Таня вернулась домой после ночной смены. Ноги гудели после двенадцати часов бесконечной беготни по больничным коридорам. На часах семь утра, а глаза уже слипались. Кажется, в этот раз смена выжала из неё все соки.
Двадцать лет в больнице научили Таню многому. Она повидала столько боли и страданий, что, казалось, её сердце давно должно было покрыться толстой коркой равнодушия. Но нет — каждый раз, глядя на одиноких пациентов, Таня украдкой утирала слезы. Особенно когда это касалось стариков, которых навещали разве что равнодушные социальные работники.
В последнее время Таня часто замечала пожилую женщину из третьей палаты. Валентина Николаевна попала в больницу после инсульта два месяца назад. Сухонькая, с седыми волосами, собранными в аккуратный пучок, она всегда приветливо улыбалась, когда Таня заходила в палату. Самостоятельная, насколько позволяло здоровье. Не капризная, в отличие от многих пациентов её возраста.
Но что-то в глазах Валентины Николаевны цепляло. Тоска? Страх? Таня не могла понять. А ещё — никто не приходил навестить старушку. Совсем никто.
— Валентина Николаевна, у вас есть родственники? — как-то спросила Таня, помогая женщине поправить подушку.
Старушка замолчала на мгновение, потом пожевала губами и тихо ответила:
— Сын и дочь. Живут в этом же городе. Только им некогда — у них свои семьи, дела, заботы.
Таня кивнула, хотя внутри всё сжалось от горечи. Какие могут быть дела важнее собственной матери?
Утром перед выходными Таня узнала, что Валентину Николаевну выписывают. Врачи сделали всё что могли — поставили на ноги, научили заново говорить. Но оставлять её в больнице дальше не было оснований.
— А куда она пойдёт? — спросила Таня у старшей медсестры.
— Домой, куда ещё, — пожала плечами та. — Социальный работник уже оформляет документы.
— Но за ней нужен уход! Она еле ходит!
— Таня, ты же знаешь, как это бывает, — вздохнула медсестра. — Социальная служба навещает раз в неделю, если повезёт. Её дети должны позаботиться.
— Какие дети? За два месяца никто ни разу не пришёл!
Медсестра только развела руками — мол, что я могу сделать?
В тот день Таня не находила себе места. Всё вспоминала рассказы Валентины Николаевны о том, как она сорок лет проработала в школе, как вложила душу в своих детей. И своих, и чужих. Учительница русского языка и литературы, заслуженный педагог. А теперь лежит в больнице одна-одинёшенька.
Следующим утром Таня встретила Валентину Николаевну в коридоре. Старушка сидела на скамейке с маленьким потрёпанным чемоданчиком, в стареньком, но аккуратном платье.
— Вас кто-нибудь встречает? — спросила Таня, уже зная ответ.
Валентина Николаевна покачала головой.
— Я вызвала такси. Доеду как-нибудь.
— А дома вас кто-то ждёт?
Старушка замялась, отвела взгляд.
— Я… справлюсь. Не первый раз одна остаюсь.
Что-то в её голосе насторожило Таню.
— Валентина Николаевна, у вас же есть квартира? Дом?
Старушка сжала ручки чемоданчика так, что костяшки побелели.
— Была. Сын предложил переехать к нему, сказал, что так будет удобнее. Продали мою квартиру. А потом… потом он сказал, что я мешаю. Снял мне комнатку на окраине. Перед больницей я там жила.
Таня замерла, не веря своим ушам.
— Комнатку? А сейчас?
— Хозяйка сказала, что не может держать меня без оплаты. За два месяца, что я тут лежала, она сдала комнату другому человеку. Мои вещи… не знаю, где они теперь.
Таня почувствовала, как тяжелеет что-то внутри. Такое она видела не раз — выброшенные на улицу старики с мизерной пенсией. Жертвы собственных детей.
— А ваши дети?
— Дочь сказала, что у неё трое своих детей, тесно. А сын… сын не берёт трубку.
Таня знала, что правильно — вызвать социальную службу, попросить устроить Валентину Николаевну в дом престарелых. Но она видела эти дома — унылые, пропахшие лекарствами и одиночеством, где люди доживают свои дни, забытые родными.
— Валентина Николаевна, — слова вырвались сами собой, — может, поедете ко мне? Временно. Пока не решим, что делать дальше.
Старушка посмотрела на неё так, словно Таня предложила ей миллион.
— Ну что вы, деточка, как можно? Я вам не родственница, зачем вам такая обуза?
— Какая же вы обуза? У меня двухкомнатная квартира, я одна живу. Места хватит.
Квартирка у Тани была скромной, в старой пятиэтажке. Ничего особенного — кухонька шесть метров, комнаты небольшие. Но чистая, уютная. Вторая комната пустовала с тех пор, как Танина мама умерла пять лет назад.
Валентина Николаевна долго отнекивалась, но Таня настояла. Вызвала такси, помогла старушке спуститься и устроиться на заднем сиденье.
Уже дома, расставляя нехитрые пожитки Валентины Николаевны в свободной комнате, Таня ловила себя на мысли — а правильно ли она поступает? Не наживает ли проблем? Пожилые люди бывают капризными, с ними непросто. А она и так устаёт на работе…
Но все сомнения рассеялись, когда Валентина Николаевна, сидя на кухне с чашкой чая, вдруг улыбнулась — по-настоящему, светло.
— Знаете, Танечка, я ведь всю жизнь других учила добру. И вот, встретила его в вашем лице. Спасибо вам.
Жизнь потекла по-новому. Таня ходила на работу, Валентина Николаевна домовничала. Готовила нехитрые обеды, наводила порядок, насколько позволяли силы. Вечерами они пили чай, и старушка рассказывала — о школе, о своих учениках, о книгах. Тане казалось, что это даже лучше любого сериала.
Прошло три недели. Валентина Николаевна преобразила Танину квартиру — теперь везде были милые вязаные салфеточки, а на подоконнике расцвели фиалки, которые раньше упорно не хотели расти.
Однажды, вернувшись с работы, Таня обнаружила на столе конверт. Внутри — деньги, довольно крупная сумма.
— Валентина Николаевна, это что? — удивилась Таня.
— Это вам, Танечка. За доброту вашу.
— Да что вы! Не нужно мне ничего. Откуда у вас такие деньги?
Старушка замялась, отвела взгляд.
— Сбережения… Всю жизнь копила. На чёрный день.
Таня нахмурилась. Что-то тут не сходилось. Если у Валентины Николаевны были сбережения, почему она оказалась без жилья?
— Не могу взять. Вы лучше себе что-нибудь купите.
— Мне ничего не нужно, — тихо сказала старушка. — Правда.
В тот вечер Таня заметила, как Валентина Николаевна вздрагивает от каждого звонка телефона. А потом и сама обратила внимание — звонков стало больше. Когда Таня брала трубку, на том конце молчали. Иногда раздавались шорохи, будто кто-то слушал, но не решался заговорить.
Валентина Николаевна стала беспокойной. Часто подходила к окну, всматривалась в улицу. Вздрагивала от звуков дверного звонка. Что-то явно тревожило старушку, но она молчала.
А через месяц после появления Валентины Николаевны в Таниной жизни под окнами остановился чёрный автомобиль. Дорогой, сверкающий на солнце. Таня как раз готовила обед, когда заметила его.
Из машины вышла молодая женщина. Стройная, в деловом костюме, с идеальной причёской. Таня не успела даже разглядеть её лица, как в дверь настойчиво позвонили.
Валентина Николаевна, сидевшая в комнате, вдруг выронила книгу. Таня никогда не видела старушку такой бледной.
— Не открывайте, — прошептала Валентина Николаевна. — Пожалуйста.
Но звонок в дверь становился всё настойчивее. Таня замерла, переводя взгляд с двери на испуганное лицо Валентины Николаевны.
— Кто это? — тихо спросила Таня. — Вы знаете, кто приехал?
Валентина Николаевна сжала руки в замок, костяшки пальцев побелели.
— Моя дочь, Наталья.
В дверь теперь не просто звонили, а колотили кулаком. Невозможно было не открыть.
— Я разберусь, — решительно сказала Таня и направилась к двери.
На пороге действительно стояла та самая женщина — высокая, стройная, с идеальной укладкой и яркой помадой. Лицо перекошено от гнева. Наталья оглядела Таню с головы до ног, задержав взгляд на простом домашнем халате.
— Где моя мать? — потребовала Наталья, не утруждая себя приветствием.
Таня растерялась от такого напора.
— Валентина Николаевна здесь, да. А вы…
— Я её дочь! — Наталья бесцеремонно шагнула через порог, даже не дожидаясь приглашения. — Вы украли у меня мать!
Таня отступила, ошеломлённая напором женщины. Незваная гостья уже осматривала квартиру, ища взглядом Валентину Николаевну.
— Позвольте, какое «украли»? Валентина Николаевна взрослый человек, и она…
— Вы санитарка, да? — перебила Наталья. — Из городской больницы? Я всё о вас знаю. Вы воспользовались доверием больной старой женщины!
В комнате появилась Валентина Николаевна. Маленькая, хрупкая, она казалась ещё меньше рядом с высокой, разгневанной дочерью.
— Наталья, прекрати немедленно, — голос старушки звучал тихо, но твёрдо.
— Мама! Слава богу, ты жива! — воскликнула Наталья, но в этих словах не было настоящей радости. — Ты представляешь, что мы пережили? Месяц тебя искали! Даже в полицию заявляли!
Валентина Николаевна медленно опустилась в кресло, словно ноги отказывались держать её.
Наталья метнула на Таню испепеляющий взгляд.
— А вы! Как вам не стыдно? Мать троих детей, искали по всему городу! А вы её тут прячете! Зачем? Что вам от неё нужно?
— Я никого не прятала, — твёрдо ответила Таня. — Валентину Николаевну выписали из больницы, ей некуда было идти. Она сказала, что дети бросили её…
— Что?! — Наталья задохнулась от возмущения. — Какое «бросили»? Мама жила в своём загородном доме, для неё там была сиделка! Мы навещали её каждые выходные! Она сама исчезла! Сбежала!
Таня повернулась к Валентине Николаевне, не понимая, что происходит. Старушка сидела, низко опустив голову.
— И это после всего, что мы для неё сделали, — продолжала Наталья. — А эта… санитарка, конечно, не теряла времени! Уже и дарственную на загородный дом оформили, да, мама? Втёрлась в доверие и обобрала до нитки!
— Какую дарственную? — Таня ничего не понимала. — Никаких документов я не подписывала!
— Не прикидывайтесь! — Наталья достала из сумки смятый конверт. — Вот копия! Две недели назад оформлено. Вся недвижимость теперь ваша. Скажите ещё, что не знали!
Таня взяла дрожащими руками документ. Действительно, какая-то дарственная на дом. Но не на её имя, а на… благотворительный фонд помощи бездомным животным.
— Валентина Николаевна? — Таня смотрела на старушку, не веря своим глазам. — Что происходит?
Старушка наконец подняла взгляд. В глазах стояли слёзы, но лицо было спокойным.
— Я просто хотела жить спокойно… — тихо произнесла Валентина Николаевна. — Хоть немного.
— Мама, объясни этой женщине, что ты натворила, — потребовала Наталья. — Как ты манипулировала ею, а она — тобой!
Валентина Николаевна расправила плечи.
— Я никем не манипулировала. Танечка приютила меня от чистого сердца. А вот вы с братом… Вы хотели продать мой дом и отправить меня в дом престарелых.
— Это не так! — Наталья всплеснула руками. — Мы заботились о твоём благе! Ты не можешь жить одна, тебе нужен уход! А дом слишком большой для тебя одной!
— Слишком большой и слишком дорого стоит, да? — горько усмехнулась Валентина Николаевна. — Я слышала ваши разговоры с Сергеем. «Как только мама окажется в пансионате, сразу продадим дом и разделим деньги».
Наталья покраснела, губы сжались в тонкую линию.
— Ты не понимаешь! Нам нужны были деньги на обучение детей! На твоё содержание в хорошем пансионате! Мы не собирались тебя бросать!
— А почему меня никто не навестил в больнице? — тихо спросила Валентина Николаевна. — За два месяца, Наташа. Два месяца.
— Мы… мы думали, ты вернёшься, — неуверенно ответила дочь. — В дом, сиделка ждала…
— А я не хотела возвращаться. Не хотела ждать, когда вы меня «уберёте с дороги», — Валентина Николаевна поджала губы. — Всю жизнь для вас жила. А теперь хочу пожить для себя. И дом свой потратить как хочу.
Таня смотрела на разворачивающуюся перед ней семейную драму, не зная, что сказать. Получается, Валентина Николаевна не была брошенной старушкой? У неё был дом, сиделка? Дети не бросали её, а она сама исчезла?
— Танечка, прости, что я не сказала тебе, — Валентина Николаевна словно прочитала мысли Тани. — Но я боялась. Что ты не захочешь мне помогать. Что вернёшь меня детям. А они… — тут голос старушки дрогнул, — они хотят моего дома больше, чем меня.
— Это неправда! — воскликнула Наталья, но в голосе не хватало убедительности. — Документ всё равно недействительный. Ты не в своём уме, мама. После инсульта у тебя помутилось сознание. Мы докажем это в суде.
— Докажите, — спокойно ответила Валентина Николаевна. — А пока я останусь здесь, с Таней. Если она меня не выгонит, конечно.
Таня обхватила плечи руками, пытаясь осмыслить всё услышанное.
— Я… мне нужно подумать, — честно сказала Таня. — Валентина Николаевна, вы ввели меня в заблуждение.
— Мне жаль, — кивнула старушка. — Но в главном я не солгала. Мне действительно некуда было идти. Я не хотела возвращаться к детям, которые за два месяца ни разу не нашли времени навестить меня в больнице.
В глазах Натальи мелькнула тень стыда, но тут же сменилась новой волной гнева.
— Ничего, через две недели суд. Мы всё докажем, — Наталья резко развернулась к двери. — А пока, если хотите, оставайтесь тут, мама. Радуйтесь своей «свободе». Только помните, что пенсию вы не получите — карточка у нас. И лекарства тоже. Подумайте об этом.
Дверь захлопнулась за Натальей с такой силой, что задребезжали стёкла. В квартире воцарилась тишина.
Две недели пролетели как один день. Таня не выгнала Валентину Николаевну, хоть и была расстроена обманом. Постепенно старушка рассказала всю правду — о большом доме за городом, о детях, которые приезжали только выяснить, когда она «освободит» дом, о подслушанных разговорах.
К удивлению Тани, дети Валентины Николаевны действительно подали в суд, требуя признать дарственную недействительной. Доказывали, что мать была недееспособна. Принесли справки от каких-то врачей, которых старушка в глаза не видела.
Суд длился почти месяц. Валентина Николаевна выглядела измученной, но держалась стойко. А потом неожиданно согласилась на мировое соглашение — дарственную аннулировали, но с условием, что дом будет продан, а половина вырученных средств пойдёт на обустройство Валентины Николаевны в хорошем пансионате для пожилых людей. Не в государственном доме престарелых, а в частном, уютном пансионе на берегу реки.
В день, когда Валентина Николаевна уезжала, Таня не могла сдержать слёз.
— Не плачьте, Танечка, — старушка ласково погладила Таню по руке. — Вы подарили мне целый месяц счастья. Месяц, когда я чувствовала себя нужной, не обузой. Когда в доме пахло свежеиспечённым хлебом, а не горьким запахом обид и разочарований. Вы единственная, кто дал мне шанс прожить этот месяц счастливо.
— Вы тоже принесли счастье в мой дом, — всхлипнула Таня. — Мне будет вас не хватать.
— Я буду вас навещать, — пообещала Валентина Николаевна. — Теперь у меня есть своя машина с водителем. Одно из условий соглашения.
Прошло много лет с тех пор. Валентина Николаевна сдержала своё слово — приезжала к Тане каждый месяц. Они пили чай, говорили о книгах, о жизни. Таня даже ездила к ней в пансионат — уютное место, где старушка нашла новых друзей и, кажется, наконец обрела покой.
Наталья и её брат Сергей тоже навещали мать. Поначалу редко, с напряжёнными лицами. Потом чаще, даже внуков стали привозить. Валентина Николаевна рассказывала Тане об этих визитах — без обиды, но и без особой радости. Словно смирилась.
Иногда, выглядывая в окно, Таня замечала знакомый чёрный автомобиль. Тот самый, на котором приехала Наталья. Теперь на нём привозили Валентину Николаевну. Но из машины никто больше не выскакивал с гневными обвинениями. Теперь там только терпеливо ждал водитель, пока две подруги — молодая и старая — наговорятся за чаем с вареньем.
Таня часто думала о том дне, когда впервые привела Валентину Николаевну к себе домой. Доброе сердце тогда толкнуло её на поступок, который привёл к самым неожиданным последствиям. Могла ли она представить, что стала случайной участницей семейной драмы? Что её искренняя забота откроет старушке глаза на истинные намерения детей? Что помощь одинокой пациентке перерастёт в крепкую дружбу длиною в годы?
Нет, не могла. Но ни о чём не жалела. Никогда.
