— Не сильно тут радуйся, Оля, — Раиса Григорьевна стояла в дверях кухни, словно грозовая туча. — Это всё временно. Семейное — значит общее.
Ольга сделала вид, что не слышит. Хотя слышала, конечно. И видела — как свекровь изучает каждый сантиметр стены, будто ищет, где можно прибить полку для иконы. Или лучше — для тапок своей ненаглядной Иришки с двумя её гиперактивными детьми.
Ольга устало вздохнула и опёрлась на подоконник. Квартира пахла новым ремонтом — ещё не проветрилось. Краска, свежий линолеум, плитка в санузле, которую она лично выбирала в «Леруа» — три дня носилась, чтобы была не слишком вычурная, но не дешевая. Всё сделано её руками. И на её деньги.
Сергей в этот момент как раз подключал вайфай. Ну как подключал — сидел, ковырялся в роутере, матерился тихо, чтобы мама не слышала. Его присутствие в квартире было почти призрачным, как запах чужого парфюма в лифте — вроде и ощущаешь, а толку никакого.
— Раиса Григорьевна, — не выдержала Ольга, — у нас с Сергеем была договорённость. Это моя квартира, по наследству. Не общая. И я здесь жить собираюсь, не сдавать.
— Ну уж конечно, — свекровь криво усмехнулась. — Наследство! От кого там? От той твоей двоюродной тётки, которая даже не знала, как ты выглядишь?
— Зато квартира — в моё имя. — Ольга подошла ближе и холодно посмотрела в глаза. — И ремонт я делала, извините, не для вашей дочки.
Раиса Григорьевна только фыркнула.
— А ты не перегибай. Ирина с детьми ютится в двушке, где обои ещё с девяностых висят. А тут, извините, евро, светло, сухо. Ванна новая. Ну ты же женщина, должна понимать — детям где лучше?
— Понимать — не значит отдавать. — Ольга услышала, как задрожал голос. — Я тоже женщина. И мне, знаете ли, хочется наконец-то жить в тишине. Без беготни, без тапков посреди коридора и мультиков в семь утра.
Сергей, наконец, поднял голову.
— Давайте спокойно, а? — пробормотал он. — Никто у тебя ничего не отбирает.
— Пока, — вставила Раиса Григорьевна. — Никто пока.
Сергей хмыкнул, словно хотел пошутить, но раздумал.
— Мам, ну… ты ж понимаешь, тут как бы всё на Олю оформлено. Мы не можем просто так взять и…
— Кто это «мы», Серёж? — Ольга скрестила руки на груди. — Ты — с кем сейчас? Со мной? Или с мамой?
В кухне наступила пауза. Из зала доносился тоненький голос телеведущей с канала «Спас». Раиса оставила его фоном — говорит, так душа отдыхает.
— Я с вами обоими, — тихо сказал Сергей.
— Так не бывает, — Ольга шагнула к выходу. — Я в магазин. А вы пока решите, кому мне тут тапки выставлять — себе или вашей Ирине с детьми.
Магазин на углу был тем ещё испытанием: очередь, запах старого картофеля и кассирша, у которой лицо, будто она тебя с первого класса терпеть не может. Ольга взяла творог, кофе и сникерс — нервная еда, чтобы было.
На выходе позвонила Танька — подруга с работы. Бывшей. Её уволили месяц назад, а Ольга уволилась сама — после того как получила ключи от квартиры. Хотела начать всё заново. Новая работа, новый дом. Новый Сергей, если получится. Получилось не очень.
— Ну что, ты там хозяйка или пока подруга детства Ирины? — хохотнула Танька в трубке.
— Пока что на правах декорации. Свекровь уже выбрала стену, куда поставит кроватку для младшего внука.
— Оля, да пошли они. У тебя документы? Документы у тебя. Скажи: «Простите, но детям Ирины будет хорошо там, где есть их мать». А мать пусть работает.
Ольга не ответила. Что-то внутри закипало — не на свекровь даже, а на Сергея. Этот его вечно вялый «давайте спокойно» уже выводил из себя.
«Спокойно» — это когда тебе не навязывают родню в дом. «Спокойно» — когда твой муж встаёт на твою сторону, а не мямлит в углу. И уж точно не «спокойно», когда ты понимаешь, что брак — это уже не про любовь, а про вынужденное соседство.
Вечером Раиса Григорьевна ушла, оставив после себя запах духов и разложенные по полкам «на пробу» полотенца, которые Ольга собиралась сразу убрать. Сергей лежал на диване и щёлкал пультом.
— Ты ей ничего не сказал, — прошептала Ольга. — Ты позволил ей себя вести как хозяйке.
— Да перестань, — буркнул он. — Мамка волнуется. У Ирины, ты же знаешь, муж ушёл, а с детьми тяжко…
— А мне легко? Я одна тянула ремонт. Ты только проводку сделал — и то не сам, а со своим пьющим соседом. А теперь ты предлагаешь мне… что? Пустить в квартиру чужих мне людей, потому что у них дети?
Он не ответил.
— Ты всё сказал, Серёж. — Она встала. — Я сегодня спать буду в комнате. Одна. Подумай заодно, с кем ты. И не надо мне говорить про «всех любим». Это не детский утренник. Тут взрослые люди, и тут моя квартира.
Утром в дверь позвонили.
На пороге стояла Ирина. На руках — младший. За ней — старший с рюкзаком и плюшевым бегемотом.
— Привет, Оля, — сказала Ирина с улыбкой, в которой было всё: и расчет, и жалость, и «давай без скандалов». — Мы к вам. Временно. Пока всё не решится.
Ольга посмотрела на чемоданы. Потом — на сына Ирины, который уже потянулся к её новому креслу, купленному на авито.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Не ко мне.
— Ну как это не к тебе? — удивилась Ирина, уже проходя в коридор. — Сергей сказал, что всё нормально.
— Значит, Сергей сам вас и примет. Где-нибудь. У себя. На съёмной.
Ирина застыла.
— Ты не имеешь права…
— Это моя квартира. У меня есть документы. У тебя — бегемот.
Младший в этот момент начал хныкать. Старший бросил бегемота на кресло. А Ольга стояла с ключами в руках и вдруг поняла — вот она, настоящая свобода. Не от людей. А от страха, что кому-то придётся угодить.
— Ну ты, конечно, молодец, — Сергей швырнул ключи на тумбочку. — Выставить сестру с детьми. Геройски.
— Не путай героизм с самоуважением, — не обернулась Ольга, подметая прихожую. Песок от ботинок Ирины остался и на коврике, и на душе. — Они не пришли на час. Они пришли жить. Без спроса. С твоего молчаливого согласия.
— Ну извини, у неё двое детей! — взвился он. — Муж ушёл, мать одна, квартира трещит по швам. Я должен что, смотреть, как они там мучаются?
— Ты должен смотреть, как мы с тобой живём, если уж на то пошло. Или, вернее, жили. Потому что я так больше не могу.
Сергей шумно выдохнул. Тот самый звук — как при перегретом чайнике: вроде не кипит, а уже неприятно. Он прошёл в кухню, открыл холодильник, посмотрел туда, как будто искал ответы. Закрыл.
— А ты всё решаешь за нас, да? — голос у него был уже не спокойный. — Просто выгнала мою сестру с детьми. Как будто они не семья. Как будто ты тут царица в башне.
— Я не решаю за нас. Я решаю за себя. И за свою собственность.
Сергей фыркнул:
— Ты теперь так всё называешь? «Собственность»?
— Да. Потому что как только я перестаю так говорить, на мою голову садятся люди. С детьми. С претензиями. С тапками.
Он хотел что-то возразить, но промолчал. Просто ушёл в спальню и хлопнул дверью. Ольга слышала, как он достаёт чемодан из шкафа — тот самый, которым она когда-то притащила вещи, переезжая от родителей.
Теперь его собирал он.
На следующий день к Ольге приехала Раиса Григорьевна. Без звонка. С огромной сумкой, как на месяц в санаторий.
— Вот что, — сказала она, даже не поздоровавшись. — Так дело не пойдёт. Ты что себе позволяешь? Это же дети. А ты — бессердечная. Ни капли жалости. Ни стыда.
— А вы — в своём уме? — Ольга прижала полотенце к мокрым рукам — мыла окна, когда та появилась. — Я никому ничего не должна. Ни жалости, ни метров.
— Ты — жена моего сына! — повысила голос Раиса. — Значит, часть семьи. А семья должна помогать. Делиться. Поддерживать.
— Так пусть ваша дочь делится. Или вы. Своей пенсией. Своей жилплощадью.
— Мы с ней и так на головах друг у друга. Ты даже не представляешь, как мы там живём.
— И не хочу. Я представляю, как я живу. И жить хочу дальше — одна. Без табунов. Без поучений. И уж точно без вас.
— Ты же не навсегда. — Раиса вдруг стала ласковее. — Ну пусть они хоть пару месяцев. Пока Ира на ноги не встанет. Ты что, враг детям?
Ольга кивнула на окно:
— Видите вон ту берёзу? Если на ней вырастут ананасы, то и Ира встанет на ноги. А пока нет — пускай решает свои проблемы сама.
Раиса ушла молча. Оставила на полу ковер — «из Киргизии, хороший, ручной работы» — и мимолётный взгляд, полный презрения.
Через три дня Ольге позвонили с незнакомого номера.
— Добрый день. Это с вами говорит Людмила Ивановна, двоюродная тётя Сергея. Я просто хотела сказать… Вы поступаете неправильно.
— Простите, кто вы? — Ольга уже чувствовала, куда клонит разговор.
— Я старший человек в семье. И мне больно видеть, как вы разрываете родственные узы. Вы должны понимать, что квартира — это всего лишь стены. А семья — она навсегда.
— Я рада, что у вас такие философские взгляды. Только, знаете, у меня семья — это когда не лезут в твою жизнь без стука.
— Молодой человек… Сергей… он страдает.
— А я, по-вашему, кайфую?
— Просто подумайте. Может, стоит пересмотреть своё отношение?
— Уже пересмотрела, — Ольга повесила трубку.
К вечеру ей пришло письмо.
Из суда.
Заявление от Ирины. О признании её «фактической проживающей» на данной жилплощади. Пункт 2, пункт 3, алименты, дети, несовершеннолетние — всё, как по учебнику.
И подпись Сергея — как свидетеля, что она «разрешала им временно проживать».
Ольга просто села на пол.
Холодный линолеум под ногами, телефон в руке, пустота в голове. Не злилась. Не плакала. Просто сидела. Будто вдруг вся её жизнь оказалась не в этой квартире, не в ремонте, не в телевизоре на тумбочке, а в чужих бумагах.
Там, где вместо любви — подписи. Вместо поддержки — иски. И вместо мужа — предатель.
На следующий день она поехала к юристу.
— Ситуация, к сожалению, не уникальная, — сказал тот, крутя шариковую ручку. — Семья. Наследство. Жильё. У вас документы в порядке?
— Всё на меня. Дарственная. Завещание. Наследство открыто по всем правилам. Регистрация на меня. Никто не прописан.
— Тогда шансы отличные. Главное — не пускайте никого обратно. Ни Иру, ни детей, ни Сергея. Если хотя бы день поживут — начнётся процесс выселения через суд. А так — вы хозяйка.
— А морально? — спросила Ольга вдруг. — Я хозяйка, но мне в этой квартире уже дышать тяжело.
Юрист усмехнулся:
— Морально — покупайте кактус и вина. От морального спасения в нашей стране пока законов не придумали.
Вечером Сергей стоял у двери. С сумкой. Один.
— Я подумал, — сказал он, опуская глаза. — Мы перегнули. Мамка… Ира… Я не должен был. Просто всё как-то понеслось. А я не умею…
— Ты не умеешь выбирать, Сергей, — перебила она. — Потому что хочешь, чтобы все тебя любили. Чтобы всем было удобно. Только вот это не жизнь. Это жонглирование. Когда-то обязательно уронишь.
— Я же вернулся…
— Поздно. Уже суд. Уже адвокат. Уже ковёр киргизский воняет на балконе. Уже ты — не мой.
Сергей постоял. Хотел что-то сказать. Не сказал. Повернулся и ушёл.
Ольга закрыла дверь. На два замка.
За окном снова начиналась весна. Шумели деревья. Гудела маршрутка. А в квартире — пахло тишиной. Не одиночеством. А свободой.
Суд был в понедельник. Самый обычный районный — с облупленными перилами, автоматом с кофе, который не работает, и толпами людей с глазами, полными обид, требований и папок.
Ольга пришла заранее. Волновалась, хоть адвокат уверял, что всё «шито-крыто».
— Главное — держите спокойствие. Не реагируйте на провокации. Вас будут жалить, — предупредил он в коридоре, — но вы — не оса, вы — хозяйка.
Сергей сидел на скамейке. Один. Без Ирины, без мамы. Постаревший. Помятый. Он хотел что-то сказать, но Ольга только кивнула. Ни слов, ни улыбки. Всё уже было сказано.
Ирина пришла с детьми и Раисой Григорьевной. Как на похороны.
— Выглядит как на отдых собралась, — прошипела Раиса, окинув Ольгу презрительным взглядом. — Тоже мне, хозяйка. Уж за кого вышел мой сын — позор.
— Ничего, — ответила Ольга спокойно, — я уже за него и не замужем.
Сергей вздрогнул.
Заседание длилось час.
Ирина говорила о тяжёлом разводе, о двоих детях, о «доверительных устных договорённостях» с Ольгой. Раиса подтверждала. Сергей мямлил что-то про «семью» и «ошибки молодости». Адвокат Ольги показал завещание, договор, кадастровые выписки, распечатки сообщений с угрозами. Чётко. Жёстко.
Судья выслушал всех и отложил оглашение решения до пятницы.
— Что за цирк? — раздражённо бросила Ольга в сторону адвоката уже на выходе. — Всё же было ясно!
— Таков порядок. Немного интриги в нашей рутине.
Всю неделю Ольга жила как под прессом. Не ела, не спала. Казалось, что даже стены в квартире дышат тяжелее. Она перебирала посуду, сортировала документы, мыла окна — третий раз за месяц. От отчаяния даже поехала к подруге на дачу, где просидела вечер на кухне с остывшим чаем, слушая, как за стенкой кашляет дед.
— Может, уехать куда-то, а? — подруга вздыхала. — Начать всё сначала. Не в Москве. В Подмосковье. Или вообще в Сочи.
— Я уже уехала. От них. Осталось только, чтобы суд меня не догнал.
Пятница. Суд. Решение:
«Исковые требования Ирины Сергеевны П. оставить без удовлетворения. Квартира принадлежит Ольге Николаевне Б. на основании наследства. Выселение — в течение 10 рабочих дней.» Судья даже не смотрел на Иру. Просто поставил точку.
Раиса зашипела. Ира зарыдала. Сергей опустил голову.
Ольга вышла на улицу и выдохнула впервые за полгода. Глубоко. Медленно.
Через два дня Сергей стоял у двери. Опять. Без чемодана. Просто — как человек, у которого нечего терять.
— Я всё понял, — начал он. — Прости меня, если можешь. Я был трус. Хотел быть хорошим и там, и тут. А получилось, что предал тебя.
— Всё понял, — кивнула Ольга. — А что теперь?
— Ничего, — сказал он. — Просто пришёл поблагодарить. За всё. И пожелать тебе счастья. Ты заслужила. А я… пойду дальше. Один.
Он развернулся и ушёл.
И в этот момент Ольга поняла: теперь она свободна не только юридически. Она свободна по-настоящему.
Прошла неделя. Ольга сдала документы в ЗАГС — окончательно. Купила новое постельное бельё, сменила занавеску в ванной на серую, строгую, без бабочек. Познакомилась с соседкой снизу — женщиной с собакой и трогательным акцентом. Стала ходить на йогу. Иногда просто гуляла по району, слушала, как скрипят качели, как школьники ругаются возле ларька, как гудит её новый мир.
Жизнь начиналась заново. Без чужих ботинок в прихожей. Без скандалов и обвинений. Без мужа.
Но с ней самой. Настоящей.
