— Нет, Алла Борисовна, не выйдет. Ни Зоя, ни ее дети на дачу не поедут.
Ольга стояла, прислонившись бедром к кухонной тумбе, и методично вытирала полотенцем абсолютно сухую чашку. Субботнее утро, которое обещало ленивый завтрак с Димой и, может быть, поездку в садовый центр, превратилось в очередной балаган.
Свекровь, Алла Борисовна, сидевшая за столом Ольги в ее же, Ольгиной, кухне, картинно поджала губы. На ней был «парадный» домашний халат — плюшевый, цвета перезрелой сливы, с вышивкой золотой нитью. Она всегда надевала его, приходя «в гости» к сыну, словно этот халат давал ей особые полномочия.
— То есть, как это «не поедут»? — пропела она, растягивая гласные. — Олечка, ты что, не поняла? Я же не спрашиваю. Я говорю, что Зоя вещи собирает. У девчонок ее аллергия на городскую пыль. Им нужен воздух!
Ольга вздохнула, ставя чашку на полку. Вот она, классическая Алла Борисовна: властная, скупая на эмоции, но щедрая на манипуляции. Притворщица высшего разряда.
— Воздух — это прекрасно. Только дача — моя. И я не планировала этим летом пускать туда квартирантов. Даже бесплатных.
— Квартирантов? — свекровь аж привстала, ее лицо пошло красными пятнами. — Родную сестру Димы, племянниц своих, ты называешь квартирантами? Оля, ты совесть-то имей! Это же родня! Семья!
В этот момент из ванной вышел Дима. Высокий, ладный, в простой серой футболке, он еще пах гелем для душа. Он был начальником отдела в логистической фирме, и в нем жила эта вечная состязательность: кто лучше живет, кто успешнее, тот и «главный». Но Ольгу он любил — крепко, по-настоящему. И эта любовь была единственным, что удерживало Ольгу от того, чтобы просто выставить свекровь за дверь.
— Мам, ты чего с утра? — Дима налил себе воды, глянув на напряженную спину жены.
— А что я? — тут же сменила тактику Алла Борисовна. Голос ее задрожал, в глазах блеснула фальшивая слеза. — Я о семье пекусь! У Зоеньки дети чахнут в городе. А у вас — то есть у Оли, — она ядовито подчеркнула последнее слово, — дача простаивает! Что, жалко для родни? Олечка же там не живет, мотается только по выходным!
Дима нахмурился. Он не любил, когда мать начинала «представление».
— Мам, во-первых, Оля получила эту дачу в наследство от своей тетки. Это ее личное. Во-вторых, мы там строимся. Какая Зоя с детьми? На стройплощадке?
— Ой, строятся они! — фыркнула свекровь. — Тот сарай, что ли, сараем и останется! А Зойка — она неприхотливая. Она бы и в сарае пожила, лишь бы деткам хорошо.
Ольга едва сдержала усмешку. Она работала продавцом в большом садовом центре, и уж что-что, а «сарай» от «дома» отличить могла. Тетка оставила ей крепкий бревенчатый домик в старом дачном поселке. Да, не дворец, но и не развалюха, как пыталась представить свекровь. А главное — там была земля. Ее земля.
— Алла Борисовна, мы этот разговор уже вели, — твердо сказала Оля. — Вы хотели, чтобы мы продали мою «добрачную» однушку, в которой мы сейчас, кстати, и сидим…
— Потому что сыну негоже жить в квартире жены! Мужчина должен…
— …продали дачу, — не дала ей договорить Оля, — сложили все деньги, взяли ипотеку и купили огромный дом в Подмосковье. Чтобы там поселились вы, Зоя с выводком и еще тетя Вера из Рязани.
— А что такого? — искренне возмутилась свекровь. — Большая дружная семья! Все вместе!
— Только платить за эту «дружную семью» должны почему-то мы с Димой. А точнее — я. Своим наследством. Нет, Алла Борисовна. Не будет этого.
Дима поставил стакан.
— Мам, Оля права. Тема закрыта. Мы сами решим, как нам жить. Хочешь чаю?
Алла Борисовна поняла, что лобовая атака провалилась. Сын, ее единственный Дима, снова был на стороне «этой торгашки семенами». Она резко поднялась, плюшевый халат распахнулся, обнажив выцветшую ночную рубашку.
— Неблагодарные! — выплюнула она. — Я вам добра желаю, дуракам! Чтобы все по-людски было! А ты, — она ткнула пальцем в Ольгу, — ты еще пожалеешь, что от семьи отвернулась! Ты Диме не ровня, он начальник, а ты… так, прилавок!
Она прогромыхала в коридор, хлопнула дверью так, что в серванте звякнула посуда.
Ольга прикрыла глаза. Упрямый прагматик в ней говорил: «Все правильно сделала». Но женская часть души ныла от несправедливости. Она подошла к окну. Начало мая, во дворе буйно цвела сирень, выбрасывая лиловые и белые кисти. Аромат пробивался даже сквозь закрытую форточку.
— Дим, я так больше не могу, — тихо сказала она. — Она же нас сожрет. Она считает мою квартиру — нашей общей. Мою дачу — своей.
Дима подошел сзади, обнял ее за плечи, уткнулся носом в волосы, пахнущие шампунем с ромашкой.
— Оль, ну ты же знаешь мою мать. Она ворчунья. Поворчит и перестанет. Я же с тобой. Я всегда буду на твоей стороне, слышишь?
Он поцеловал ее в висок. Ольге стало легче. Дима был ее крепостью. Его состязательный характер имел и обратную сторону: он никому не позволял обижать то, что считал «своим». А Оля была «его» женщиной.
— Ладно, — улыбнулась она. — Поехали за рассадой. А то сезон уйдет. Мне нужно еще петунию ампельную посмотреть, хочу кашпо на даче развесить.
— Только давай сначала кофе, — Дима потер руки. — И твой фирменный омлет.
Напряжение спало. Казалось, буря миновала. Но Ольга, прагматик до мозга костей, чувствовала: это была лишь разведка боем.
Предчувствие ее не обмануло. Настоящая буря грянула через неделю.
Они вернулись с дачи поздно вечером в воскресенье. Уставшие, но довольные. Оля наконец-то высадила рассаду томатов в теплицу. Она знала маленький секрет: чтобы томаты лучше приживались, в лунку надо кинуть горсть луковой шелухи и щепотку золы. Это и от фитофторы защита, и калий.
Дима косил траву, и теперь они привезли в город целый ворох свежескошенного сена для морской свинки дочери (дочь гостила у Ольгиной мамы). Квартира встретила их тишиной и запахом пыли.
Пока Дима был в душе, его телефон, лежавший на тумбочке в коридоре, завибрировал. Раз, другой. Оля машинально взяла его, чтобы отнести мужу, и экран загорелся. Сообщение в общем чате «Родня». Алла Борисовна.
Оля никогда не читала чужих сообщений. Но тут… Заголовок чата и первые строки высветились на заблокированном экране, и Ольге не нужно было даже открывать его.
Алла Борисовна: «Зоя, Вера, не кипятитесь. С Димой я поговорю. Он мягкий, я надавлю. Главное — Олька».
Сердце Ольги ухнуло куда-то в район пяток. Пальцы сами разблокировали телефон (пароль она знала — день рождения их кота).
Чат «Родня» был полон сообщений за последнюю неделю. Она читала, и майский вечер в ее уютной квартире становился ледяным.
Тетя Вера (из Рязани): «Алла, ну что за невестка у тебя! Хабалка! Наследство ей свалилось, так она возомнила себя королевой! Димка-то начальник, а она кто? Продавщица!»
Зоя (сестра Димы): «Мам, она мне в лицо сказала ‘нет’! Моим детям! Я не знаю, как Димка ее терпит. Она же упрямая как осел».
Алла Борисовна: «Девочки, тише. Я все узнала. Эта дача — ерунда. Главное — однушка ее. Квартира в хорошем районе. Если ее продать, и дачу эту паршивую, и Димкину долю в родительской квартире (я свою ему отпишу, для дела!), то нам как раз хватит на тот дом в Комарово, что мы смотрели. Помните, с большим участком?»
Зоя: «Ого! Мам, а Олька-то согласится?»
Алла Борисовна: «А куда она денется? Я Димке скажу, что она вас всех ненавидит, родню его. Что она его позорит своей работой. Он мужик с гонором, ему это не понравится. Начнет на нее давить. А она… ну поплачет и согласится. Они с Димкой в том доме в мансарде прекрасно устроятся. А мы уж на первом и втором этажах. Вера, тебе комнату с эркером, как ты хотела».
Ольга читала, и краска медленно отступала от ее лица. Они не просто хотели дачу. Они хотели все. Они хотели лишить ее квартиры, купленной на деньги, что оставила ей ее бабушка. Они хотели отнять наследство ее тети. И все это под соусом «большой дружной семьи».
Но самое страшное было не это. Самым страшным было то, с каким презрением они говорили о ней. «Торгашка». «Хабалка». «Упрямый осел». «Поплачет и согласится».
Из душа вышел Дима, вытирая волосы полотенцем.
— Оль, ты чего бледная? Случилось что?
Ольга молча протянула ему телефон.
Он читал долго. Его лицо из расслабленного становилось сначала удивленным, потом хмурым, а под конец — каменно-злым. Его «состязательный» дух был задет до глубины души. Это была не просто бытовая ссора. Это был заговор. Заговор против его семьи, против его жены.
— Мать… — прорычал он. — Ну, мать…
— Дим, — Оля говорила тихо, но в голосе ее звенела сталь. Она больше не была обиженной жертвой. Она была прагматиком, у которого пытаются отнять его собственность. — Они считают меня идиоткой. «Поплачет и согласится».
Дима поднял на нее глаза. В них полыхал гнев.
— Я сейчас ей позвоню! Я им всем…
— Не надо. — Оля взяла его за руку. Ее ладонь была холодной. — Не звони.
— Как ‘не звони’? Оля, они… они тебя грязью поливают! Они нас ограбить хотят!
— Я знаю. И если ты сейчас позвонишь, они превратят тебя во врага. Алла Борисовна тут же разыграет сердечный приступ. Скажет, что ее не так поняли, что это все «бабьи разговоры», а ты, сынок, предал мать ради «юбки». И они затаятся. А потом ударят с другой стороны.
Дима смотрел на жену с удивлением. Она была права. Его мать была мастером таких игр.
— И что ты предлагаешь? — спросил он.
Ольга села на банкетку в коридоре. В ее голове, привыкшей к четким алгоритмам продаж и логистике поставок семян, уже складывался план. Холодный, упрямый, прагматичный план.
— Они считают меня глупой «торгашкой»? Они хотят «большой дом»? Они хотят «выгоды»? — Она усмехнулась. — Хорошо. Они это получат. Ты ведь любишь розыгрыши, Дим?
Дима не понял.
— Оль, какой розыгрыш?
— Самый лучший. Они хотят поиграть в «родственные узы»? Мы сыграем. Только по моим правилам. — Она посмотрела на мужа. — Ты на моей стороне? До конца?
Дима видел перед собой не растерянную жену, а генерала перед битвой. И ему это нравилось. Его жена не «сползла по стенке». Его жена готовила контратаку.
— До конца, Оль. Что делаем?
— Для начала, — Оля взяла свой телефон, — я позвоню Алле Борисовне. И извинюсь.
— Что?!
— Я скажу, что была неправа. Что я все обдумала. Что семья — это главное. — Она улыбнулась ледяной улыбкой. — Я скажу, что готова рассмотреть ее предложение. Насчет дома.
Дима смотрел на нее во все глаза.
— Ты… серьезно?
— Абсолютно. Я скажу, что как раз нашла один… невероятно выгодный вариант. Просто золотое дно. Но есть нюанс. — Оля нажала кнопку вызова. — Пусть соберут «семейный совет». Зою, Веру. Всех, кто хочет «выгоды». Завтра. Я им такое «золотое дно» покажу… они надолго запомнят.
Она приложила трубку к уху, ее лицо мгновенно стало виноватым и растерянным.
— Алло, Алла Борисовна? Здравствуйте, мамочка… Простите меня, засранку… Вы были правы, я все поняла…
— Димочка, ты ведешь аккуратнее! — взвизгнула тетя Вера с заднего сиденья. — Нас тут трясет, как картошку в мешке! Алла, скажи ему! Мы же к нашему дому едем, к родовому гнезду, можно сказать, а он летит по этим ухабам!
Ольга, сидевшая рядом с Димой, едва заметно усмехнулась. Старенький «Рено» мужа и правда подбрасывало на разбитой грунтовке, которая началась километров десять назад.
— Да ладно, Вер, доедем, — лениво отмахнулась Алла Борисовна. Она была в своей стихии: победительница, матриарх, ведущая клан к процветанию. — Олечка же сказала, место «особенное». К таким местам гладких дорог не бывает. Правда, Оля?
Оля покладисто кивнула, глядя в лобовое стекло.
— Правда, Алла Борисовна. Место уникальное. И главное — перспективное.
Сзади сидели все три «заговорщицы»: свекровь, ее сестра Вера из Рязани, примчавшаяся на «семейный совет», как только запахло выгодой, и Зоя, сестра Димы.
После вчерашнего звонка Ольги в стане «родни» царило ликование. «Торгашка» сломалась! «Ослица» пошла на попятную! Дима, видимо, «надавил», как и планировала Алла Борисовна. Весь вечер они обзванивали друг друга, уже мысленно деля комнаты в «доме в Комарово».
Но Оля их разочаровала.
— Нет, мама, — сказала она свекрови по телефону тем же покаянным тоном, — Комарово — это банально. И дорого. Я же в торговле работаю, я слухи слышу… Я нашла место, где земля скоро будет стоить как золото. Но вкладываться надо прямо сейчас. Там такое… такое хозяйство можно развернуть!
Жадность, дремавшая в Алле Борисовне, затмила ее подозрительность. «Хозяйство»! «Золото»!
И вот теперь они тряслись по дороге, которая вела все дальше от цивилизации.
— Оль, а что там хоть? — нетерпеливо спросила Зоя. — Ну, какой дом? Сколько этажей? Бассейн есть?
— Бассейна нет, — спокойно ответила Оля. — Зато воды… воды — море.
— О! Река? — оживилась Вера. — Это хорошо! Рыбалка!
— Почти, — загадочно улыбнулась Оля. — Дим, кажется, приехали. Тормози вот у той березы.
Машина остановилась. Вокруг, насколько хватал глаз, расстилалось поле, поросшее бурьяном в человеческий рост. Ранний июньский день был жарким, в воздухе густо пахло донником и полынью. Где-то вдали виднелись останки то ли фермы, то ли склада — полуразрушенные кирпичные стены без крыш.
— И где? — первой нарушила тишину Алла Борисовна.
— Да вот же, — Оля легко выпрыгнула из машины. На ней были удобные джинсы и рабочие ботинки. «Родня» же вырядилась «на смотрины дома» — в светлых брючках, легких туфельках.
— Что «вот»? — Вера с опаской выглянула наружу. — Оля, ты нас куда привезла? В чисто поле?
— Не в чисто поле, тетя Вера. А в наше будущее, — Оля махнула рукой в сторону развалин. — Вот! Это бывший свинокомплекс. Банкрот. Продается за копейки!
Три женщины застыли у машины.
— Что? — переспросила Зоя, думая, что ослышалась.
— Свинокомплекс, — с энтузиазмом повторила Оля. — Вы представляете, какие тут перспективы? Алла Борисовна, вы же у нас аграрий в душе! Зоя, детям какой простор! А земля!
Оля подошла к ближайшей канаве, зачерпнула рукой ком земли и растерла между пальцами.
— Суглинок тяжелый, — авторитетно заявила она. — Кислотность, думаю, повышенная, хвощ вон прет. Но! Если завезти сюда машин двадцать торфа, столько же песка и, главное, навоза… О, навоза тут понадобится много. Но через пять лет здесь будет чернозем!
— Ты… ты… — Алла Борисовна потеряла дар речи.
— А главное — постройки! — Оля указала на руины. — Да, крыши нет. Но стены-то кирпичные! Крепкие! Мы тут… мы тут такое грибное хозяйство откроем! Вешенки! Шампиньоны! Они же любят сырость и полумрак.
— Грибы? — пролепетала Вера, ее лицо вытягивалось. — Какие грибы, Оля? Мы… мы дом ехали смотреть…
— Так это и есть дом! — рассмеялась Оля. — Общая площадь — две тысячи квадратных метров. Как вы хотели! Вы же говорили: «большая дружная семья». Вот тут, — она показала на самый большой, полуразрушенный ангар, — будет общая гостиная. Правда, сначала надо будет вычистить… ну… следы жизнедеятельности предыдущих жильцов. И забетонировать пол.
Зоя попятилась к машине.
— Мама… она… она издевается?
Алла Борисовна наконец обрела голос. Ее лицо из красного стало багровым.
— Ты! Дрянь! Торгашка! — закричала она, срываясь на визг. — Ты что удумала? Ты решила над нами посмеяться?
Оля вмиг стала серьезной. Вся ее покладистость исчезла. Она стояла перед ними, уперев руки в бока, — упрямый, злой прагматик.
— Посмеяться? Алла Борисовна, а кто из нас начал эту игру? Кто за моей спиной делил мою квартиру? Кто решал, что я буду жить в мансарде дома, купленного на мои деньги? Кто называл меня «ослом» и «хабалкой»?
Все это время Дима молча стоял, прислонившись к капоту. Теперь он шагнул вперед.
— Мам. Вера. Зоя, — его голос был тихим, но тяжелым. — Я читал ваш чат. Весь. От начала и до конца.
Наступила звенящая тишина. Было слышно только, как жужжит шмель.
Лицо Аллы Борисовны покрылось некрасивыми белыми пятнами. Вера открыла рот и так и застыла. Зоя густо покраснела.
— Вы… вы читали? — прошептала Вера. — Димочка… сынок, это… это Оля все! Это она нас…
— Это Оля меня остановила, — перебил ее Дима. — Остановила от того, чтобы я не приехал к вам в тот же вечер и не высказал все. Чтобы не выгнал тебя, Зоя, из квартиры, которую я когда-то помог тебе купить. Чтобы не перестал посылать тебе, тетя Вера, деньги на «лекарства», которые ты тратишь на свои шмотки.
Он посмотрел на мать.
— А тебе, мама… я просто верил. Я думал, ты ворчишь, но любишь. А ты, оказывается, воровка. Ты хотела обокрасть мою жену. А значит — меня.
— Димочка, сынок, да как ты можешь! — взвыла Алла Борисовна, хватаясь за сердце. — Я… я же…
— Не начинайте, мама, — холодно остановила ее Оля. — Этот спектакль мы уже видели. Вы хотели выгоды? Вы хотели «родственных уз»? Так вот они! — она обвела рукой поле. — Вскапывайте! Окучивайте! Работайте! Вы же считаете, что я, «торгашка», ничего не понимаю в жизни, а вы, «родня», все знаете. Вот и покажите.
— Ты… ты нас здесь оставишь? — с ужасом поняла Зоя.
Оля пожала плечами.
— Почему же? Мы уезжаем. А вы… как хотите. Место тут, как я и говорила, перспективное. — Она улыбнулась своей самой милой, «клиентской» улыбкой. — Кстати, небольшой полезный совет, как от продавца. Видите тот синий цветок? Это цикорий. Если выкопать его корень, высушить и обжарить — будет отличная замена кофе. Вам тут пригодится.
Она повернулась к мужу.
— Дим, поехали. У меня рассада петунии не полита.
Дима открыл перед ней дверцу.
— Ты… ты пожалеешь! — кричала им вслед Вера. — Мы всем расскажем! Какая ты…
— Расскажете, — кивнул Дима, садясь за руль. — Расскажете, как вы, три взрослых женщины, пытались отжать квартиру и наследство у моей жены. Удачи.
Машина развернулась на траве, подняв облачко пыли, и медленно покатила по ухабистой дороге обратно.
В зеркале заднего вида Оля видела три растерянные фигуры посреди поля с бурьяном.
— Оль, — Дима не выдержал и засмеялся. — Свинокомплекс! Грибы! Оля, ты гений!
Ольга не смеялась. Она смотрела на дорогу.
— Это не гениальность, Дим. Это обрезка.
— Что?
— Санитарная обрезка. В садоводстве, если ветка больная, или растет не туда, или просто мешает дереву… ее отрезают. Безжалостно. Чтобы спасти все остальное дерево. — Она повернулась к нему. — Ты — мое дерево. А они — больные ветки.
Дима перестал смеяться. Он взял ее руку и крепко сжал. Его состязательный дух ликовал. Они победили. Его семья — он и Оля — победила.
Прошло три месяца. Стоял конец августа, пахло яблоками и скорой осенью.
Ольга и Дима сидели на веранде своей дачи. Той самой, теткиной. Дом оказался на удивление крепким. Дима обшил его сайдингом, вставил новые окна. Оля разбила невероятный цветник. Ее ампельные петунии, которые она все-таки купила в тот день, свисали из кашпо лиловыми и розовыми водопадами.
Они пили чай с чабрецом и смотрели, как садится солнце.
— Знаешь, — сказала Оля, — я сегодня Алле Борисовне звонила.
Дима удивленно поднял бровь.
После той «экскурсии» родня затаилась. Как они добирались до города, Оля не знала, но, видимо, добрались. Первую неделю телефон Димы разрывался от проклятий и требований «компенсации за моральный ущерб». Дима молча заблокировал и сестру, и тетку. С матерью было сложнее. Он просто не брал трубку.
— Зачем? — спросил он.
— У нее день рождения скоро. Я спросила, что подарить.
— И что она?
— Сказала: «Ничего от тебя не надо, иродка». А потом помолчала и добавила: «Разве что… семян той свеклы, ‘Цилиндры’. У тебя в прошлом году хорошая выросла…»
Дима усмехнулся.
— Значит, лед тронулся?
— Не думаю, — покачала головой Оля. — Это не раскаяние. Это прагматизм. Такой же, как у меня. Она поняла, что силой от нас ничего не взять. Теперь будет брать хитростью. Мелкими услугами. Семенами.
— И ты дашь ей семена?
— Дам, — просто сказала Оля. — Я ей целую коробку соберу. И «Цилиндру», и морковку «Нантскую». Мне не жалко.
— Ты ее прощаешь?
Ольга посмотрела на свой сад. На крепкие кусты томатов, ломившиеся от плодов. На георгины, которые только-только распустили свои тяжелые головы.
— Я не прощаю, Дим. Я держу дистанцию. Я знаю, кто она. Но она — твоя мать. И она больше не опасна. Мы показали ей границы. — Она улыбнулась. — Теперь она знает, что этот участок — мой. И заходить на него без спроса нельзя. Никому.
Дима обнял ее. Он знал, что его жена — самая сильная женщина на свете. Не потому, что кричала или скандалила. А потому, что умела стоять на своем. Твердо, упрямо и прагматично. Как дерево, вросшее корнями в свою землю.
Зоя с Верой, как они и обещали, пытались «рассказать всем». Но их история о том, как «эта Олька» завезла их в чисто поле, чтобы показать им развалины, звучала так дико и нелепо, что им никто не поверил. Наоборот, все решили, что у Зои с Верой «поехала крыша» на почве зависти. Дима, выдержав паузу, все же позвонил сестре и сказал, что если она не прекратит лить грязь на его жену, он поднимет вопрос о той квартире, где она живет. Сплетни тут же прекратились.
Алла Борисовна получила свои семена. И даже сказала «спасибо». Это была маленькая, но победа.
