— Продай квартиру, Полина, — повторила Тамара Петровна, ставя кружку с чаем на стол с таким звуком, будто ставила ультиматум. — Что тебе, жалко, что ли? Всё равно ты одна тут сидишь, как истукан!
— Не дождётесь, — Полина откинулась на спинку стула, скрестив руки. В её голосе звенело раздражение, сдерживаемое только силой воли. — Я сама эту квартиру заработала. Никто мне её не дарил.
— Ну начинается! — протянул Игорь, её муж, закатив глаза и бросив взгляд на мать. — Опять про «сама». У нас, между прочим, семья. Или ты уже не с нами?
— Ага, «семья»! — усмехнулась Полина, поднимаясь. — Когда дело до денег доходит, вы со своей мамашей сразу во множественном числе. А как что — так я всё сама.
Кухня, уютная, в светло-серых тонах, с блестящими поверхностями и запахом кофе, который уже никто не пил, на мгновение стала ареной. Ни один участник не хотел отступать. Даже кот Пломбир, сидящий на подоконнике, будто втянул шею и сделал вид, что его тут нет.
— Ты не понимаешь, — начала Тамара Петровна, голос сделала сочувственным, словно поливала медом. — У Игоря с работой всё плохо. Я — на пенсии. Ты же женщина умная, самостоятельная. Зачем тебе одной трёшка?
— Чтобы жить, Тамара Петровна. Жить, а не кормить двух иждивенцев! — сорвалась Полина. — Я с семнадцати пашу, ночами училась, деньгами крутила, квартиру эту платила десять лет. А вы мне теперь — «продай»?
— Да тебе просто жалко! — рявкнул Игорь, вставая. Он был в футболке с пятном кетчупа, которое она просила его постирать три дня назад. Конечно, не постирал.
— Мне жалко себя, Игорь, — спокойно ответила Полина. — Потому что я вышла за мужика, который считает нормальным, что жена его маму содержит.
— Я такого не говорил!
— Ты молчал. И всё понял. А молчание, как ты любишь повторять, — знак согласия.
Полина пошла в зал, швырнула подушку на диван и устало села. Квартира — её крепость, её гордость. Когда-то она даже планировала здесь детскую. Но детей не случилось. А теперь — вот он, «ребёнок», почти сорокалетний, с мамой на поводке.
— Мы могли бы купить что-то побольше, на окраине, — не сдавалась Тамара Петровна, проходя вслед. — Я бы к внукам помогала, а вы бы жили в мире и любви…
— Какие внуки, Тамара Петровна? У него кредитная история хуже, чем погода в ноябре. Сначала пусть работу найдёт, а не бегает по собеседованиям с резюме, где последнее место работы — «фриланс с перерывами».
Игорь повернулся к ней резко:
— Ты просто боишься, что у тебя потом ничего не останется. Хочешь умереть одна, но в своей «крепости»?
— Да, если альтернатива — жить с вами! — не выдержала она. — Лучше одна. Чем в аду, где свекровь втаптывает в чувство вины, а муж превращается в пиявку.
Возникла тишина. Такая, что слышно было, как капает вода из-под крана — кап-кап-кап, будто отсчитывает минуты до взрыва.
— Игорь, — сказала Полина, в голосе дрожала сталь. — У тебя неделя, чтобы съехать. Хочешь — к маме. Хочешь — к друзьям. Куда угодно. Но не здесь.
— Ты что, серьёзно?! — он шагнул к ней, даже как-то припух.
— Абсолютно. Пока ты мне не вынес дверь с косяком, как предыдущий квартиросъёмщик, — я спокойная. Но терпение моё не резиновое. А квартира — не ваша.
— Я тебе не посторонний человек! — заорал Игорь. — Я муж тебе!
— Уже почти бывший, — тихо ответила она. — И это я подпись в договоре ставила, не ты.
Он молча выругался, схватил ключи со стола и хлопнул дверью. Тамара Петровна посмотрела на неё с прищуром, как на таракана на белой скатерти.
— Ты об этом пожалеешь, Полина.
— Я уже жалею. Что поверила в мужчину, у которого вместо характера — твой голос в голове.
Полина осталась одна. В комнате было тихо. Только телевизор, который она забыла выключить, вполголоса рассказывал о курсах валют и прогнозе погоды.
Она закрыла глаза. Хотелось плакать — но не было сил. Было просто пусто. И немного холодно, несмотря на июнь.
Квартира, которую она строила своей мечтой, стала полем боя. Но и бастионом. И сдавать его — она не собиралась.
— Он опять звонил? — голос Ольги, лучшей подруги Полины, был обеспокоен, но с хрипотцой — только что вышла с курсов массажа, еле отдышалась.
— Да, — коротко ответила Полина, открывая окно в кухне. Июньский воздух был липкий, как обещания Игоря. — Уже третий раз с утра. Теперь угрожает, что «по-хорошему не хочет, значит, будет по-другому».
— А я тебе что говорила? — Ольга вскипела. — Он маменькин сынок, трусливый, но злопамятный. Ты только держись. Ты сделала всё правильно.
— Не знаю, — вздохнула Полина. — Иногда мне кажется, что я чудовище. Выгнать человека. Мужа. Ну да, слабый, ну да, лентяй. Но всё же человек…
— Стоп! — перебила её подруга. — Он взрослый мужик. С руками, ногами и наглой рожей. Не четырёхлетка с соплями. Ты его не на улицу выставила — у него мама, квартира. Ему просто хочется твоей. Твоей, Поля. Запомни это.
Полина кивнула. Но внутренний голос — гадкий, цепкий — шептал: «А вдруг она права, Тамара Петровна?.. Может, ты правда слишком жесткая?..» Игорь не был монстром — в начале он даже казался заботливым. Дарил цветы, смеялся её шуткам. Говорил, что восхищается её самостоятельностью. А потом начал злиться, что она «всё решает сама».
Прошло три дня. Вечером, когда Полина пришла с работы, в подъезде её ждал Игорь. Стоял у двери, как будто ничего не случилось.
— Полин, — начал он с той самой обречённой нежностью, которую женщины после пятидесяти распознают как фальшь. — Нам надо поговорить.
— Нет, — отрезала она, протискиваясь к двери. — Ты говорил всё, что хотел. На днях. С мамочкой.
— Подожди! — он схватил её за руку. — Я… Ну прости. Мы были не правы. Я был не прав.
Она замерла. Его глаза были влажные, с повисшими веками, усталыми. Впервые за долгое время в них мелькнула та нежность, с которой он когда-то встречал её по вечерам.
— Нам же было хорошо, помнишь?
— Было. До тех пор, пока ты не начал считать мои деньги.
— Да перестань! Это всё глупости. Ну, поссорились. Ну, мама — она со своей колокольни…
— Она считает, что ты имеешь право на мою квартиру. Ты тоже так считаешь?
— Да что ты опять начинаешь! — он вдруг рванулся вперёд, и она почувствовала, как его ладонь резко сжала её плечо. — Ты просто упрямая! Всё назло! Думаешь, если ты такая вся крутая, то можешь всех к черту послать?!
— Отпусти меня! — крикнула она, пытаясь вырваться. Люди на лестничной площадке не появились — видимо, были заняты своими сериалами за стенкой.
— Поля… Поля, прости… — вдруг ослабил хватку, отшатнулся. — Я… я просто не знаю, что делать. Мне плохо без тебя…
— Игорь, — Полина посмотрела прямо ему в лицо. — Тебе плохо без моего холодильника и моего счёта. Без моих денег. А без меня — тебе нормально. Ты же не скучаешь. Ты с мамой обсуждаешь, как меня продавить. Я не продавлюсь, понял?
Он хотел что-то сказать — но в этот момент дверь на первом этаже хлопнула, и на лестницу поднялась соседка. Та самая тётя Люба, у которой вечно гудят тапки и пахнет варёной капустой. Она глянула на них и фыркнула.
— Ой, опять вы тут сцены устраиваете? Полина, ты молодец. Я бы давно его выставила. А ты — женщина с характером.
— Спасибо, тётя Люба, — спокойно ответила Полина.
Игорь отвернулся, пробормотал что-то и быстро пошёл вниз.
Бежит, когда не по его. Как мальчишка. Как всегда.
На следующий день Полина получила СМС от Тамары Петровны:
«Ты с ума сошла, Полина. Это же муж! Он имеет право. Мы с Игорем поговорили и решили: ты всё ещё можешь исправить это. Просто продай квартиру и начни с чистого листа. В новом доме, вместе. Подумай о будущем. Мы ждём.»
Мы решили, подумала Полина, стирая сообщение. Они всегда решали без неё. А теперь — и вовсе без неё.
Через час в дверь позвонили. Она ждала курьера. Но вместо доставки — Игорь. С чемоданом. И мамой.
— Мы пришли жить, Полина, — сказала Тамара Петровна, как будто всё уже решено.
— Что?.. — Полина не поверила.
— Мы не можем себе позволить арендовать, — пояснил Игорь. — И ты всё равно не найдёшь себе другого. Мы с тобой — семья. Хотим мы того или нет.
И она поняла: они просто решили, что могут въехать обратно. Как будто ничего не было. Как будто можно просто стереть её «нет».
Внутри всё оборвалось. Не от страха — от ярости.
— Убирайтесь, — голос был тихим, но острым. — Я вызываю полицию.
— Ты не смеешь! — вспыхнула Тамара Петровна. — Мы не бомжи какие-нибудь! У нас тоже права есть!
Полина нажала кнопку на телефоне. Полиция приняла вызов.
— Вы не гости. Вы — нарушители. И теперь я вас просто вычеркиваю. Из жизни. Из списка контактов. Из сердца.
— «Развалишься…» — Полина стояла у окна кухни, глядя, как внизу у подъезда Игорь грузит свой чемодан обратно в такси, а Тамара Петровна громко и с чувством матерится, не стесняясь соседей. Так, как будто это её с позором выгнали из собственного дома.
Но дом был не её. И не Игоря. Дом был Полинин.
Когда уехали, осталась тишина. Нервная, тяжёлая. Та, что приходит не после ссоры — после финала. После чего-то безвозвратного.
«Развалишься…» — эхом снова прогремело в голове.
А если и развалюсь — то одна. По своим правилам.
Прошло четыре дня.
Полина ходила на работу, как на автомате. Собирала волосы в пучок, ставила кофе на подоконник в кабинете и работала с хрустом в спине, звоном в голове и одной мыслью: я больше не вернусь туда, где позволяла собой пользоваться.
Коллеги удивлялись — не болтает, не улыбается. Даже с Татьяной из бухгалтерии, с которой они раньше вместе ругали новую кофемашину, теперь молчала. Вечером приходила домой, включала старенький вентилятор, лежала на полу в зале, смотрела в потолок и думала: а вдруг действительно погорячилась?..
Именно в один из таких вечеров — звонок. Номер не сохранился, но она узнала голос сразу.
— Ты ведь знаешь, что так нельзя, Полина. Это грех. Семью рушить.
Голос Тамары Петровны был тихим, вязким, как борщ, забытый на плите.
— Вы уже всё разрушили. Я просто убралась из-под обломков.
— Ты вычеркиваешь нас? — переспросила та, с ноткой оскорблённого достоинства. — А кто тебя потом поднимать будет, когда ты развалишься? Когда заболеешь? Когда пенсия закончится, а внуков не будет?
— Зато не будет вас.
Полина повесила трубку.
Утром она села за ноутбук и подала заявление на развод через «Госуслуги». Отчеканила, как в армии: причина — несовпадение взглядов на брак и собственность. Сидела перед экраном, не моргая. Как будто от её неподвижности зависел исход всей жизни.
А ведь зависел.
В тот же день на работе её вызвали к директору.
— Полина Александровна, — Михаил Юрьевич был человек интеллигентный, но с глазами, как у барсука: цепкими. — Поступил звонок. Один… гражданин, назвался вашим мужем. Он сообщил, что вы… нестабильны. И что нам стоит обратить внимание.
— Простите? — она не поверила. — Он звонил сюда?
— Да. И не один раз. Просил вас отстранить на время. По состоянию, так сказать. Но, зная вашу работу, я ему, конечно, не поверил. Просто подумал: вы должны знать.
Полина ушла с работы раньше, чем обычно. Купила у метро пачку чипсов, бутылку кефира и пластиковую розу у странной бабушки. Дошла до дома и расплакалась — не от слабости. От усталости.
Меня пытаются не просто выгнать из квартиры. Меня хотят стереть. Как будто меня и не было.
Спустя неделю она получила письмо. Настоящее, бумажное — с синим штампом.
«В связи с иском гражданина Грязнова И.И., просим Вас явиться в суд…»
Значит, пошёл до конца…
Суд. За квартиру. За её квартиру, купленную её трудом, без его копейки.
На суде Игорь сидел в чистой рубашке и говорил голосом святого.
— Я просто хочу справедливости. Мы ведь семья. Мы жили вместе. Я вносил вклад в бытовую жизнь, поддерживал морально. Я не претендую на всё. Только на часть.
Полина смотрела на него и не верила. В его голосе не было злобы. Только убеждённость. Он не мстил. Он реально считал себя правым. Как будто квартира и правда делилась на пополам — как суп в тарелке.
Адвокат Полины, хмурая женщина с волосами в пучок и лицом, которое видело всё, молча передала судье бумаги: документы о покупке, выписку со счетов, свидетельства.
Судья вздохнул. Посмотрел на Игоря.
— Вы жили у неё. Но вы не участник долевой собственности.
Игорь побледнел.
— Но это… это же неправильно. Мы были вместе!
— Это жизнь. — сухо сказал судья.
Когда всё закончилось, и она вышла из здания суда, на улице стояла Тамара Петровна. Как будто знала. Как будто ждала.
— Поздравляю, деточка. Выиграла. Вот только теперь и сдохнешь в своей квартирке одна.
Полина подошла к ней вплотную. В лицо. Без страха.
— Одна — это не страшно. Страшно — жить рядом с теми, кто считает, что ты обязана.
— Ты же не вечная! — вспыхнула женщина. — Ты заболеешь, у тебя начнутся проблемы! Кто тебя потом сопли вытирать будет?!
— Никто. Но и сопли будут мои. А не ваши.
Прошёл месяц.
Полина стояла на балконе. Солнце село, вечер вылился на город мягкими бликами. На кухне кипел чайник. Телевизор фоном шептал что-то про курс валют.
Она была одна. Совсем одна. Без мужа. Без скандалов. Без визгов, угроз и намёков. Без слёз — но с пустотой. Гулкой, как вокзал ночью. И только в этой пустоте вдруг зазвучало что-то новое. Не радость. Не облегчение. Скорее — свобода. Без прикрас.
Она поставила чайник на плиту, включила любимую музыку и пошла в ванную.
Сначала тёплая вода обожгла плечи. Потом — согрела.
Она смотрела в зеркало. Видела свои морщины, волосы с проседью, красные глаза.
Но ещё — себя. Ту самую, настоящую. Которую никто больше не сможет согнуть.
Игорь больше не звонил. Тамара Петровна отправила последнее сообщение — короткое, как выстрел: «Ты проиграешь жизнь, Полина.»
Полина не ответила.
В её жизни больше не было войны. Ни одной бомбы, ни одного выстрела.
Только звонок в дверь.
Она пошла открывать.
