Часть 1.
Марина заметила, как у Ирки не дрожали пальцы. Те самые тонкие пальцы, которые не знали, что такое ночные дежурства у больничной койки. Те, что никогда не поднимали отца с кровати, не держали градусник, не искали аптеку в полночь. Пальцы спокойно листали документы, пока у Марины внутри уже колотился рёв.
Они сидели в нотариальной конторе. Воздух был сухим, пахло бумагами и кофе из автомата в коридоре. На столе — стопка документов. Всё выглядело как обычная процедура. Но только не для неё.
— Всё? Этого не может быть?.. Всё — ей?
Марина встала резко, стул со скрипом отъехал по мраморному полу. Руки дрожали, голос сорвался.
Нотариус отвёл взгляд. Только коротко кивнул. В зале запахло холодной кожей и бумагами.
— По завещанию вашего отца… — начал он с расстановкой. — Квартира, участок, автомобиль и ценные активы — переходят Ирине Викторовне. Вам, Марина Юрьевна, ничего не полагается.
Марина почувствовала, как пол слегка уходит из-под ног. Рядом, за столом, сидела её младшая сестра. Безупречная, как всегда. Волосок к волоску, жемчужные серьги, взгляд вниз. Ни эмоции, ни жеста.
— Ты знала, Ира? — Марина повернулась к ней, едва удерживая голос.
— Папа взрослый человек, — спокойно сказала Ирина. — Он так решил. Наверное, у него были причины.
Марина не ответила. Только подняла сумку и вышла. Дверь нотариальной конторы хлопнула с эхом, будто кто-то поставил точку. Или выстрелил в воздух.
На улице моросил дождь. Конец апреля, но воздух был холодным, до костей. В кармане — ключи от старой двухкомнатной квартиры, оставшейся после развода. Больше — ничего. Ни дачи, ни машины, ни тех накоплений, которые отец с матерью собирали полжизни. Всё — Ирине.
Часть 2.
Эта ночь прошла без сна. Марина ходила по квартире, гладя угол старого покрывала, прислушиваясь к шуму в трубах. Она вспоминала отца — как он помогал с ремонтом, как привозил из деревни грибы и картошку, как однажды сам поменял ей батарею. Он всегда был рядом. И что, всё это время уже знал, что напишет завещание — не ей?
Утром она поехала к матери. Открыла та с усталым лицом. Никаких объятий, никакой радости.
— Знала? — Марина стояла на пороге.
— Знала, — просто ответила мать.
— И молчала? Почему?!
— Он был непреклонен. Я пыталась переубедить, но он сказал: ты справишься. А Ирина — нет.
— Справлюсь?! А в больницу кто ему еду таскал? Кто ночами с ним сидел после операции? А она?! Где она была?
Мать отвернулась к подоконнику.
— Он верил в тебя. Говорил, ты сильная.
— А она — слабая, да? Значит, ей — всё, мне — ничего? Как в детстве. Шуба — ей. Подарки — ей. А я — с характером, сама пробьётся. Так?!
Мать молчала. Только губы побелели.
— Я вам больше не дочь, — сказала Марина. — Я — помощник на время. И всё.
Она ушла. Спокойно. Но с чувством, будто выдернула из себя гвоздь.
Через два дня Ирина позвонила. Попыталась загладить, предложить встретиться. Марина слушала, молча. Потом ответила:
— Мы просто выросли в одной квартире. Но сёстры — это про честность. Про опору. А ты… ты просто молчала.
— Я не знала, как сказать, — прошептала Ирина. — Я думала, ты всё поймёшь. Как всегда.
— Вот в этом и проблема, — сказала Марина. — Я устала быть той, кто всё понимает.
Часть 3.
Марина долго решалась. Сомневалась. Но что-то внутри не отпускало — незавершённость, глухая обида и злость, застрявшая между лопатками. Она понимала: пока не вернётся в тот дом, не заглянет в глаза Ирине, не скажет всё — не сможет пойти дальше.
Она не предупреждала. Просто поехала.
Дверь открыла Ирина. Без макияжа, в трикотажной кофте и домашних штанах, с неубранными волосами. Растерялась, увидев сестру.
— Марин?.. Всё в порядке?
— Мне нужно поговорить. Сейчас. Здесь.
Ирина отступила в сторону. Марина вошла, сдерживая дрожь в голосе.
— Где кабинет?
— Ты же была…
— Где. Кабинет.
— Там, — указала Ирина, — но зачем…
— Я хочу видеть всё. Не только бумаги. Всё, что ты убрала, спрятала, перекроила.
Они вошли. Кабинет выглядел так, будто хозяин вышел на минуту: книги, аккуратная стопка бумаг, любимая кружка. Но воздух был мёртвый. Без отца — всё стало музейным.
Марина обернулась:
— Ты изменила тут всё?
— Я пыталась… жить. Но здесь будто пусто. Мне… тяжело.
— Мне тоже. Только ты хотя бы знала, что дом будет твой. А я узнала об этом за пять минут до — и с тех пор не сплю.
Ирина опустила глаза:
— Я не знала, как сказать.
— Сказать? Да ты могла хотя бы намекнуть! Или… Или просто спросить, как я. Хоть раз. А ты что сделала? Сидела и ждала, когда меня окончательно сотрут с карты!
— Я не ждала! Я не враг тебе!
— А кто ты тогда?! — голос Марины сорвался. — Ты молчала. Ты всё приняла. Ты даже не подумала сказать: «Пап, давай хотя бы пополам»! Или отказаться. Или… просто не забирать всё.
— Я боялась. Я правда боялась остаться ни с чем. — Ирина сжала руки. — Всю жизнь мне говорили, что слабая, что беззащитная, что я не потяну. А ты — ты железная. Ты можешь всё. Так и вышло.
— Я не железная! — крикнула Марина. — Я просто привыкла молчать! Глотать, тащить, не ныть. Я не умею просить. И теперь вот — вы решили, что мне ничего не надо. Спасибо.
Ирина села на край дивана. Руки у неё дрожали.
— Папа говорил, что гордится тобой. Но не может об этом говорить — потому что ты не любишь слабости. Он думал, что если откажет тебе — ты всё равно останешься. А я… исчезну.
— Так он ошибался. Я — не осталась. Ни с чем, ни с вами. Я ушла. Потому что не выдержала.
Наступила тишина. Звенящая, как в детстве, когда они обе стояли в коридоре, наказанные за разбитую вазу.
— Я продам дом, — тихо сказала Ирина. — Я не справляюсь. Всё тут… не моё.
— Не надо, — ответила Марина. — Я не за домом пришла. Я хотела понять. Хотела услышать, что ты не враг. Что ты — сестра. Хотя бы на каплю.
Ирина всхлипнула.
— Я не знала, как тебе говорить. Всегда казалось, ты выше. Умнее. Сильнее. А я — лишняя.
Марина подошла ближе. Присела напротив.
— А я всегда думала, что у тебя — вся любовь. Все подарки. Вся забота. А у меня — только задачи. Только «Марина, помоги», «Марина, реши».
— Получается… мы обе хотели, чтобы нас просто выбрали.
— Да, — кивнула Марина. — Хоть кто-нибудь.
Они обнялись. Не по привычке. Не «для родителей». А как взрослые женщины, которые больше не притворяются.
Через несколько дней Ирина приехала к Марине сама. Принесла документы.
— Я оформила дарственную на машину. И банковский счёт, который был в наследстве… я перевела тебе. Так будет правильно.
Марина долго смотрела на неё.
— Спасибо. Не из-за вещей. А за то, что ты не спряталась. Не улизнула.
— Я просто… тоже хочу начать по-другому.
Прошёл год.
Марина сняла новую квартиру, завела пса из приюта и устроилась в небольшое издательство, где по утрам варили ароматный кофе с мускатным орехом. Жизнь стала тише. Чище.
Ирина жила в том доме. Иногда они встречались. Писали друг другу по праздникам. Спрашивали: «Ты как?» — коротко, но с теплом.
Дом так и остался на Иринином имени. Но Марина больше не злилась. Потому что она получила не метры — а правду. И выбор. И возможность жить не «за кого-то», а за себя.
