Квартира пахла жареной капустой и нервами. Екатерина стояла у плиты с поварёшкой, которую хотелось воткнуть не в кастрюлю, а в глаз одному конкретному человеку — желательно с водительским удостоверением категории B и вечной мамой под боком. Но пока — мешала тушёную капусту, потому что кто-то сказал, что у Ольги Петровны «животик слабенький». Как будто слабенький животик оправдывает сильный характер.
— Что так громко шкварчит? — раздалось из зала, с таким выражением, будто кто-то паяльник включил, а не сковородку.
— Это капуста, Ольга Петровна, — отозвалась Екатерина, не оборачиваясь. — По вашему рецепту. Без соли, без перца, без смысла.
Ольга Петровна вошла в кухню, как будто собиралась инспектировать новую закупку в пятёрочке. Осмотрелась. Поджала губы. Села.
— Мясо где? Андрей без мяса не ест. Сразу худеет и начинает психовать.
— Может, ему с матерью расстаться, а не с мясом? — пробормотала Катя себе под нос, но, конечно, не достаточно тихо.
— Что ты сказала? — нахмурилась свекровь, глядя, как будто сейчас достанет анкету для психологической оценки невестки.
— Я говорю, мясо в духовке. Тушится. Как мы все.
На этой фразе появился сам Андрей — их с Катей муж, сын, посредник и моральный пельмень. С вечно напряжённым лицом, как у человека, у которого между двумя женщинами сломалась дипломатия.
— Мам, ну ты как? — Он поцеловал Ольгу Петровну в щёку, проигнорировав жену. Классика.
— Могло быть и лучше. Но ничего. Я терпеливая. — Она посмотрела на Екатерину так, как смотрят на косяк в обоях, который никто не хочет переклеивать.
Катя молча поставила кастрюлю на стол, по инерции поправила скатерть — её, кстати, тоже критиковали. «Деревенская» — так сказала Ольга Петровна в прошлый раз, хотя именно с этой скатертью Катины родители отмечали новоселье. Когда квартира была ещё её — Кати, с родителями, любовью и спокойствием. До «бизнеса».
Разговор пошёл после второй ложки:
— Катенька, — начала Ольга Петровна с фальшивой мягкостью, которой хватило бы, чтобы загипнотизировать хомяка, но не Екатерину. — Мы с Андрюшей подумали… Настало время поговорить серьёзно. Взросло. Как семья.
— Как бизнес-партнёры, — с иронией уточнила Катя, глядя прямо в глаза.
— Ну… в каком-то смысле, — подтвердила Ольга Петровна, бросив на сына взгляд: мол, начинай.
Андрей откашлялся. Его лицо выражало всё: усталость, страх, надежду, что его сейчас закидают капустой и разговор отложится.
— Катюш, ты же знаешь, нам с мамой нужно расширять мастерскую. Заказы идут, аренда душит. Если бы мы… ну… продали твою квартиру…
Катя уронила вилку. Нет, она ожидала. Но не в её же кухне, не над её кастрюлей, не за её столом.
— Мо-ю квартиру, Андрей? Которую мои родители мне подарили? Которую они копили двадцать лет, отказавшись от отпуска, шубы и машины?
— Ну, формально она оформлена на тебя, но ведь мы семья…
— Вот именно, — зло перебила она. — Я тебе не посторонний человек. А ты ведёшь себя как мошенник с Первого канала. Хотите — заложите дачу вашей мамы. Или её нервную систему.
— Моя дача — это память о моём покойном муже! — резко встала Ольга Петровна. — И вообще, что за тон, Катерина? Ты с кем так разговариваешь?
— С женщиной, которая двадцать минут назад жаловалась, что у неё слабый животик, а теперь проглатывает мою квартиру целиком! — Катя тоже встала. — Вы меня за идиотку держите?
— Мы хотим помочь семье, а ты упираешься, как… — начала Ольга Петровна, но Екатерина уже не слушала.
Она швырнула салфетку на стол. Посуда звякнула. Андрей вскочил, как будто кто-то ударил в гонг.
— Катя, подожди. Мы просто хотели обсудить. Это ничего не решено.
— Обсудить? За моими спиной? Месяц назад я нашла в твоей почте письмо от риелтора. С описанием квартиры. Моей. С моими окнами. С балконом, где мы первый раз поцеловались. И ты даже тогда мне не сказал!
— Я… Я просто интересовался рынком…
— А я теперь интересуюсь адвокатами, Андрей. Будем оба на рынке.
Ольга Петровна хлопнула дверцей шкафа:
— Вот и спасибо! Мы ей как к родной! Бизнес строим для семьи! А она — в позу! Капусту бы сдохшую собаку не кормила!
Катя вздохнула. Она устала. От капусты, от «семьи», от предательства под видом заботы.
— Я не в позу. Я — в угол. Вы меня туда загнали. Но знаете, что в углу бывает? Розетка. Я туда включу утюг, соберу вещи — и уйду.
— И куда ты уйдёшь? — с насмешкой спросила свекровь. — К родителям? Ах да. Они умерли. Так что, милая, подумай хорошенько, прежде чем делать глупости.
Эта фраза прошла по ней, как нож по льду.
— Спасибо, что напомнили, Ольга Петровна, — сдержанно ответила она. — Именно поэтому я не отдам вам их квартиру. Ни за что. Даже если вы начнёте делать в ней икру из капусты.
— Значит, ты выбрала имущество. А не семью? — тихо спросил Андрей.
— Я выбрала себя. Потому что семья — это не те, кто делит твоё имущество, а те, кто делит с тобой боль, Андрей.
И вышла.
Грохнула входной. И только тогда поняла, что руки дрожат.
Катя проснулась рано, хотя толком и не спала. Голова гудела, как чайник на последнем вздохе. Она сидела на диване в своей квартире — той самой, где ещё висела фотография родителей, где пахло прошлым, и где её никто не звал «доченька» уже пять лет. Сейчас здесь было тихо. Даже слишком.
Телефон лежал на тумбочке, экран мигал уведомлениями. Десять пропущенных от Андрея, два голосовых от Ольги Петровны (удалены не прослушав), и три сообщения от общего друга — «Катюх, ты что натворила? Андрей как зомби ходит».
Она выключила звук. Пусть зомби ходит. Её это больше не касается. Ну, почти.
На кухне — родная кухня, без посторонних оценок и гигиенических замечаний — она налила себе кофе и села у окна. За окном была весна, но такая, как после развода: вроде солнце, а всё равно холодно.
И тут звонок. Домофон.
Она не хотела подходить. Даже злилась на себя, что сердце вдруг ёкнуло. Но подошла. На автомате.
— Это я, Андрей, — хрипло, словно после пьянки. — Мне надо поговорить.
— Мне — нет, — коротко ответила Катя и уже хотела нажать «отбой», но голос пробрался в ухо.
— Катя, прошу. Без мамы. Один. На минуту.
Секунда. Две. Она всё же нажала кнопку.
Через минуту он стоял в прихожей, неловкий, с мешками под глазами, будто ночевал под банкоматом.
— Ты чего пришёл? Извиниться? Или поговорить, как «взрослая семья»?
— Катя, пожалуйста… — он прошёл на кухню, сел, посмотрел в чашку. — Я был неправ. Но ты тоже…
— Стоп. Не начинай это «ты тоже». Я тебя в квартире не предавала. А ты — обсуждал продажу за моей спиной. Как будто я уже умерла. Или как будто я мебель. Или ковер.
— Я не хотел. Мама надавила… — Он развёл руками. — Она думает, что у нас всё общее. Что у неё право решать. Я… между вами двумя уже как между двумя стенами.
— Так построй себе дверь, Андрей. И определись, в какую сторону открываться.
Он вздохнул. Молчание повисло, как тёплое молоко, от которого мутит.
— Я хочу всё исправить, — наконец сказал он. — Вернуть. Тебя. Нас.
Катя молча смотрела. Она так устала, что даже не злилась.
— Вернуть? А ты вообще понял, что ты сломал? Я потеряла к тебе уважение. А это не ключи от машины. Это не возвращается просто так.
— А если я… — он замялся, почесал шею. — Если я подпишу отказ от претензий на твою квартиру? Если скажу маме — «нет»?
— Поздно. Теперь уже я скажу тебе «нет».
Он встал. Неловко. Шаг назад. Но перед выходом вдруг замер.
— А ты любила меня вообще? Или только пока не влезла моя мама?
Катя усмехнулась.
— Ты хочешь, чтобы я честно ответила? Или чтобы тебе было не так больно?
— Честно, — сказал он тихо.
— Тогда слушай. Я любила тебя. Очень. Я прощала всё: носки в ванной, забытые годовщины, твоё «потом поговорим». Я думала, ты — это моя семья. Пока ты не начал вести себя как её представитель.
— Я… — он растерянно потёр лоб. — Я хотел лучшего. Для всех.
— А вышло — хуже. Для меня.
Он кивнул. Молча. И ушёл. Без слов. Без пафоса.
И снова тишина. И снова Катя — одна.
Через два дня пришло письмо. Заказное. От нотариуса. Завещание её дяди из Костромы. Она даже не знала, что тот ещё жив. Оказалось — был. И умер. А ей — единственной племяннице — оставил старый деревянный дом и участок. Не дворец, конечно. Но дом. Её. Без свекрови. Без Андрея. Без боли.
И Катя вдруг поняла, что это и есть знак. Что надо уходить. Не только от мужа. От всей этой жизни, где она всё время кого-то убеждает, что имеет право на свою тарелку, своё мнение и своё имущество.
Вечером она зашла в супермаркет и впервые за много лет купила именно то, что хотела: слабосолёную семгу, дорогой сыр и вино. Плевать, что это — не «по списку», не «экономно», не «для гостей».
На следующее утро она открыла ноутбук, набрала: «юрист по разводам Москва отзывы».
Пока страница грузилась, в дверь постучали.
На пороге — Ольга Петровна. В деловом костюме и с папкой в руках.
— Здравствуйте, Катя, — натянуто улыбнулась она. — У нас с вами важный разговор. Не думай, что ты всё выиграла.
Катя открыла дверь пошире.
— Как раз вовремя. Сейчас узнаете, что такое настоящий ультиматум.
— Проходите, Ольга Петровна, — Катя распахнула дверь с той вежливостью, в которой уже слышался звонок колокола. Не свадебного. Похоронного.
Ольга Петровна прошла в квартиру, как налоговая в бухгалтерию — уверенно, не оглядываясь. В руках у неё была толстая папка, лицо — как у прокурора перед последним словом.
— Мы с вами взрослые люди, — начала она, едва успела сесть за стол. — Я пришла не ссориться, а предложить разумное решение.
— А вы уверены, что умеете без ссор? — спокойно спросила Катя, наливая себе чай. — Или вам нужен антураж: давление, манипуляции, театр с участием сына?
— Я мать вашего мужа, Екатерина. Вы слишком много на себя берёте.
— Уже бывшего мужа, если быть точной. Заявление подано. Только в суд осталось отнести.
Пауза. Даже чай в чашке приутих. Ольга Петровна дернулась, будто её кто-то дернул за волосы.
— Это шутка?
— Это наследие. Ваш сын сделал выбор, а я — выводы. И теперь у каждого своя судьба. Без перекрёстков.
— Ты с ума сошла! — рявкнула свекровь, резко хлопнув ладонью по столу. — Ради какой-то квартиры ты рушишь семью?
— Квартира тут не при чём. Хотя, вру. При чём. Она — моя. Единственное, что у меня было по-настоящему моё. До Андрея. До вас.
— Ты неблагодарная! — повысила голос Ольга Петровна, вставая. — Я защищала Андрея от таких, как ты! Примазалась, молодая, с квартиркой, ага, а потом — всё моё, всё мне! Мужа в кулак, свекровь — под лавку!
Катя не ответила. Просто пошла в комнату и вернулась с двумя листами бумаги.
— Это отказ Андрея от любых претензий на квартиру. Юрист уже посмотрел. И вот ещё — выписка из Росреестра. С этой минуты, юридически, вы здесь никто.
— Я подам в суд! — зашипела свекровь, уже сбиваясь с дыхания. — Ты увидишь! Увижу, как вас разведут! Андрей передумает! Он слабый, но не дурак!
— Может, и передумает. Только поздно. Я уже в процессе.
Ольга Петровна не села. Она заметно побледнела. Но глаза сверкали — злобой, страхом, привычкой побеждать. Катя вдруг поняла, что перед ней не просто женщина, а человек, который всегда жил, играя в шахматы: «семья — фигуры, любовь — ход конём, дети — инвестиции».
И вот теперь — мат.
— Уходите, Ольга Петровна, — спокойно сказала Катя. — И передайте Андрею, что ключи я оставила на вешалке. К его жизни я больше не имею отношения.
— А ещё говорят, что я холодная, — процедила свекровь, беря сумку. — Ну и дура же ты, Катя.
— Возможно, — пожала плечами Катя. — Только дура с правом собственности.
Прошло два месяца.
Катя сидела на веранде старого дома в Костромской области. На коленях у неё дремал тёплый рыжий кот. В руке — кружка с горячим кофе. В волосах — запах свежей травы и чердака.
Иногда в дверь кто-то звонил. Андрей. Один раз. Потом тишина. Она не открыла. Даже глазок не глядела.
А однажды приехал Иван Сергеевич — отец Андрея. Привёз варенье. Извинялся. Говорил, что знал, но молчал. Что «так было проще». Что сын теперь, может, что-то понял.
— Я ему говорю, — вздыхал он, наливая чай, — когда ты между матерью и женой — всегда будешь в проигрыше. Только с матерью живёшь до двадцати пяти, а с женой — по идее, до старости. Ну, если мозги есть.
— Не у всех они прилагаются к паспорту, — усмехнулась Катя. — Некоторым надо ещё пару браков пройти, как квест.
Он ушёл. Тихо. Без моральных лекций. Просто с теплом.
На третий месяц она получила уведомление: развод оформлен. Суд. Печать. Всё.
В ту же ночь она вышла на крыльцо, посмотрела на звёзды и громко сказала:
— Спасибо, мама. Спасибо, папа. За квартиру, за силы и за то, что научили ценить себя.
И впервые за долгое время заплакала. Не от обиды. А от того, что всё, наконец, стало правильно.
Эпилог.
Прошло полгода.
Катя открыла маленькое агентство по продаже недвижимости в области. Не глобально, не «мегауспех», но своё. Она помогала другим женщинам защищать то, что им оставили родители. Слушала их истории. И говорила:
— Не бойтесь. Вы — не придаток к мужу. Вы — человек. И у вас есть право на дверь, которая закрывается с той стороны, где вы.
А однажды пришёл клиент. Высокий, лет сорока пяти. Разведён. И тоже с историей. Он улыбнулся ей и сказал:
— А вы знаете, вы — как хорошая квартира. С характером. И без доплаты за фантазии.
Катя улыбнулась.
— Посмотрим, какие у вас документы.
И в этот момент она точно знала: новая жизнь началась. Без лишних жильцов. И без «маминой квартиры». Только она, её прошлое — и, наконец, её будущее.
