— Ты с ума сошел, Стас? Триста двадцать тысяч? Ты просто взял и вынул их из нашего «ремонтного» фонда, пока я выбирала плитку для ванной? — Голос Ани дрожал, а пальцы, сжимавшие распечатку электронного билета, побелели.
— Аня, не начинай. Маме семьдесят, она всю жизнь на Севере пахала. Она заслужила этот Сочи, этот «Роза Хутор». Когда ей еще ехать, если не сейчас? — Стас старательно не смотрел жене в глаза, изучая трещинку на кухонном столе.
— Твоя мама в прошлом году была в Кисловодске. А позапрошлом — в Турции. А мой отец, — Аня осеклась, чувствуя, как к горлу подступает знакомый ком, — мой отец после инсульта второй год дальше двора не выходит, потому что на нормальную реабилитацию у нас «денег нет». Ты сказал — «подождем, Анечка, надо кредит за машину закрыть».
— Это другое! — Стас наконец вскинулся, в его глазах вспыхнуло глухое раздражение. — Мама — это святое. Она меня одна поднимала. И вообще, это сюрприз. Она еще не знает. Я хотел под елочку положить. Не порти праздник, Ань. Тебе что, жалко для пожилого человека?
Аня медленно опустилась на табурет. На кухне пахло подгоревшим тостом и невысказанной обидой, которая копилась годами. Ей не было «жалко». Ей было страшно от того, насколько легко муж вычеркнул её интересы и нужды её родителей из семейного бюджета, словно их и не существовало.
Луиза Ивановна появилась у них на следующий день — как всегда без звонка, с ключом, который Стас выдал ей «на всякий случай». Она была женщиной статной, с идеально уложенным седым каре и взглядом человека, который точно знает, как правильно жить.
— Стасик, деточка, — пропела она, проплывая в гостиную. — Что-то у вас душно. Анечка, ты бы проветрила, милая. И сахарницу нужно протереть, она липкая. К рукам прилипает, как дурные мысли.
Аня молча взяла тряпку. Она знала эту тактику: мелкие уколы, замаскированные под заботу.
— Мам, присядь, — Стас так и светился. — У нас для тебя сюрприз. Новогодний.
Когда он протянул конверт с путёвкой в элитный санаторий на Красной Поляне, Луиза Ивановна даже не вскрикнула от радости. Она медленно достала листы, изучила даты — с 30 декабря по 10 января — и вдруг… тяжело вздохнула.
— Ох, Стасик… Как же так? — Она прижала руку к груди. — Вы же знаете, как у меня со здоровьем в последнее время. Давление скачет, ноги отекают. А там горы, разреженный воздух. Разве можно мне в горы?
— Мам, это лучший медицинский центр! Там кардиологи мирового уровня! — Стас растерялся.
— Кардиологи — это хорошо, — Луиза Ивановна грустно посмотрела на Аню. — Но кто же меня там провожать будет? Кто за таблетками проследит? Я ведь там совсем одна… Среди чужих людей, в новогоднюю-то ночь.
Аня почувствовала, как внутри всё сжимается. Она уже знала, что последует дальше. Это была классическая манипуляция, которую психологи называют «двойным посланием»: подарок принят, но даритель сразу же сделан виноватым в том, что подарок «недостаточно хорош».
— Значит так, — Луиза Ивановна величественно выпрямилась. — Раз уж деньги уплачены и не возвращаются — а я знаю, что такие путевки в декабре невозвратные — придется нам лететь вместе.
— Втроем? — переспросил Стас. — Но у Ани…
— Зачем втроем? — перебила свекровь. — Анечке нужно за своей мамой присматривать, да и отец у неё плох. Зачем ей эти перелеты? Мы со Стасиком вдвоем поедем. Сын мать под локоток поддержит, на процедуры сводит. А Анечка дома отдохнет, в тишине. Правда ведь, Аня?
Стас посмотрел на жену. В его взгляде не было вины. Там была мольба: «Пожалуйста, не скандаль, согласись, мне так будет проще».
— Конечно, — тихо сказала Аня. — Поезжайте вдвоем.
Вечером того же дня Аня поехала к своим. Родители жили в старой пятиэтажке на окраине. В коридоре пахло лекарствами и старыми книгами. Отец, Николай Петрович, сидел в кресле, накрытый пледом. Правая рука его висела плетью, но глаза — ясные, умные — смотрели с бесконечной любовью.
— Анюта пришла, — прошамкал он, пытаясь улыбнуться искривленным ртом.
Мать Ани, Мария Сергеевна, суетилась на кухне. Она выглядела изможденной. Каждый шаг давался ей с трудом — суставы воспалились, но она никогда не жаловалась.
— Мам, я принесла фрукты и… вот. — Аня положила на стол пачку денег. Это были её личные сбережения, которые она откладывала на курсы повышения квалификации.
— Что ты, доченька, — мать всплеснула руками. — У вас же ремонт, Стас говорил, каждая копейка на счету. Мы справимся, пенсию прибавили на триста рублей…
— Бери, мама. Это на массаж для папы. И тебе на обследование. — Аня обняла мать, и вдруг слезы, которые она сдерживала два дня, хлынули потоком. — Прости меня, мам. Прости, что я такая слабая.
Мария Сергеевна прижала голову дочери к груди, как в детстве.
— Глупенькая… Ты не слабая. Ты терпеливая. А терпение, дочка, оно как сахар в чае: если его слишком много, пить противно становится. Не давай своей жизни превратиться в приторный сироп, от которого тошнит.
В этот момент Аня поняла: тошнота уже наступила.
Дома её ждал «сюрприз» номер два. Стас, окрыленный предстоящим отдыхом, паковал чемодан.
— Слушай, Ань, тут такое дело… Мама говорит, что ей в санатории нужно будет прилично выглядеть. Короче, я еще её карточку пополнил. Немного, тысяч на пятьдесят. Ей нужно пальто новое купить и туфли. Ты же не против? Мы же семья.
Аня посмотрела на него так, словно видела впервые.
— Стас, ты знаешь, что по Семейному кодексу РФ, статья 35, владение, пользование и распоряжение общим имуществом супругов осуществляются по обоюдному согласию? — Её голос был сухим и официальным. — Ты распорядился почти полумиллионом рублей без моего согласия. Это совместно нажитое имущество.
Стас замер с рубашкой в руках.
— Ты что, мне судом угрожаешь? Из-за матери?
— Нет, Стас. Я просто информирую тебя о твоих обязанностях. А теперь послушай о моих правах. Я подаю на развод. И на раздел имущества. Эта квартира — в ипотеке, но первый взнос был с продажи моей добрачной студии. Я получу свою долю. И те деньги, что ты вывел из бюджета на «сюрпризы», будут учтены при разделе.
— Да ты с ума сошла! — заорал Стас. — Мама была права, ты холодная, расчетливая стерва! Она всегда говорила, что тебе только деньги нужны!
— Твоей маме виднее, — спокойно ответила Аня. — Она в этом эксперт.
30 декабря Стас и Луиза Ивановна улетели. Аня не поехала провожать. Она сменила замки — по закону она имела на это право, так как была основным собственником, а Стас имел лишь временную регистрацию. Она вызвала клининговую службу и вычистила квартиру так, что не осталось даже запаха духов свекрови.
Новогоднюю ночь Аня провела у родителей. Они сидели втроем. Папа, поддерживаемый Аней, смог сам поднять бокал с соком.
— За… за новую… жизнь, — выговорил он.
Аня улыбнулась. У неё на руках был план реабилитации отца, контакты хорошего юриста и, самое главное, чувство невероятной легкости.
А в это время на Красной Поляне шел густой снег. Стас стоял на балконе роскошного номера, слушая, как в комнате Луиза Ивановна капризным голосом отчитывает горничную за «слишком жесткие полотенца».
— Стасик! Стасик, иди сюда! — звала мать. — У меня, кажется, опять давление. И принеси мне минералки, только не из мини-бара, там дорого, сходи в магазин внизу!
Стас смотрел на заснеженные вершины и понимал: сюрприз действительно вышел боком. Только не для Ани. Для него самого. Он вдруг осознал, что остался один на один с той, кому невозможно угодить. И рядом больше нет женщины, которая бы смягчала углы, протирала липкие сахарницы и молча несла на себе груз его безответственности.
В ту ночь он впервые в жизни не поздравил мать с Новым годом первым. Он заперся в ванной и долго смотрел на свое отражение, понимая, что самая дорогая путевка в его жизни стоила ему семьи.
А Аня, укрывая отца пледом, смотрела в окно на праздничный салют. Она знала: впереди трудные суды, раздел счетов и звонки разгневанной свекрови. Но впервые за десять лет ей не было страшно. Потому что сахар в её чае больше не был горьким. Он просто закончился, оставив место для чистого, свежего вкуса настоящей свободы.
