещи, документы посмотреть…

Мария напряглась:

— Зачем?

— Ну как зачем? — тетя деловито достала из сумочки блокнот. — Я все-таки сестра единственная. Имею право знать.

В дверь позвонили. На пороге стояла Анна Петровна с кастрюлей супа:

— Машенька, поешь, а то совсем исхудала, — Анна Петровна осеклась, заметив Светлану. — Ой, здравствуйте.

— Вы, простите, кто? — Светлана окинула соседку оценивающим взглядом.

— Это Анна Петровна, наша соседка, — Мария приняла кастрюлю. — Она очень помогала нам с мамой.

— Ах, помогала… — протянула Светлана. — И часто помогали?

— Каждый день, считай, — Анна Петровна присела на краешек стула. — Машенька ж на работе, а я с Еленой Павловной посижу, поговорю. Она перед самым… — соседка запнулась, — все альбомы пересматривала, о молодости вспоминала.

— И что же вспоминала? — Светлана подалась вперед.

— Да разное… — Анна Петровна покосилась на Марию. — В последний вечер нотариуса вызывала, все беспокоилась, чтоб дочку защитить.

Светлана резко выпрямилась:

— Какого нотариуса?

— Который завещание составлял, — спокойно ответила Мария. — Мама все документы оформила.

В комнате повисла тяжелая тишина. Светлана медленно поднялась с кресла:

— И что же в этом завещании?

— Квартира и все имущество записаны на меня.

— Вот как? — Светлана нервно рассмеялась. — А сестру родную даже не упомянула? Меня, которая…

— Которая что? — тихо спросила Мария. — Которая за три года болезни ни разу не приехала?

— Я не могла! У меня работа, обязательства! Я деньги предлагала…

— Когда? — Мария встала. — Когда ты хоть раз реально помогла? Открытки по праздникам и обещания по скайпу – вот и вся помощь.

— Да как ты смеешь! — Светлана побагровела. — Я имею право на долю! Это несправедливо – все отдать тебе!

Анна Петровна тихонько поднялась:

— Я, пожалуй, пойду. Машенька, ты поешь обязательно.

Когда за соседкой закрылась дверь, Светлана достала телефон:

— Значит так. У меня в Москве хороший адвокат. Завещание можно оспорить – мало ли, в каком состоянии была Лена, когда его писала.

— Мама была в здравом уме до последнего дня.

— Это мы еще проверим! — Светлана быстро набирала номер. — Алло, Михаил Степанович? Тут такое дело…

На следующий день в квартире появился холеный мужчина в дорогом костюме. Адвокат долго изучал документы, задавал вопросы, что-то записывал в блокнот.

— Значит, говорите, были провалы в памяти? — уточнял он у Светланы.

— Конечно! — тетя всплеснула руками. — Последний год вообще плохо соображала. А эта, — кивок в сторону Марии, — воспользовалась моментом.

Мария молча достала заключение врачей, где черным по белому было написано о ясности сознания пациентки.

— Купленная справка! — фыркнула Светлана. — Тут все куплено. Племянница специально изолировала мать от родных, настроила против меня…

Вечером телефон разрывался от звонков. Дальние родственники, которых Мария едва помнила, вдруг проявили удивительный интерес к ситуации.

— Как же так, Машенька? — причитала двоюродная тетка из Саратова. — Светочка столько для вас сделала! А ты…

— А что я? — устало спросила Мария.

— Ну как же! Она же из Германии вам посылки слала! И звонила часто! А ты теперь все себе забрала.

Следующий звонок был от троюродного дяди:

— Маша, имей совесть! Мать перед смертью не соображала, а ты…

Мария отключила телефон. В голове звучал мамин голос: «Машенька, главное – ты рядом». Неужели тетя Света думает, что несколько посылок из немецкой аптеки могут заменить три года ежедневной заботы?

Утром в дверь позвонили. На пороге стоял участковый:

— Заявление поступило о возможном оказании давления на больную…

— От кого заявление? — спросила Мария, хотя уже знала ответ.

— От гражданки Майер, Светланы Павловны. Утверждает, что вы манипулировали матерью…

Мария молча протянула папку с документами – медицинские заключения, счета из аптек, выписки с карточки. Три года жизни, уместившиеся в бумажные свидетельства.

— Спасибо, разберемся, — участковый козырнул и ушел.

Вечером заявилась Светлана с новым предложением:

— Давай договоримся по-хорошему. Половину квартиры мне, и я не буду подавать в суд.

— Нет.

— Что значит «нет»? — тетя повысила голос. — Я имею право! Это квартира моих родителей, между прочим.

— Которую ты бросила двадцать лет назад.

— Я не бросила! Я уехала на заработки! Думаешь, мне легко было в чужой стране?

— А маме легко было одной? — Мария сжала кулаки. — Когда школу закрыли, и пришлось брать две ставки? Когда трубы потекли, а денег на ремонт не было? Когда болела, а сестра только советы по скайпу давала?

— Я помогала как могла! — Светлана достала платок и картинно промокнула глаза. — У меня там тоже расходы – салон, машина в кредит…

Телефон Светланы зазвонил. Говорила тетя по-немецки, но Мария разобрала слова «адвокат» и «суд». А потом, уже по-русски:

— Да-да, дорогой, я скоро. Представляешь, квартиру придется делить через суд. Племянница совсем совесть потеряла…

Закончив разговор, Светлана повернулась к Марии:

— Последний раз предлагаю – давай решим мирно. Иначе…

— Иначе что? — Мария выпрямилась. — Подашь в суд? Подавай. У меня есть все документы, подтверждающие мамино решение.

Через неделю пришла официальная претензия от адвоката. Мария, прочитав обвинения в «намеренной изоляции больной» и «психологическом давлении», только горько усмехнулась. Светлана не постеснялась приписать даже «присвоение денежных средств, регулярно высылаемых сестрой на лечение».

— Какие средства? — возмутилась Анна Петровна, услышав об этом. — Да я каждый день к Елене Павловне заходила, ни разу никаких переводов не видела! Только Машенька крутилась, бедная – и работала, и за мамой ухаживала.

— Вы можете это подтвердить? — спросила Мария. — Официально, в суде?

— Конечно, милая! И не только я. Помнишь Веру Николаевну с первого этажа? Она же лекарства вам часто из аптеки приносила, когда ты на работе была.

Мария начала собирать документы. Медицинские карты с записями трехлетней давности. Чеки из аптек. Договор с сиделкой, которую наняла на свои деньги, когда маме стало совсем плохо. Распечатки банковских переводов – оплата лекарств, процедур, специального питания.

Разбирая старые бумаги, Мария наткнулась на коробку с письмами. Пожелтевшие конверты с немецкими марками хранили историю отношений двух сестер. Первые письма были полны тепла и надежды:

«Светочка, родная, как ты там? У нас все хорошо, Машенька в школу пошла…»

Потом появилась тревога:

«Света, может, приедешь? Что-то здоровье пошаливает, а одной тяжело…»

И наконец, последние письма, так и не отправленные:

«Сестренка, врачи говорят – надо на обследование. Но денег совсем нет. Может, поможешь? Я верну, только…»

Мария прижала письма к груди. Мама так и не отправила их, не смогла попросить о помощи напрямую.

В день суда Светлана явилась при полном параде – дорогой костюм, укладка, маникюр. Уверенно прошла к своему адвокату, не глядя на племянницу.

— Ваша честь, — начал адвокат, — моя подзащитная, госпожа Майер, является единственной сестрой покойной. На протяжении всей болезни она поддерживала связь, оказывала материальную помощь…

— Прошу приобщить к делу документы, — Мария передала папку. — Здесь все банковские выписки за три года. Ни одного перевода от Светланы Павловны.

— Я помогала вещами! — вскочила Светлана. — Посылки слала!

— Две посылки за три года, — Мария достала квитанции. — Травяной чай и витамины. Общей стоимостью 127 евро.

Судья изучала документы:

— У нас есть свидетели?

Один за другим поднимались соседи, друзья семьи. Рассказывали, как Мария не отходила от матери, как брала дополнительную работу, чтобы оплатить сиделку когда она на основной работе.

— А где была сестра покойной все это время? — спросил судья.

— В Германии! — выкрикнула Светлана. — Я не могла все бросить!

— Но на похороны прилетели сразу, — заметил судья. — И на раздел имущества время нашлось.

Адвокат Светланы листал письма, найденные Марией. Последнее, неотправленное, заставило его нахмуриться. Во время перерыва он отвел клиентку в сторону:

— Светлана Павловна, я вынужден отказаться от дела. Имеющиеся доказательства… В общем, мы его проиграем.

— Как отказаться?! — взвизгнула Светлана. — Я вам деньги заплатила!

— Я верну гонорар. Но участвовать в этом больше не буду.

Заседание длилось несколько часов. Когда судья огласил решение, подтверждающее права Марии на наследство, Светлана выбежала из зала.

Больше тетю Марии не видела. Только слышала от знакомых, что Светлана вернулась в Германию, жалуясь всем на «неблагодарную племянницу».

Прошло полгода. Мария потихоньку обустраивала квартиру, но многое оставила как было при маме. Старое кресло у окна, любимая чашка с цветочным рисунком, фотографии на стенах.

В выходные часто заходила Анна Петровна:

— Машенька, я блинов напекла. Елена Павловна их любила…

Они пили чай, вспоминали маму, разглядывали старые альбомы. На той самой фотографии две молодые девушки все так же беззаботно улыбались в камеру. Мария смотрела на них и думала: может, они обе когда-то мечтали о другой жизни? Может, Светлана действительно верила, что счастье ждет ее в далекой Германии? А мама… Мама просто жила, любила, боролась. И научила этому дочь.

В спальне на комоде стояла мамина шкатулка. Мария хранила в ней те самые неотправленные письма – немое свидетельство несбывшихся надежд на сестринскую поддержку. Иногда, перечитывая их, Мария думала: что заставляет людей предавать самых близких? Жадность? Страх? Или просто неспособность любить по-настоящему?

Однажды утром почтальон принес конверт из Германии. Внутри – короткая записка от Светланы:

«Прости. Я все поняла слишком поздно».

Мария положила записку в шкатулку к маминым письмам. Некоторые понимают слишком поздно. А некоторые не понимают никогда.

В тот вечер Мария долго стояла у окна, глядя на город, расцвеченный осенними красками. Где-то там, за тысячи километров, жила женщина, когда-то бывшая ее тетей. Теперь их связывали только старые фотографии да горький привкус несостоявшейся родственной любви.

Оцените статью
– Ты не можешь всё оставить себе! – возмущённо заявила тётка. – Наследство должно быть разделено!
Юля взяла в руки красную коробочку — подарок свекрови. Открыла её и замерла