Раиса Витальевна переступила порог квартиры сына и невестки с видом Наполеона, вступающего в покоренную Москву.
В руках она несла огромный, покрытый пылью фарфоровый торшер в виде павлина.
– Захар! Анжелика! Принимайте сокровище! – возвестила она, водружая птицу посреди их минималистичного гостиного ковра. – Нашла на антресолях. Это же шедевр! Как раз для вашей… эээ… лаконичной гостиной. Добавит душевности!
Анжелика, только что наслаждавшаяся чаем и тишиной, замерла с чашкой в руке.
Павлин с криво приклеенным хвостом и выщербленным клювом смотрел на нее пустым стеклянным глазом.
– Раиса Витальевна… это очень… неожиданно, – осторожно начала Анжелика, ловя растерянный взгляд мужа Захара, который только что вышел из туалета. – Но у нас уже есть торшер. Современный. Без перьев.
– Пф-ф! – фыркнула свекровь, снимая пальто и не дожидаясь приглашения. – Эта ваша железяка? Она же безликая! А вот этот павлин – история! Помню, его бабушка Захара привезла из Ленинграда. Чистый Эрмитаж! Захарушка, куда ставить? Напротив дивана, чтобы все им любовались?
Захар потер переносицу. Он знал этот тон. Тон неоспоримого авторитета в вопросах эстетики.
– Мам, знаешь… он немного… громоздкий. И пыль собирать…
– Не громоздкий, а солидный! – поправила его Раиса Витальевна, двигая диван. – А пыль – это жизнь! Анжелика, ты же любишь уют? Вот и будет уют. Настоящий! А этот ваш диван… – она брезгливо ткнула пальцем в их новенький серый модульный диван. – Слишком низкий, и цвет больничный. У моей подруги Людмилы Петровны на даче – вот где диван! Роскошный, бархатный, бордовый, с кисточками, как у аристократов!
– Мам, у нас тут не дворец, – попытался вставить Захар, но Раиса Витальевна уже неслась дальше, осматривая комнату как генерал перед важным смотром.
– И шторы… Тюль, марля какая-то. Где портьеры? Где ламбрекены? Глазам не на чем отдохнуть! И стены… Белые! Как в операционной! Надо срочно добавить цвет. Я знаю одну потрясающую краску – «Весенняя зелень». Очень жизнеутверждающая! Прямо как у нас в Совете ветеранов покрасили!
Анжелика почувствовала, как сжимаются ее кулаки. Их квартира, плод долгих споров, поисков и компромиссов с Захаром, их убежище – превращалось в музей плохого вкуса под руководством неутомимой Раисы Витальевны.
– Раиса Витальевна, – сказала Анжелика, стараясь, чтобы ее голос не задрожал. – Мы очень ценим ваше мнение, но… это наша квартира. Мы сами выбирали каждую вещь. Нам нравится именно так. Минимализм, свет, пространство.
Свекровь остановилась, как будто услышала крамолу. Ее лицо выразило искреннее недоумение.
– Дорогая, ну что ты?! Я же не для себя стараюсь! Я же вижу – вы совсем не разбираетесь ни в чем! Захарушка с детства был технарем, а ты… ну, юрист, что с тебя взять? А у меня глаз! Все говорят! Вот Людмила Петровна недавно квартиру сыну обустраивала – без меня ни шагу! Теперь у них – конфетка! Я же хочу вам помочь, чтобы не стыдно было гостей позвать, — сама себя нахваливала Раиса Витальевна.
– Нам не стыдно, мама, – твердо сказал Захар, наконец подходя ближе и кладя руку на плечо Анжелики. – Нам нравится, и гостям тоже.
Однако Раиса Витальевна уже не слушала его. Ее взгляд упал на книжную полку.
– Ой, а что это у вас книги так стоят? По цвету корешков надо расставить! Белые к белым, красные к красным! Сейчас я все поправлю!
– Раиса Витальевна, пожалуйста, не надо! – взмолилась Анжелика, представляя хаос в своей тщательно организованной системе (по авторам). – Мы сами справимся…
Однако было уже поздно. Свекровь с энтузиазмом принялась перетасовывать тома Достоевского с кулинарными книгами, руководствуясь исключительно оттенком обложки.
Неделю спустя Анжелика вернулась домой после тяжелого дня. Открыв дверь, она остолбенела.
В нос ударил резкий химический запах свежей краски, а потом она увидела стену за диваном… она ядовито-зеленого цвета, того самого «Весеннего» оттенка, которым хвасталась Раиса Витальевна.
Рядом, довольная, как слон, стояла она сама, а позади нее – какой-то растерянный мужчина с малярным валиком.
– Сюрприз! Я вам сделала ремонт! – радостно воскликнула Раиса Витальевна. – Видишь, как все преобразилось? Я же говорила – цвет нужен! Спасибо моему знакомому дизайнеру Олегу Семенычу! Он так помог! Всего за пять тысяч консультация и работа! Он сказал – это тренд!
Олег Семеныч неуверенно улыбнулся, видимо понимая, что попал в эпицентр семейной бури.
Анжелика посмотрела на стену. Зеленый цвет кричал, ни к чему не подходил и делал пространство меньше и дешевле.
Женщина посмотрела на довольную свекровь и на павлина, уродливо маячившего в углу.
Посмотрела на перекореженные книжные полки, и что-то внутри нее вдруг лопнуло…
– Вон! – голос Анжелики был тихим, но таким ледяным, что Раиса Витальевна невольно вздрогнула. – Вон отсюда. Сейчас же. И возьмите этого… дизайнера и этого павлина.
– Анжелика, ты чего?! – возмутилась свекровь. – Я же старалась! Мы с Олегом Семенычем весь день…
– Вон! – закричала Анжелика, и в ее голосе задрожали слезы ярости и бессилия. – Это наш дом! Вы не имеете права здесь ничего трогать: ни красить, ни ставить свои ужасы, ни приглашать своих шарлатанов! Ничего! Вы меня слышите?
Наступила гробовая тишина. Олег Семеныч начал судорожно собирать свои кисти. Раиса Витальевна побледнела, ее губы задрожали.
– Захарушка! – взвыла она, ища поддержки у сына, который как раз зашел в квартиру и замер на пороге, ошеломленный зеленой стеной и сценой.
Захар посмотрел на стену. Потом — на плачущую жену. Потом — на мать. Он глубоко вздохнул. Подошел к Анжелике и обнял ее за плечи.
– Мама, – сказал очень спокойно мужчина, но так, что Раиса Витальевна сразу поняла – это не просто его голос, это голос хозяина дома. – Анжелика права. Это наша квартира. Наши решения. Наши вещи. Мы любим тебя, но ты перешла все границы. Ты не консультировалась. Ты не спрашивала. Ты просто вторглась и… изуродовала, — добавил он и указал на зеленую стену. – Это… Это ужасно, и это надо будет перекрашивать. Олег Семеныч, извините, но вам заплатит за работу ваш наниматель, и больше мы в ваших услугах не нуждается. Мама, павлина забери, пожалуйста. Сейчас. И больше… никогда не делай ничего подобного без нашего прямого согласия. Ничего. Ни советов «дизайнеров», ни перестановок, ни подарков в виде… этого. Понятно?
Раиса Витальевна посмотрела на сына, как будто видела его впервые. В ее глазах мелькали обида, непонимание, горечь.
– Я же… для вас… – прошептала она.
– Мы знаем, мам, – Захар смягчил голос. – Но это не помощь. Это диктат. Пожалуйста, уважай наш вкус, даже если он тебе кажется странным. Мы так хотим, нам так нравится…
Олег Семеныч, не дожидаясь дальнейших указаний, схватил свои пожитки и быстро ретировался.
Раиса Витальевна молча подошла к павлину, с трудом подняла его. Лицо ее было каменным.
– Хорошо, – сказала она глухо. – Буду знать, что мое мнение и мой опыт здесь никому не нужны. Извините за беспокойство.
Раиса Витальевна вышла. Дверь за ней закрылась. Анжелика обернулась к Захару и разрыдалась от бессилия.
– Этот зеленый цвет… этот ужасный зеленый… – всхлипнула она от горькой обиды.
– Перекрасим, солнышко, не переживай! – успокаивал Захар, гладя ее по волосам и глядя на кислотную стену с решимостью. – Завтра же. В наш успокаивающий серый, а павлин… слава богу, улетел…
Прошло несколько недель. Стену пришлось перекрашивать, книги снова расставлять по авторам.
Раиса Витальевна звонила сыну, но все разговоры с ней были короткими и натянутыми.
Она больше не приходила без приглашения а, придя, воздерживалась от критических замечаний, ограничиваясь вздохами и многозначительными взглядами на их «слишком пустые» стены.
Я ничего не предлагаю, не подумайте, — говорила в такие моменты женщина и отчаянно махала в воздухе руками. — Просто так говорю, никому ничего не навязывая…
Анжелика с неодобрением косилась на свекровь, призывая ее молчать и не высказывать свое мнение.
