Звонок в дверь был настойчивый, даже какой-то вызывающий. Не обычное деликатное нажатие, а прямо-таки уверенное требование открыть немедля. Надя вздрогнула, уронив из рук недовязанный шарф. Опять они.
Ну, почему именно сегодня? Суббота, выходной, муж уехал к другу — такой прекрасный день для того, чтобы запереться дома и наслаждаться тишиной. Но нет, тишине сегодня, видимо, не суждено случиться.
Она взглянула на часы. Половина третьего. Идеальное время для «неожиданного» визита свекрови и ее боевой подруги, тети Нины.
Надя тяжело вздохнула. Сколько можно? Она же ясно дала понять, что не хочет их видеть. По крайней мере, сейчас. И вообще, она имела полное право отказать. Квартира, как ни крути, принадлежала ей. Да, это был подарок от Семена, на годовщину свадьбы. И подарок этот, что греха таить, был довольно щедрым. Но это не давало права его родне являться без предупреждения и требовать открыть дверь, как будто это их собственность.
Звонок повторился. Потом Надя услышала хрипловатый голос свекрови:
— Сема, сыночек! Твоя жена нам дверь в квартиру не открывает… Разберись с нахалкой!
Надя скрипнула зубами. «Нахалка»! Отличное определение для женщины, которая просто хочет немного покоя в собственном доме. Она представила, как свекровь, Ирина Петровна, стоит там, на лестничной площадке, в своем неизменном синем берете, который она не снимала даже летом, и возмущенно кричит в телефон. Рядом, как верный оруженосец, тетя Нина, с хозяйственной сумкой в руках, полной, видимо, свежеиспеченных пирожков, от которых Надю уже давно воротило.
— Надя, ну открой же! — голос Ирины Петровны прозвучал громче. — Мы же только на минуточку!
«На минуточку» в их исполнении означало минимум до ночи, с обязательным допросом с пристрастием о ее личной жизни, работе, планах на будущее, а также с попытками втолковать, как правильно жить, воспитывать детей (которых у Нади пока не было, что было отдельной темой для многочасовых лекций), и, конечно же, накормить ее этими самыми пирожками.
Надя подошла к двери и посмотрела в глазок. Точно. Ирина Петровна собственной персоной, красная от возмущения, сжимает в руках свою неизменную сумочку-ридикюль. Рядом Нина Павловна, ее двоюродная сестра, кивает в такт каждому слову. Надя даже могла представить, что они думают о ней сейчас, пока она стоит здесь, за дверью, и наблюдает за ними. Наверняка, что-то вроде: «Вот же невестка досталась! Никакого уважения к старшим!».
— Надя! — снова крик. — Это безобразие!
Надя отвернулась от двери. Нет, сегодня она не сдастся. Она устала от этих вечных посиделок, от непрошенных советов, от критики. Особенно от восхвалений Семена, который, по их мнению, был идеальным сыном, а она — так, приложение к нему, которое следовало привести в порядок.
Вдруг звонок на ее мобильный. Надя вздрогнула. Семен. Конечно. Она же знала, что он позвонит. Странно ещё, что так долго решался.
— Алло, — тихо сказала Надя, стараясь придать голосу максимально равнодушное выражение.
— Надя, почему ты не открываешь дверь? — Голос Семена был сдавленный, но в нем проскальзывали нотки раздражения. — Мама говорит, ты ее не пускаешь. Что случилось?
— Ничего не случилось, Семен. Просто я не хочу никого видеть. Я устала. Я имею право на личное пространство.
— Какое личное пространство, Надя? Это же мама! Она волнуется!
— Пусть не волнуется. Я дома. Со мной все в порядке. Я просто хочу побыть одна.
— Ну, Надя, это же просто нахальство! — Семен повысил голос. — Она приехала специально, чтобы проведать тебя. Вы же давно не виделись!
— Давно? Мы виделись три дня назад, Семен. И что, что она приехала специально? Она должна была предупредить. Я не ждала гостей.
— Ты что, совсем оборзела? — Семен, кажется, закипал. — Мама так старается, печет тебе пирожки, а ты…
— А я не просила ее ничего печь! — Надя почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — И вообще, это моя квартира, Семен. Я имею право решать, кого пускать, а кого нет!
В трубке наступила пауза. Долгая, напряженная. Надя почувствовала, как по щеке скатилась слеза. Она же не хотела ссориться. Но эта ситуация с его матерью… Она высасывала из нее все силы.
— Ладно, Надя, — наконец произнес Семен, его голос стал холодным. — Я сейчас приеду. Мы поговорим.
И он отключился.
Надя отбросила телефон на диван. Разговор окончен. Ссора неизбежна. И все из-за чего? Из-за того, что она не хочет в очередной раз выслушивать нравоучения и притворяться, что ей нравится быть в центре их внимания.
Она подошла к окну и выглянула на улицу. Машин немного, редкие прохожие спешат по своим делам. Идиллия. Если бы не эти постоянные звонки в дверь и крики.
Через двадцать минут раздался звук открывающейся двери. Дверь распахнулась, и на пороге появился Семен, с красным лицом и нахмуренными бровями. За ним, как всегда, маячили Ирина Петровна и Нина Павловна, всем своим видом выражая торжество.
— Ну вот, наконец-то, — проворчала Ирина Петровна, проходя мимо Нади, даже не взглянув на нее. — А мы уж думали, ты там совсем одичала.
Надя посмотрела на Семена. Он избегал ее взгляда.
— Надя, — начал он, но Ирина Петровна перебила его:
— Сема, ну что ты с ней церемонишься? Надо было сразу приехать и поставить ее на место! Что это за выходки? Дверь не открывает! Я же ваша мать, в конце концов!
— Я не… — Надя попыталась вставить слово, но Семен поднял руку.
— Мам, пожалуйста, давай без этого. Надя, пойдем поговорим на кухне.
Надя кивнула. Это было лучше, чем продолжать этот спектакль в прихожей. Она прошла на кухню, Семен последовал за ней, а за ним, естественно, и Ирина Петровна с Ниной Павловной.
— Ну, вот, я же говорила, — проговорила Нина Павловна, оглядывая кухню. — Она тут, видимо, совсем не убирается. Видишь, Сема, какая у тебя жена неряха?
Надя стиснула зубы. Неужели они никогда не перестанут?
— Надя, — Семен наконец-то посмотрел на нее. — Что это было? Почему ты не открывала дверь?
— Я уже тебе сказала, Семен. Я устала. Я хочу покоя. Я не хочу, чтобы кто-то постоянно врывался в мою жизнь без предупреждения.
— Врывался? Надя, это же мама!
— И что? Она не может позвонить и спросить, удобно ли мне ее принять?
— Она не обязана, Надя! Это твой долг, как невестки!
— Мой долг? — Надя почувствовала, как гнев поднимается в ней. — А твой долг, как мужа, разве не защищать меня от этого постоянного давления?
— От чего я должен тебя защищать? — Семен посмотрел на нее с недоумением. — Мама просто волнуется за тебя.
— Волнуется? Она контролирует меня, Семен! Она лезет в мою жизнь! Она постоянно указывает мне, как жить!
Ирина Петровна фыркнула.
— Вот это да! Мы, значит, ей зла желаем? Мы, значит, ей завидуем? Да мы тебе только добра хотим, неблагодарная!
— Спасибо, мне не нужно ваше добро! — Надя уже не могла сдерживаться. — Мне нужно, чтобы меня оставили в покое!
— Надя! — Семен повысил голос. — Перестань! Это неуважение!
— А то, что происходит сейчас, это уважение? — Надя обвела взглядом кухню. — Вы все втроем на меня нападаете, а я должна молчать и улыбаться?
— Сема, я же говорила, — Ирина Петровна покачала головой. — Она совсем от рук отбилась. Надо было с самого начала поставить ее на место.
— Да что вы мне все говорите про «место»? — Надя почувствовала, как ее голос дрожит. — Я человек, а не вещь! Я не должна быть на каком-то «месте»! Я хочу, чтобы меня уважали!
— Уважать? — Ирина Петровна рассмеялась. — Уважать надо тех, кто заслуживает уважения. А ты…
— Хватит! — Семен ударил кулаком по столу. — Все! Прекратите!
В кухне повисла напряженная тишина. Все молчали. Надя тяжело дышала.
— Надя, — Семен повернулся к ней. — Давай так. Мы сейчас все успокоимся. Мама и Нина Павловна пойдут в гостиную, а мы с тобой поговорим. Спокойно.
Надя кивнула. Хоть какой-то компромисс. Ирина Петровна и Нина Павловна неохотно вышли из кухни, бормоча что-то себе под нос.
— Ну, вот, — Семен вздохнул. — Что случилось, Надя? Расскажи мне.
Надя села за стол.
— Семен, я больше так не могу. Я устала от этого постоянного давления. Твоя мама… она меня не принимает. Она постоянно меня критикует, сравнивает с кем-то, указывает, как мне жить. Я чувствую себя чужой в своем собственном доме.
— Но это же мама! Она просто хочет тебе добра!
— Ее добро меня душит, Семен! Она не дает мне дышать! Она везде! В каждом моем решении, в каждой моей мысли. Я чувствую, что я теряю себя.
Семен молчал. Он смотрел в окно.
— Надя, — наконец сказал он. — Я понимаю, что тебе тяжело. Но мама… она всегда такая была. Она просто очень любит меня и хочет, чтобы у меня все было хорошо.
— А я? А мои чувства? Мои желания? Разве они не важны?
— Важны, Надя. Конечно, важны. Просто… ты должна понять, что мама не со зла. Она просто хочет, чтобы ты была счастлива.
— А я буду счастлива, если меня оставят в покое!
Семен снова замолчал. Надя смотрела на него. Она видела, что ему тяжело. Он разрывался между ней и матерью. Но она больше не могла это терпеть.
— Семен, — тихо сказала Надя. — Если ничего не изменится, я не смогу так дальше.
Семен повернулся к ней. В его глазах читалась боль.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что… что мне нужно пространство. Мне нужно чувствовать себя свободной. Мне нужно, чтобы меня уважали. Если этого не будет, я… я не знаю, что будет.
Семен встал и подошел к ней. Он обнял ее.
— Надя, пожалуйста, не говори так. Мы все решим. Я поговорю с мамой. Я объясню ей. Просто дай мне время.
Надя прижалась к нему. Ей так хотелось верить ему.
Следующие несколько недель Ирина Петровна звонила реже, приезжала с предупреждением, и даже Нина Павловна стала менее навязчивой. Надя вздохнула с облегчением. Может быть, Семен действительно поговорил с ними? Может быть, они наконец-то поняли?
Она даже начала чувствовать себя немного виноватой. Может быть, она была слишком резка? Может быть, они действительно хотели ей только добра? Эти мысли не давали ей покоя.
Однажды вечером, когда Семен вернулся с работы, он был каким-то задумчивым. Он почти не разговаривал, а когда Надя спросила, что случилось, он отмахнулся, сказав, что просто устал.
На следующий день, когда Надя вернулась домой, она увидела на столе конверт. Он был без подписи, просто лежал там, аккуратно запечатанный. Надя открыла его. Внутри был один лист бумаги. Она начала читать.
Это было письмо от Семена. Нежные слова, признания в любви, извинения за то, что он не всегда был рядом, не всегда понимал ее. Надя улыбнулась. Может быть, все налаживается? Может быть, это его способ показать, что он ценит ее?
Она перевернула страницу. И тут же ее улыбка сползла с лица.
«Я знаю, что тебе нужно больше свободы, Надя. Я знаю, что ты хочешь дышать. И я не хочу тебя держать. Поэтому я ухожу. Я оставлю тебе эту квартиру. Это твое пространство. Я надеюсь, ты будешь в ней счастлива. Прощай, Надя».
Подпись.
Надя уронила письмо. Комната поплыла перед глазами. Нет, это не может быть правдой. Это какая-то шутка. Он не мог так поступить. Он не мог просто уйти.
Она подбежала к телефону. Набрала его номер. Гудки, гудки, гудки… Никто не отвечал.
Надя бросилась к шкафу. Его вещи… Их не было. Все исчезло.
Она села на пол, прислонившись к стене. Слезы текли по щекам. Как? Как он мог? Он просто ушел. Оставил ее одну. В этой квартире, которую он когда-то так щедро подарил.
Вдруг она увидела на полу что-то блестящее. Маленькая, тоненькая золотая цепочка. Ее. Та самая, которую он подарил ей на первую годовщину их знакомства. Она подняла ее. Цепочка была порвана. Это не просто так. Это символ. Символ их отношений, которые порвались, как эта цепочка.
Она вдруг поняла. Это не он ее оставил. Это она его прогнала. Своими словами, своими требованиями. Она хотела свободы. И она ее получила.
Теперь она была совершенно одна. В своей собственной квартире. Со своей собственной свободой. И с этой порванной цепочкой, которая была единственным напоминанием о том, что когда-то у нее был Семен.
Что ж, она получила то, что хотела. Свободу. Только вот, она совсем не чувствовала себя счастливой. Совсем.
