Для Ларисы этот отпуск был не просто поездкой, а светом в конце очень длинного и темного тоннеля. Последние полгода были сущим адом. Сначала сокращение на работе у ее мужа, Глеба. Потом — его трехмесячные поиски нового места, полные уныния и апатии. Все это время семья жила на ее зарплату менеджера по продажам и на ее нервах. Она работала за двоих, вела дом, подбадривала мужа, который вечерами лежал на диване, уставившись в потолок. А ко всему этому добавилась еще и болезнь ее отца, живущего в другом городе, — дважды в месяц она срывалась и ехала за триста километров, чтобы привезти лекарства и побыть с ним.
Она чувствовала себя жонглером, который из последних сил удерживает в воздухе десяток горящих факелов. Но она справилась. Глеб наконец нашел хорошую работу, даже лучше прежней. Отец пошел на поправку. И вот теперь, когда буря улеглась, ей отчаянно, до дрожи в коленях, нужен был отдых.
Они давно мечтали о Греции. О маленьком острове, белых домиках, синем море. Лариса провела недели, выбирая отель, составляя маршруты. Это была ее мечта, ее награда за все пережитое. Она уже представляла, как они с Глебом будут сидеть на террасе таверны, пить холодное вино и молчать, просто глядя на закат.
В тот вечер она, сияя, подошла к мужу с ноутбуком.
— Глеб, смотри! Я нашла идеальный вариант! Родос, небольшой семейный отель, скидка на раннее бронирование. Если решим сегодня, очень выгодно получается. Десять дней рая.
Глеб оторвался от телефона, скользнул равнодушным взглядом по фотографиям.
— Да, красиво, — сказал он и снова уткнулся в экран.
— Так что, бронируем? — не унималась она. — Я так устала, милый. Так хочу просто лежать и ничего не делать.
Он тяжело вздохнул, отложил телефон и посмотрел на нее. Его взгляд был серьезным и каким-то чужим.
— Я не смогу.
Она замерла, его слова прозвучали как пощечина.
— Почему? Что-то с работой?
— Нет, с работой все в порядке, — он говорил ровным, спокойным голосом, и от этого спокойствия ей становилось страшно. — Просто… прости, но я не поеду с тобой в отпуск, я уже купил две путёвки. Для себя и для своей мамы.
Мир Ларисы, который она с таким трудом только что отстроила заново, рухнул. В ушах зазвенело. Она смотрела на мужа и не могла понять, шутит ли он.
— Для мамы? — переспросила она.
— Да. В санаторий в Кисловодске. На две недели. Как раз на те даты, что ты хотела.
Свекровь, Зинаида Аркадьевна, была вполне здоровой и энергичной пенсионеркой, которая проводила лето на даче, а зиму — за просмотром сериалов.
— Но почему? — единственное, что смогла вымолвить Лариса.
— Потому что она заслужила отдых больше, чем ты.
Он сказал это не со злостью, не в сердцах. Он сказал это как судья, выносящий окончательный, взвешенный и справедливый приговор.
— Мама так переволновалась за меня, пока я был без работы. У нее давление скакало, она ночами не спала, все думала, как нам помочь. Она отдала нам все свои сбережения, помнишь?
Он говорил о тех тридцати тысячах, которые свекровь дала им в самый тяжелый месяц и которые они вернули ей с первой же его зарплаты.
— Она — мать. Она всю жизнь на меня положила. И сейчас, когда я снова на ногах, мой первый долг — отблагодарить ее. А ты… — он сделал паузу, оглядев ее с ног до головы, — ты молодая, здоровая. Ты работала, да. Но это твоя обязанность, ты же жена. А она — страдала. Так что ее отдых важнее. А твой подождёт.
Это было чудовищно. Вся ее усталость, все ее бессонные ночи, все ее разрывания между работой, больным отцом и депрессующим мужем — все это было только что названо «обязанностью». А переживания его матери, которая сидела в своей квартире и «волновалась», были возведены в ранг подвига, требующего немедленной награды. Он не просто выбрал мать. Он провел между ними конкурс на звание главной страдалицы и отдал главный приз ей. А Ларису оставил ни с чем. Униженную, обесцененную и абсолютно раздавленную.
Она молча закрыла ноутбук. Спорить было бессмысленно. Нельзя спорить с приговором, который уже вынесен и обжалованию не подлежит.
— Я поняла тебя, — тихо сказала она.
— Вот и отлично, — обрадовался он, явно довольный своей мудростью и справедливостью. — Не переживай, в следующем году обязательно куда-нибудь съездим. Все вместе.
Он снова взял в руки телефон, уверенный, что вопрос закрыт, а жена, как и положено, все поняла и приняла. Он не видел, как изменилось ее лицо. Как из ее глаз ушла последняя капля тепла. Он не знал, что в этот момент она тоже приняла решение. Окончательное. И в ее планах на будущее его больше не было. Ни в следующем году, ни когда-либо еще.
Вечер после его объявления прошел в сюрреалистичной, звенящей тишине. Глеб, абсолютно уверенный в своей правоте и мудрости, с энтузиазмом начал рассказывать о санатории в Кисловодске. Он говорил о целебном воздухе, о нарзанных ваннах, о том, как они с мамой будут гулять по парку. Он говорил, а Лариса смотрела на него и не видела своего мужа. Она видела чужого, холодного человека, который с увлечением планировал свой отдых на руинах ее души.
Она не спорила. Она кивала, вставляла нейтральные «да, конечно» и «это очень хорошо». Ее покорность усыпила его бдительность. Он думал, что она, как обычно, «пообижается и простит». Он не понимал, что спорить можно с живым чувством, а он только что убил в ней все. Внутри нее была не обида, а ледяная, спокойная пустота, как в выгоревшем дотла доме. И в этой пустоте рождался план. Не план мести. План эвакуации.
Следующие две недели, пока Глеб и его мать радостно готовились к поездке, Лариса вела свою, тайную жизнь. Днем она, как обычно, работала, а в обеденные перерывы и по вечерам, когда муж уходил в спортзал, она методично, шаг за шагом, демонтировала их брак.
Первым делом она пошла в банк. Она открыла новый, личный счет. Затем, с холодной точностью бухгалтера, она перевела на него ровно половину их общих накоплений. После этого она сделала еще один перевод. Она посчитала, сколько примерно потратила из своих личных средств за те три месяца, пока он был без работы — на еду, на коммунальные платежи, на его мелкие расходы. И перевела эту сумму со общего счета на свой, мысленно назвав операцию «Возмещение ущерба».
Затем она занялась жильем. Она нашла небольшую, но уютную квартиру в аренду, в другом районе, ближе к работе. Заключила договор, внесла залог. Она действовала быстро и эффективно, как будто управляла не своей жизнью, а рабочим проектом. Эмоции были отключены. Работал только мозг.
Самым сложным было написать письмо. Она не хотела объяснений, скандалов, слез. Она хотела поставить точку. Холодную, жирную, окончательную. Несколько ночей она сидела на кухне, подбирая слова. Это было не письмо обиженной женщины, а скорее заключение эксперта о причине смерти их брака.
«Глеб, — писала она, — вчера ты задал мне главный вопрос наших отношений, сам того не осознавая. Ты спросил, кто заслуживает отдыха больше: я или твоя мама. И сам же на него ответил. Спасибо тебе за эту честность. Ты взвесил на своих весах мои полгода ада — с твоей депрессией, больным отцом и работой на износ, — и мамины «переживания» на диване. И ее переживания оказались весомее.
Ты вынес свой вердикт. Ты был судьей, Глеб, а не мужем. Муж обнял бы свою жену и сказал: «Милая, ты так устала, ты заслужила лучший отдых на свете». А судья решает, кому выдать награду, а кого оставить отбывать наказание.
Ты сказал, что мой отдых подождет. И я поняла, что в твоей системе ценностей я всегда буду в зале ожидания. Буду ждать, пока отдохнет твоя мама. Ждать, пока решатся проблемы твоих друзей. Ждать, пока у тебя появится настроение. Я больше не хочу ждать. Я ухожу. Не от тебя. А из твоего зала ожидания. Я ухожу жить свою собственную жизнь».
В день их отъезда в Кисловодск Лариса была воплощением заботливой жены. Она помогла Глебу уложить чемодан, проверила, не забыл ли он лекарства для матери. Он суетился, радостно предвкушая отдых, и совершенно не замечал ее отстраненного, холодного взгляда.
— Ну все, мы поехали! — сказал он, целуя ее в щеку. — Не скучай тут без нас! Через две недели вернемся — отдохнувшие, довольные!
— Хорошего вам отдыха, — сказала она. — Вы его заслужили.
Когда за ним и его матерью закрылась дверь, Лариса дала себе ровно час. Она позвонила в службу грузоперевозок. Через час двое крепких парней уже выносили ее вещи. Она забирала только то, что было ее: свою одежду, свои книги, компьютер, пару картин со стен и старое кресло, доставшееся от бабушки. Она не взяла ничего, что было куплено вместе. Она оставляла ему не просто квартиру, а музей их прошлой жизни.
На кухонном столе она оставила ему письмо. Рядом — ключи от квартиры и свое обручальное кольцо.
Свою поездку в Грецию она не отменила. Она просто изменила ее формат. Она позвонила своему отцу.
— Пап, привет. Как ты себя чувствуешь? У меня тут отпуск нарисовался. Хочешь со мной на море?
Отец, не видевший моря лет двадцать, сначала не поверил, а потом заплакал в трубку от радости.
Через три дня, когда Глеб, отдохнувший и довольный, нежился в нарзанной ванне в Кисловодске, Лариса сидела со своим отцом на балконе маленького отеля на Родосе. Отец, осунувшийся после болезни, дремал в плетеном кресле, подставив лицо ласковому солнцу. Лариса смотрела на ослепительно-синее море, на белые домики, рассыпанные по склону горы.
Она достала телефон. Там было 48 пропущенных звонков и сотня сообщений от Глеба. От панических «Ты куда пропала?!» до гневных «Да как ты посмела?!» и, наконец, жалких «Лариса, вернись, я был идиотом».
Она не стала читать их все. Она просто заблокировала его номер. А потом выключила телефон.
Она посмотрела на спящего отца, на его умиротворенное лицо. Этот человек никогда не взвешивал и не оценивал ее любовь. Он просто принимал ее и отдавал свою взамен. Она взяла его руку, высохшую, с выступающими венами, и осторожно сжала.
Она потеряла мужа. Но она, кажется, только что нашла что-то гораздо более важное. Себя. Свою свободу. И свое собственное понимание того, кто и чего на самом деле заслуживает. И в этой тишине, под шум прибоя, она впервые за долгие месяцы почувствовала, что ее отдых начался. Настоящий.
