Я смотрела на холодный майский дождь за окном и размышляла, как мы докатились до такого. Четыре года отношений, и вот мы на грани. Алексей снова отменил нашу поездку на дачу из-за внезапного приезда Олеси. Это стало уже какой-то закономерностью – планы рушились, стоило его дочери позвонить.
– Ты же понимаешь, Марина, – в который раз объяснял Алексей, прижимая телефон к уху, пока собирал вещи в дорожную сумку. – Она редко приезжает из Петербурга. Я не могу ей отказать.
А мне, значит, можно? Этот вопрос так и остался невысказанным. Я молча кивнула и отвернулась к окну. Наши отношения начинались так красиво – случайная встреча в поезде, долгие разговоры до утра, совместные выходные… Алексей покорил меня своей заботой и вниманием. Но с каждым годом между нами словно вырастала стена, и имя этой стене – Олеся.
– Ты вернёшься к ужину? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
– Не думаю, – он застегнул молнию на сумке и наконец посмотрел на меня. – Олеся хотела на выходных поехать на дачу ко мне. Наверное, задержимся там.
На ту самую дачу, куда мы собирались с ним вдвоём. Что-то внутри меня надломилось.
– Раз ты ставишь её выше меня, зачем ты вообще со мной? – слова вырвались сами собой, обжигая горло.
Алексей замер с сумкой в руке. На его лице отразилось удивление, потом непонимание, а затем – раздражение.
– При чём тут это? Олеся – моя дочь. Не заставляй меня выбирать между вами.
Он не понимал. Совершенно не понимал, что выбор делал каждый раз, когда отодвигал меня на второй план. В пятнадцати два года я начал новую жизнь с этим человеком, оставив позади двадцать лет неудачного брака. Неужели снова ошиблась?
– Я прошу не выбирать, – тихо ответила я. – Я прошу помнить, что у нас с тобой тоже есть дела, которые требуют внимания.
– Мы поговорим об этом позже, – Алексей посмотрел на часы. – Мне пора ехать на вокзал.
Одна дверь закрылась, и я остался в квартире, которая после его ухода казалась слишком просторной и пустой. Наш разговор повис в воздухе, как и многие другие в последнее время.
Следующая неделя стала для меня периодом мучительных размышлений. Я взяла отпуск в школе, где уже пятнадцать лет преподавала русский язык и литературу, и уехала к подруге Наталье в Коломну. Свежий воздух маленького городка, неспешные прогулки по старинным улочкам и долгие разговоры за чашкой травяного чая вызывают разложить мысли по полочкам.
– Ты сама не замечаешь, как становится тенью, – говорила Наташа, когда мы сидели на веранде ее уютного домика. – Каждый раз уступаешь, ждёшь, надеешься. А он воспринял это как должное.
– Олеся его родная дочь, – произнесла я, глядя на закатное небо. – Я понимаю его чувства.
– А он понимает твои? – Наташа внимательно посмотрела на меня. – Марина, ты зарабатываешь не на задворках своей жизни, а в самом центре. Рядом с дочерью, но не позади нее.
Ее слова запали мне в душу. За неделю Алексей звонил несколько раз, но разговоры получались короткими и неловкими. Он думал, когда я пришёл, говорил, что скучает, но ничего не менялось. Вчера вечером перед моим возвращением в Москву он сообщил, что Олеся осталась погостить ещё на неделе.
– Она давно не была в отпуске, устала на работе, – объяснил Алексей. – Ты же понимаешь.
Я различалась. Слишком хорошо понимала, что возвращаюсь в дом, где буду терять лишние деньги. Где каждое слово придется взвешивать, чтобы не вызвать недовольство его дочери. Где мои планы и желания всегда будут на втором месте.
Может, действительно пора закончить эти отношения? Начать всё с чистого листа в шесть лет – страшно, но продолжать так жить – ещё страшнее.
Олеся встретила меня с запланированной улыбкой. В свои тридцать два она была копией отца – те же проницательные серые глаза, тот же упрямый подбородок. Красивая, уверенная в себе женщина, добившаяся успеха в юридической фирме. Я непреднамеренно сравнивала себя с ней – и проигрывала по всем пунктам.
– Папа на работе, – сообщила она, когда я вошла в квартиру. – Вернётся к вечеру.
– Понятно, – я прошла в спальню, избегая долгих разговоров.
Но Олеся последовала за мной.
– Знаете, Марина, – начала она, прислонившись к дверному косяку. – Я рада, что вы составляете компанию папе. Но мне кажется, вы слишком многого от него хотите.
Я замерла, не донеся блузку до шкафа.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, эти поездки, планы, требования внимания… – она говорила спокойно, будто объясняла что-то ребёнку. – Папа не молодеет, ему нужен покой. А вы постоянно что-то от него ждёте.
– Олеся, – я низко вздохнула, глядя на нахлынувшим раздражением. – Мы с твоим отцом сами разберёмся в наших отношениях.
– Конечно, – она мило улыбнулась. – Просто имейте в виду, что папа слишком добрый, чтобы сказать вам «нет». Не пользуйтесь этим.
Она вышла из комнаты, оставив меня в оцепенении. Вот оно что… В её глазах я была расчётливой женщиной, использующей доброту Алексея. Манипулирующей им ради… чего? Денег? Квартиры?
К вечеру вернулся Алексей. Мы ужинали втроём, и я физически ощущала напряжение, висящее в воздухе. Олеся рассказывала о работе, о друзьях, о планах на будущее. Алексей слушал её с нескрываемой гордостью. А я чувствовала себя лишней на этом празднике жизни.
– Папа, не забудь, что в понедельник мы едем к нотариусу, – как бы между прочим заметила Олеся, когда мы пили чай.
– Какие дела у нотариуса? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо.
Алексей и Олеся обменялись быстрыми взглядами.
– Ничего особенного, – поспешно ответил Алексей. – Просто нужно уладить некоторые формальности.
Но по его смущённому разуму я понял, что дело серьёзное. И судя по торжествующему взгляду Олеси – он касается меня напрямую.
Вчера, разбирая утреннюю почту, я случайно наткнулась на конверт из нотариальной конторы, адресованный Алексею. Обычно я не лезу в чужую переписку, но тут что-то ёкнуло внутри — слишком свежи были в памяти те странные недомолвки о какой-то встрече с нотариусом.
Внутри лежало обычное напоминание о встрече в понедельник. Пара сухих строчек о необходимости явиться для оформления завещания. Всё имущество Алексей намеревался оставить своей дочери, Олесе Алексеевне Соколовой.
Ноги стали ватными, пришлось опуститься на стул. В голове крутилось: конечно, это его полное право, конечно, Олеся — родная кровь. Но мы прожили вместе четыре года, строили планы на будущее, говорили о том, чтобы всё оформить официально… Выходит, всё это было пустым звуком?
В тот вечер, когда Алексей вернулся с работы, а Олеся ушла встречаться с подругой, я решилась на разговор.
– Я знаю про завещание, – сказала я прямо, когда мы остались одни на кухне.
Алексей вздрогнул и отвёл взгляд.
– Ты читала мою почту?
– Это не главное сейчас, – я покачала головой. – Алексей, почему ты не сказал мне?
Он вздохнул и потёр переносицу – жест, который появлялся у него в моменты сильного напряжения.
– Я хотел поговорить об этом позже. Когда всё будет оформлено.
– Поставить перед фактом? – горечь в моём голосе была почти осязаемой. – Знаешь, дело не в самом завещании. Дело в том, что ты скрывал это от меня. Как будто я… чужой человек.
– Марина, – он потянулся к моей руке, но я отстранилась. – Это просто формальность. Олеся – моя дочь, наследница. Так принято.
– А как же наши планы? Совместная жизнь? Или это всё было временно, пока тебе не надоест?
– Что ты такое говоришь! – он повысил голос. – Я люблю тебя, ты это знаешь.
– Знаю ли? – я посмотрела ему прямо в глаза. – Алексей, я не боюсь потерять квартиру или деньги. Я боюсь потерять саму себя в этом молчании. Я не могу быть женщиной, которой нужно заслуживать место рядом. Которая всегда будет на втором плане после твоей дочери.
Он молчал, и это молчание говорило громче любых слов.
– Я устала бороться за твоё внимание, – продолжила я тихо. – Устала чувствовать себя виноватой за то, что хочу быть важной в твоей жизни. За то, что люблю тебя.
– Марина, – его голос дрогнул. – Я просто не знал, как правильно разделить любовь между дочерью и женщиной, которую полюбил. Я думал, что молчание – это компромисс. Что так будет лучше для всех.
– Но лучше не стало, – я горько усмехнулась. – Ни мне, ни тебе, ни даже Олесе. Она видит во мне угрозу вашим отношениям, а ты… ты постоянно разрываешься между нами, боясь обидеть кого-то из нас.
Алексей опустил голову.
– Так что нам делать дальше? – тихо произнёс Алексей, нарушив тягостную тишину между нами.
– Честно? Не представляю, – вздохнула я, обхватив себя руками. – Может, стоит пожить отдельно какое-то время… Чтобы оба могли всё обдумать.
Никогда в жизни время не тянулось так мучительно долго, как этот месяц. Я вернулась в свою квартирку, которую раньше сдавала квартирантам. Загрузила себя работой по самые уши — проверка тетрадей до глубокой ночи, дополнительные занятия, даже кружок по литературе взяла. Только бы заполнить каждую минуту, только бы не оставалось времени думать о нём. Но разве сердцу прикажешь? Память то и дело подкидывала: вот его смешливые морщинки у глаз, вот запах любимого одеколона, вот тепло его рук… Как стереть человека из памяти, если он врос намертво?
Он звонил каждый божий день. А я всё просила не торопить события, дать мне время. Внутри шла настоящая борьба: с одной стороны — сил нет больше бороться за место в его жизни, а с другой — как отпустить того, без кого уже не представляешь своего завтра?
Ответ пришёл неожиданно. В один из вечеров, когда я проверяла тетради своих книг, в дверь раздался звонок. На пороге стоял Алексей – осунувшийся, с темными кругами под глазами, но решительный.
– Можно войти? – спросил он.
Я молча отступила, пропуская его в квартиру. Он прошёл на кухню, сел за стол и положил перед собой какие-то бумаги.
– Я всё понял, Марина, – начал он без предисловий. – Понял, что пытаясь никого не обидеть, ранил всех. Особенно тебя.
Я присела напротив, не зная, что сказать.
– Я поговорил с Олесей, – продолжил он. – Честно, открыто, впервые за долгое время. Объяснил, что люблю тебя, что ты – важная часть моей жизни. Что между нами не должно быть соперничества.
– И как она отреагировала?
– Сначала обиделась, – он слабо улыбнулся. – Сказала, что я предаю память мамы. Но потом… потом мы действительно поговорили. По-взрослому. Она призналась, что боялась потерять меня, боялась, что я забуду её мать. Что ты заменишь ей всё.
Я понимающе кивнула. В глубине души я догадывалась об этих страхах.
– Я понял: если не научусь защищать то, что создаю сейчас – потеряю и прошлое, и будущее, – Алексей протянул руку через стол и коснулся моих пальцев. – Я не отменил завещание, Марина. Я изменил его.
Он подвинул ко мне документы.
– Это договор на совместное владение квартирой. Я хочу, чтобы ты знала – у тебя есть своё место в моей жизни. Не временное, не зависящее от чьей-то воли. Твоё по праву.
Я смотрела на бумаги, не веря своим глазам.
– Ты не обязана подписывать сейчас, – торопливо добавил он. – Подумай. Но знай: я хочу, чтобы ты вернулась. Чтобы мы начали заново, но уже по-настоящему. Вместе.
– А Олеся? – спросила я, всё ещё сомневаясь.
– Олеся всегда останется моей дочерью, я ни на секунду не перестану её любить. Но ты — та женщина, с которой я хочу встретить старость. И больше никому, даже самому себе, не позволю обесценивать то, что между нами есть.
Я взглянула ему в глаза и наконец увидела в них то, чего так мучительно долго ждала — решимость. Не просто самоуверенность человека, считающего себя правым, а настоящую твёрдость мужчины, который больше не боится бороться за своё счастье.
– Дорога будет непростой, – я легонько сжала его ладонь в своей. – За столько лет столько всего накопилось…
– Справимся, – просто сказал Алексей, и его глаза засветились той особенной улыбкой, которая всегда отзывалась теплом в моём сердце. – Теперь уже точно справимся вместе.
…Прошло полгода.
А сегодня мы сидим с Алексеем на затопленной закатным солнцем террасе маленького критского ресторанчика. Внизу плещется лазурное море, вокруг звенят цикады, и в бокалах искрится золотистое вино. Наш первый настоящий отпуск вдвоём — первый за все эти годы, что мы вместе.
– О чём думаешь? – спросил Алексей, наполняя мой бокал прохладным вином.
– О том, как много мы чуть не потеряли, – ответила я, глядя на играющие в бокале солнечные блики. – И как много обрели.
Наши отношения с Олесей всё ещё были непростыми, но мы учились уважать границы друг друга. Она больше не видела во мне соперницу, а я перестала чувствовать себя нежеланной гостьей в их отношениях.
– Знаешь, – Алексей взял меня за руку. – Я никогда не думал, что в моём возрасте можно начать всё заново. Построить что-то настоящее.
– Для настоящего нет возраста, – улыбнулась я. – Только смелость быть честным с собой и другими.
Он поднял бокал:
– За нас. За право выбирать и быть выбранными.
Я чокнулась с ним, чувствуя, как внутри разливается тепло. Не от вина – от осознания, что мое место рядом с ним теперь не по остаточному принципу, а по праву выбора. Нашего общего выбора.
