— Ирина Петровна, а вы случайно не заметили, что вас к нам никто не звал? — Марина поджала губы, вытирая руки о фартук.
— Ой, да ладно тебе, Мариш! Мы ж как домой. Свои же. Ты чё, чужих, что ли, ждала? — захохотала Света, ставя сапоги прямо на белый коврик.
— Вот именно, как домой. Только ключа, знаешь, у вас нет. А жаль. Я бы замок сменила.
Марина открыла холодильник и прикрыла глаза. Куриные ножки — улетели. Салат «Цезарь», который она втихаря делала без чеснока, чтоб Ирина Петровна «не говорила, что пахнет» — ополовинен. Морковка по-корейски — просто выдрана руками, будто дикари налетели. И вот, стоя среди этого хаоса, она впервые чётко подумала:
— А не пошли бы вы, ребята, со своим «мы же семья». Прямо и без оглядки.
— Ну ты ж знала, что они приедут, — виновато пробормотал Андрей, стоя с тарелкой у раковины, куда пытался аккуратно уронить кости.
— Не «они приедут», Андрей. Это не рейс «Сочи-Внуково». Это стая саранчи. И да, я догадывалась. Как чувствовала: выпила валерьянки и оставила прощальное письмо коту.
Он вздохнул. Неловко. Как будто не жена у него на грани нервного срыва, а в очереди на кассе забыл пакет.
— Ну и что? Ты же сама раньше говорила: «Семья — это святое».
— Когда у тебя была температура, и они не приехали. Когда мы брали ипотеку, и они сказали — «сами справляйтесь». А сейчас святое? Да плевать они хотели на святое, пока есть мой борщ и твой телевизор.
— Марин, не начинай…
— Я не начинаю. Я заканчиваю, Андрей. Я официантка у твоих родственников. Только чаевых не дают — максимум советы, как готовить борщ и как мне бы, мол, похудеть…
На кухню с раскатами хохота зашла Ирина Петровна. Шарф сбился на бок, губы в тон «Персик весёлый».
— Ну что, Мариш, салатик был с кислинкой. Это ты так теперь готовишь? Новый тренд?
— Это лимон. И он для вкуса, а не для того, чтобы вас ублажить, Ирина Петровна, — сквозь зубы сказала Марина.
— Ну и ну. Сразу видно — жена моего сына. С характером, да. Только вот где же забота, тепло? Ты что, опять устала?
— Нет, я просто устала. Точка. Постоянно. От вас.
Пауза. Даже Света в зале прекратила хрустеть чипсами.
Ирина Петровна медленно подошла к Марине, поставила чашку в раковину, постояла пару секунд и сказала почти шепотом:
— Мы — его семья. А ты — временная.
— Не ошибайтесь, Ирина Петровна. Это вы — гости. И задержались.
НЕДЕЛЕЙ РАНЕЕ
Семья Андрея — это как сериал, где ты не хочешь смотреть новый сезон, но продолжаешь, потому что привычка и всё равно нечем заняться. И вот они появились — без предупреждения, как всегда: брат Кирилл, вечно с голым торсом под жилеткой, и Света, в клипсах, как с выставки колхозной моды. Привезли «мясо для шашлыка», которое и мариновали тут же в Марининой миске, не спросив.
А потом — будто кто-то включил таймер. За два часа они:
Развалили диван (Кирилл упал, потому что «прыгал с племянником, как в детстве»). Сожрали все конфеты, включая те, что были «для врача и налоговой». Рассказали Марине, что квартира оформлена на Андрея, значит, «всё тут его, и даже кресло». Андрей при этом ходил, как ворон на свадьбе. Вроде бы и не свой, и не чужой. Улыбался, но глазами — в пол.
— Ну чего ты бурчишь? — шепнул он, когда они с Мариной на пару минут оказались на кухне.
— Я бурчу? Я пока только дышу. И если дышать громко — бурчанием считается, то ты явно родился в семье глухих.
— Ну они же по-семейному. Мы же с тобой одна команда.
— А ты уверен, Андрей? Потому что, если это «команда», то я в ней — уборщица.
ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР
Все наконец разъехались. Света, унося с собой целлофановый пакет с мясом «на потом», поцеловала Андрея и даже махнула Марине, как будто всё было отлично.
Ирина Петровна, последняя, задержалась на пороге.
— Ну… надеюсь, ты всё же поймёшь, что родня — это святое. И не будешь ломать сына. Он у нас мягкий. Как папа. А папа мой, кстати, с таким характером прожил до 84-х!
— И вы решили, что ваш сын должен прожить столько же в роли мебели?
— Ты умная. А умные женщины — это всегда беда в семье.
— Беда, Ирина Петровна, — это когда ваш рот открывается, а воздух в комнате портится.
Дверь закрылась.
— Марин… — начал Андрей.
— Нет, Андрей. Сегодня ты молчишь. И думаешь. Завтра решаешь. Или я.
— Что — ты?
— Что с этим всем делать. Потому что в моём доме не будет гостей, которые считают себя собственниками. Ни с чьей стороны.
Он ничего не ответил. И, может быть, впервые — задумался.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
Марина сидела на кухне и смотрела на пустую чашку. Рядом лежал список:
— заменить замки
— поговорить с юристом
— копии свидетельства о собственности
Она не собиралась разводиться. Пока. Но она собиралась жить. А не выживать. Особенно по воскресеньям.
И вдруг зазвонил звонок. Она встала и подошла к двери. На экране — Ирина Петровна. Одна.
Марина глубоко вдохнула.
— Открывать или нет?
И в этот момент Андрей вышел из спальни, посмотрел на экран и сказал:
— Не открывай. Я сам с ней поговорю.
И Марина впервые за долгое время села обратно. И допила кофе. Горький, но — свой.
— Ну что, Андрей, ты определился, кого любишь больше: маму или жену? Или опять скажешь: «Я между двух огней»? Тогда напомни: один из них тебя греет, а другой — жарит до корки.
Марина хлопнула по столу, будто подписывала договор купли-продажи души.
Андрей сидел с видом человека, который пытался вспомнить, куда спрятал свою волю, но, скорее всего, выкинул её вместе со студенческим удостоверением.
— Я просто не хочу скандала, — выдохнул он, ковыряя вилкой омлет.
— Поздно. Скандал уже живёт с нами. У него даже прописка — по твоему паспорту. И фамилия, между прочим, тоже твоя. Ирина Петровна Андреевна. Всё логично.
— Марин, ну ты же понимаешь… Она пожилая женщина.
— Пожилая? Она бегает по рынку, как барсук на спринте, и при этом помнит, кто кому и когда не подарил на день рождения полотенце в 2009 году. У неё, Андрей, память лучше, чем у моего телефона.
— Она переживает. Считает, что ты отдаляешься.
— Нет, это я её отдаляю. Физически. Вынужденно. Потому что у нас тут не филиал пансионата для активной бабушкиной критики.
Он встал. Потянулся. Сделал лицо «давай просто жить дальше».
Типичный Андрей. Конфликт? Переждём. Может, сам рассосётся, как недорогой гель для суставов.
Марина поднялась вслед за ним.
— Кстати. Мы с тобой квартиру эту на кого оформляли?
Андрей замер.
— Ну… На меня. Но мы же…
— Да-да. На тебя. Потому что тогда ты говорил: «Мариш, какая разница? Мы же семья». А я, дурочка, поверила. Сейчас вот думаю: зря я тогда нотариуса не укусила за ногу, чтоб он задумался.
Он снова сел.
— Ты думаешь, я мог бы…
— Пока ты думаешь — твоя мама уже решила. Ты что, не видел, как она в прошлый раз шкаф обошла с блокнотом и меркой?
— Что?
— Мерила. Молча. А потом спросила: «А где, интересно, у вас тут несущие стены?». Явно не для перестановки в Sims.
Андрей приоткрыл рот. Медленно закрыл. Потом снова открыл.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что если мы с тобой завтра сгорим в бытовом пожаре, твоя мама уже знает, куда поставить сервант. Причём старый, с дачи. И поверь — она туда переедет с кошкой и с видом «теперь тут хозяйка».
Тем временем — Ирина Петровна. Где-то у себя на кухне.
— Светочка, ты представляешь, какая у неё сталь в голосе. Прям как у следователя. Всё про «границы», про «мой труд»…
— Мда. А что ты ей сказала?
— Сказала, что она пока временная. Чтоб знала, куда нос совать. А то устроилась: прижилась, обои переклеила, плед купила и считает, что теперь всё тут её.
— А разве не её тоже? Они ж с Андреем вместе платят.
— Это пока. Пока она не устала. Она ж у нас вся из себя ранимая. Пройдёт годик-другой — и сбежит. А я что? Я родня. Я — насовсем.
— А если она решит отсудить половину?
— Пусть сначала попробует. Адвокат у меня есть. Соседка Лариса. Она сама всё расскажет, как надо. А пока — держим фронт.
Ирина Петровна хмыкнула, сделала глоток из чашки и набрала номер Андрея.
— Сынок, ты дома? Мне бы поговорить…
— Мам, я занят. С Мариной…
— С ней ты занят. А про мать забыл. Понятно. Ну-ну. Я тебе только одно скажу: в жизни главное — помнить, кто с тобой с детства, а кто — до первой ссоры.
Утро следующего дня
Марина стояла на балконе с чашкой кофе. Снизу выл соседский пёс. В воздухе витал дух перемен. Или, возможно, котлет, потому что кто-то жарил с шести утра.
Андрей вышел, потёр шею и тихо сказал:
— Я тут подумал… Мы можем сделать брачный договор.
Марина обернулась резко, чуть не расплескав кофе.
— Это у тебя приступ мужества? Или тебя по башке ударили кастрюлей втайне от меня?
— Я просто не хочу, чтобы ты сомневалась. Квартира — твоя тоже. Напополам. Юрист у меня знакомый.
— Ага. Не тот, что твоей маме давал советы, как «защитить недвижимость от чужих»?
— Нет. Этот — нормальный. Сразу сказал, что если я не определюсь, где я — то буду жить один.
— Умный человек.
Она подошла ближе, погладила его по плечу.
— Андрей… Я не хочу с тобой воевать. Я просто устала быть чужой в собственном доме. Понимаешь?
— Понимаю.
— Тогда давай жить, как взрослые. С уважением. С договором. С замками, которые не открываются «всем родственникам по звонку».
Он кивнул.
— И ещё…
— Что ещё?
— Замок мы меняем сегодня. Ключи — только у нас. А если кто-то захочет зайти, пусть предварительно позвонит. И если Света снова поставит сапоги на белый коврик — я её лично вынесу в этих сапогах, как новогоднюю ёлку.
В этот же вечер. Квартирный чат «Семья».
Ирина Петровна:
Сынок, я не поняла. Почему ключ не подходит? Я что, в чужую дверь пыталась зайти? Андрей:
Мам, мы с Мариной поменяли замки. Теперь всё по правилам. Ирина Петровна:
Это она тебя подбила? Андрей:
Это я сам решил. Не ищи виноватых, мам. Просто — теперь у нас так. Ирина Петровна:
Хорошо. Тогда я подумаю, как оформить квартиру на тебя полностью. Чтобы эта твоя… не вздумала потом тянуть, если что.
И ещё. Я пока временно приеду на дачу. Там всё-таки воздух. Не то, что в вашем скандальном пентхаусе. Марина, читая переписку, усмехнулась:
— Пентхаус… Пятьдесят четыре квадрата, Андрей. Пятьдесят четыре. И среди них — один нормальный мужчина. И одна женщина, которая устала быть удобной.
Он подошёл сзади, обнял.
— Значит, теперь мы живём по-честному.
— Пока да. Но это, Андрей, только начало.
И вот так — под вечер, с запахом вымытого пола, свежего кофе и ноткой спокойствия — началась их новая жизнь.
С ключами. С договором.
И с мыслью: «А неужели всё может быть иначе?»
Всё было тихо. Подозрительно. Даже соседка снизу, тётя Люда, с утра не включила “Говорит и показывает Москва”.
Марина мыла пол, мысленно расписывая себе вечер с вином и сериалом, где люди решают проблемы, а не замалчивают их годами.
И тут — звонок в дверь.
Андрей в зале, в наушниках, погружён в рабочую переписку. Квартиру наполняет лёгкий запах чистящих средств и предчувствие беды.
Марина открывает дверь.
На пороге — Ирина Петровна. С чемоданом. В халате. С котом. Без предупреждения. Без объяснений. Только с фразой, которая мгновенно превращает жизнь в ад.
— Я приехала. Временно.
— Нет.
— Да.
— Андрей! — крикнула Марина, не двигаясь с места.
— Мам?! — оторопело отозвался он.
— Обострение у меня. Давление. Гипертония. И вены, Андрей! Вены! Там у Ларисы трубы прорвало — я чуть не утонула! А тут у вас уютно. Тепло. И место я освободила — кресло убрала, там мой матрас встанет.
— Простите, что? — Марина даже не пыталась быть вежливой.
— Ты же сама говорила, что семья — это поддержка! Вот я и поддерживаю себя — близостью к сыну.
— Андрей, можно тебя на секундочку? — голос Марины сорвался в хрип. Она стиснула зубы и потянула мужа в коридор.
— Что это за цирк? Она что, всерьёз? С котом? С вещами?!
— Марин, ну ты же слышала — у неё проблемы…
— У неё проблемы с пониманием чужих границ! Это не санаторий! Она сюда жить приехала?!
— Временно…
— Если она остаётся, я — ухожу. Всё.
Он опустил голову.
— Мам, тебе… тебе нельзя тут жить. Мы с Мариной… мы только начали всё налаживать.
— Поняла. Я лишняя.
— Да не в этом дело!
Ирина Петровна развернулась к Марине.
— Я сына родила. Я ему памперсы меняла, понимаешь?! Я его выкормила, вытянула, подняла. А ты кто? Пришлая! Из ниоткуда!
— Я его жена. Я с ним десять лет. Я вкладывалась в эту квартиру, в быт, в отношения. Я с ним, когда ты звонила раз в неделю и говорила только, что у тебя «нога стреляет».
— А ты, значит, хозяйка тут? Смотри, как заговорила. Это квартира на Андрея оформлена. Так что не тебе решать, кто здесь живёт!
Марина молча вышла на кухню, открыла шкаф, достала папку.
— Вот. Брачный договор. Подписанный. Удостоверенный. Половина — моя. И в моей половине твоей простынки с розами точно не будет.
— Сынок, ты это позволил?!
— Я это решил, мам.
Тишина.
Ирина Петровна будто оцепенела.
— Ну что ж… — выдохнула она. — Тогда, Андрей, запомни. Ты — предатель. И ты ещё вспомнишь, как мать выгонял. А ты, Марина… ты… ты просто потеряешь всё. Люди такие, как ты, долго не держатся. Не сегодня, так завтра он всё равно придёт ко мне.
— Не придёт, — отчеканила Марина. — Потому что теперь он мужчина. А не мальчик, прячущийся за маминым фартуком.
Ирина Петровна ушла. Не сразу. Медленно. Волоча чемодан, кота и своё чувство уязвлённого величия.
Андрей долго стоял у окна. Потом сказал:
— Она больше не вернётся.
— Вернётся. Только уже в гости.
— Ты уверена?
— Теперь — да. Потому что в этот раз ты был со мной. До конца.
Она подошла ближе. Обняла.
На кухне мяукнул кот, забытый бабушкой.
— Кота оставим?
— Конечно. Он хоть не лезет в чужие дела.
Марина улыбнулась. Первый раз — искренне, спокойно.
В квартире пахло свободой. И некой новой жизнью. Без вторжений. Без угроз. Без чемоданов на пороге.
Андрей налил им по бокалу вина.
— За границы?
— Нет. За любовь, которая наконец с зубами.
И они выпили. Без тоста. Но со смыслом.
