Когда родители объявили своё решение о наследстве, она промолчала. Но жизнь расставила всё по местам — и оказалось, что старые правила не работают, когда приходит настоящая беда.
Глава 1. Семейный совет
— Леночка, Максим, садитесь, нам нужно серьёзно поговорить, — отец торжественно достал из шкафа папку с документами, и моё сердце ёкнуло.
Мне было тридцать два, брату — тридцать пять. Мы сидели за родительским столом, тем самым, дубовым, за которым отмечали все семейные праздники. Мама нервно теребила край скатерти, отец откашлялся и открыл папку.
— Мы с мамой посоветовались и решили заранее всё оформить, чтобы потом не было недоразумений, — начал он, не глядя мне в глаза. — Дом мы завещаем Максиму. Он мужчина, ему нужна крыша над головой, а ты, Леночка, ты же девочка. Выйдешь замуж, у мужа будет жильё.
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Этот дом строил ещё дед. Я провела здесь всё детство, каждое лето красила забор, помогала маме в огороде, клеила обои в своей комнате. А Максим? Максим после института уехал в Москву, появлялся раз в год на праздники, и то не всегда.
— Но папа… — попыталась я возразить.
— Не перебивай, Лена, — мама вздохнула. — Так повелось испокон веков. Сын — продолжатель рода, ему и наследство. А дочь — это в другую семью. Ты же понимаешь?
Максим сидел, довольно ухмыляясь, листал телефон. Даже не притворялся, что ему неловко.
— Это же наша традиция, — добавил отец. — Мне дед тоже всё оставил, а не моей сестре. И ничего, все живы-здоровы, никто не обиделся.
— Тётя Маша двадцать лет с вами не разговаривала, — тихо напомнила я.
— Не говори глупости, — отмахнулся отец. — У неё характер тяжёлый был. А у тебя, слава богу, характер покладистый. Ты всё правильно поймёшь.
Я встала из-за стола, чувствуя, как внутри всё холодеет. Нет, я не устрою скандал. Не буду кричать и хлопать дверью. Я просто молча ушла к себе в комнату, в ту самую, которая больше не будет моей.
Глава 2. Новая жизнь
Прошло два года. Я продолжала приезжать к родителям каждые выходные — помогала по хозяйству, возила маму по врачам, покупала продукты, готовила обеды на неделю вперёд. Максим звонил раз в месяц, спрашивал: «Как дела? Всё нормально?» — и исчезал снова в своей московской жизни.
Я так и не вышла замуж. После того разговора что-то сломалось внутри. Зачем строить отношения, если твоя семья дала понять, что ты — человек второго сорта? Что твои труды, твоя любовь, твоя преданность ничего не значат по сравнению с тем простым фактом, что ты родилась девочкой?
Отец начал болеть. Сначала просто слабость, потом — диабет, потом — проблемы с сердцем. Врачи говорили: нужен постоянный уход, контроль давления, инъекции, диета. Мама не справлялась, у неё самой артрит, руки болят.
— Лена, милая, может, ты пока поживёшь с нами? — попросила мама. — Мне так тяжело одной. А ты же всё умеешь, ты у нас такая хозяйственная.
Я уволилась с работы, сняла свою однушку и переехала к родителям. Вставала в шесть утра, измеряла отцу давление, делала уколы, готовила диетическую еду, стирала, убирала, водила по больницам. Максим прислал пять тысяч рублей и написал в мессенджере: «Извини, сестрёнка, у меня ипотека, дети, не до того. Ты же там, ты и присмотри».
Отец лежал в своей комнате, смотрел телевизор и иногда благодарно улыбался мне:
— Ты у нас золотая, Леночка. Настоящая дочь.
Я молчала. Настоящая дочь, которой не положен родительский дом.
Глава 3. Звонок из Москвы
Отец прожил ещё год. Последние месяцы были особенно тяжёлыми — реанимация, капельницы, бессонные ночи. Я похудела на десять килограммов, заработала хронический гастрит от нервов и недосыпа. Мама плакала и повторяла: «Что бы мы без тебя делали?»
Когда отец умер, Максим приехал на похороны с женой и детьми. Постоял у гроба, всплакнул для приличия. После поминок сказал:
— Ну что, мам, давай теперь документы оформлять. Дом на меня переписывать надо, как папа завещал.
— Подожди немного, сынок, — устало попросила мама. — Рано ещё. Дай хоть в себя прийти.
— Мам, я же не могу тут постоянно торчать, — Максим нетерпеливо посмотрел на часы. — У меня работа, проекты. Давай быстренько к нотариусу сгоняем, и я уеду. Билеты на завтра куплены.
Я сидела на кухне и слушала этот разговор. Мне было всё равно. Я просто устала. Устала до такой степени, что перестала что-либо чувствовать.
Через неделю мама слегла. Инсульт. Врачи сказали — обширный, левая сторона парализована, речь нарушена. Нужна реабилитация, массаж, занятия с логопедом, постоянный уход.
Я позвонила Максиму:
— Максим, с мамой беда. Инсульт. Мне одной не справиться. Может, наймём сиделку? Или ты…
— Слушай, Лен, — перебил он, — у меня нет денег на сиделок. Ты же понимаешь, кризис, ипотека. Может, ты пока побудешь с ней? А я буду помогать, как смогу.
«Как смогу» означало пять тысяч раз в три месяца.
Глава 4. Документы
Мама восстанавливалась медленно. Я снова превратилась в сиделку, повара, уборщицу и медсестру. Разучила комплексы упражнений, научилась понимать её невнятную речь, терпеливо кормила с ложечки.
Однажды вечером, когда мама уже научилась немного говорить, она позвала меня:
— Ле-ночка… до-кумен-ты… в шка-фу…
Я принесла папку с документами. Мама долго листала их слабеющими пальцами, потом ткнула в завещание.
— Не-пра-виль-но… — слёзы потекли по её щекам. — Не-пра-виль-но сде-ла-ли…
— Мам, не волнуйся, — я погладила её по руке. — Всё хорошо.
— Хо-чу… из-ме-нить… — настойчиво повторила она. — Ты… ты за-слу-жи-ла… Мак-сим… не-при-е-хал… ни ра-зу…
Я вызвала нотариуса на дом. Мама была в сознании, могла говорить, хоть и с трудом. Нотариус всё оформил по закону. Новое завещание: дом — мне, а Максиму — дачный участок в деревне, который достался отцу от дальнего родственника. Шесть соток с покосившимся сараем.
— Вы уверены? — переспросил нотариус у мамы.
— У-ве-ре-на, — твёрдо произнесла мама и расписалась дрожащей рукой.
Глава 5. Приезд наследника
Мама прожила ещё полгода. Последние недели она почти не вставала, но была в ясном уме. Держала меня за руку и шептала:
— Про-сти… про-сти, до-ченька…
— Не за что прощать, мамочка, — я целовала её руку. — Я люблю тебя.
После похорон Максим примчался на следующий же день.
— Так, Лена, давай быстренько оформим всё, и разъедемся, — он по-хозяйски прошёл в дом. — Дом мой, это понятно. Тебе придётся съехать, но не переживай, я дам тебе время. Месяца два, думаю, хватит?
Я молча протянула ему конверт с документами.
— Что это? — он вытащил бумаги и начал читать. Лицо его менялось от самодовольного до недоумевающего, потом до багрового. — Что за бред?! Какое ещё новое завещание? Мне дача? Это ошибка!
— Это не ошибка, — спокойно сказала я. — Мама изменила завещание полтора года назад. При свидетелях, у нотариуса. Всё законно.
— Она была больна! Недееспособна! — завопил Максим. — Ты воспользовалась её состоянием! Я буду оспаривать! Адвоката найму!
— Оспаривай, — я пожала плечами. — У меня есть все медицинские документы, подтверждающие, что мама была в ясном сознании. Есть свидетели, есть видеозапись составления завещания. Делай что хочешь.
Максим метался по комнате, как тигр в клетке:
— Это несправедливо! Отец хотел, чтобы дом достался мне! Сыну! Продолжателю рода!
— А кто ухаживал за этим «продолжателем рода», когда он болел? — тихо спросила я. — Кто вставал по ночам? Кто делал уколы? Кто терпел его капризы, менял постельное бельё, готовил диетическую еду? Ты, великий продолжатель? Ты за три года приезжал четыре раза. Четыре раза, Максим! И каждый раз — на три дня, с постным лицом, как на каторгу!
— Я работал! У меня семья! Дети! — оправдывался он.
— У меня тоже могла быть семья. Своя жизнь. Но я пожертвовала всем. А ты не пожертвовал ничем.
Глава 6. Справедливость
Максим подал в суд. Полгода мы с ним не разговаривали — только через адвокатов. Он искал свидетелей, пытался доказать, что я «оказывала давление» на больную маму. Но факты были на моей стороне.
Соседи свидетельствовали: «Лена не отходила от родителей. А сын — так, наездами». Врачи подтверждали дееспособность мамы на момент составления завещания. Нотариус предоставил видеозапись, где мама, хоть и с трудом, но чётко объясняет своё решение.
Суд отклонил иск Максима. Дом остался мне.
В день оглашения решения я стояла на крыльце родительского дома — теперь уже своего дома — и смотрела, как Максим садится в такси. Он обернулся, посмотрел на меня с ненавистью и крикнул:
— Ты разрушила нашу семью! Из-за каких-то кирпичей!
— Это ты разрушил семью, — спокойно ответила я. — В тот день, когда согласился с родителями, что «девочке не положено». А я просто получила то, что заслужила.
Такси уехало. Я вернулась в дом, налила себе чаю и села в любимое мамино кресло. По щекам текли слёзы — не обиды, не злости, а облегчения.
Сейчас я живу в этом доме. Сделала ремонт, разбила цветник, какой мама всегда хотела, но руки не доходили. Устроилась на удалённую работу. Иногда ко мне приезжает подруга с детьми, и детский смех наполняет комнаты.
Максим так и не простил меня. Мы не общаемся. Но я не жалею ни о чём. Я научилась главному: твоя ценность не зависит от того, девочка ты или мальчик. Она зависит от того, как ты живёшь, как любишь, как заботишься о тех, кто рядом.
И старые стереотипы пусть умирают вместе с теми, кто в них верит. А жизнь — жизнь принадлежит тем, кто не боится бороться за справедливость.
