Дождь стучал в окна хрущёвки, пока Алексей разливал чай с дрожащими руками. Марина, перебирая счета за коммуналку, даже не подняла глаз.
— Кредит одобрили, — выдохнул он. — Но есть условие… Квартиру оформят на маму.
Ложка звякнула о дно стакана. Марина медленно подняла взгляд:
— Ты с ума сошёл?
Он заёрзал. Мать, пенсионерка с «безупречной» кредитной историей, была его козырем: «Банки доверяют старикам, мы сэкономим на процентах!» Марина вскочила, опрокинув стул:
— Значит, я десять лет буду платить за квартиру, которая даже юридически не моя? А если ты… — голос сорвался, — заведёшь любовницу? Или мамаша решит, что я «недостойная»?
Алексей бледнел. Он не сказал главного: мать намекала, что брак «хрупкий», а кровь — вечна. «Сынок, защити себя», — шептала она в трубку, пока Марина ночами сводила бюджет.
Скандал взорвался в три ночи. Соседи стучали по батареям, когда Марина, схватив паспорт, закричала:
— Ты уже выбрал семью! И это не я!
— Мы же семья, — Алексей гладил Марину по волосам, пока та плакала в ванной. — Квартира — просто формальность. Ты думаешь, я брошу тебя из-за бумажек?
Он говорил это так искренне, что она на миг поверила. Даже когда он подписывал договор с банком, шептал те же слова: «Это для нас, родная. Ты же моя единственная».
Но ночью Марина ловила обрывки его разговоров с матерью.
— Не переживай, мам, — глухо звучало из кухни. — Жена останется ни с чем, если что… Да, я всё проконтролирую.
Утром он снова был нежен: завтрак, смешные мемы в телеграме, объятия в дверном проёме. «Наш общий дом», — целовал её в макушку. А вечером, разглядывая чертежи перепланировки, вдруг сказал:
Первый платёж пришёл с уведомлением красным шрифтом: «Просрочка грозит штрафом». Алексей швырнул бумагу на стол, где Марина собирала чеки за стройматериалы.
— Отдай свою зарплату. Сейчас.
Она медленно подняла глаза:
— На что? На твою мамину гардеробную с мрамором?
Он схватил её за запястье, сжимая так, что побелели костяшки:
— Ты живёшь тут бесплатно! Платишь только за продукты, как студентка!
Марина вырвалась, показывая на голые стены с торчащей проводкой:
— Бесплатно? Я три года копила на ремонт, а ты отдал всё её! Даже унитаз она выбирала!
Алексей засмеялся. Зло, громко, будто репетировал этот смех перед зеркалом:
— Ты думаешь, банк спрашивает, кто платит? Главное — деньги на счёте. А если не будет… — он приблизился, запах кофе с горечью, — мама подарит квартиру племяннику. И мы останемся на улице. Вместе.
Она поняла: это шантаж. «Вместе» звучало как «ты в ловушке».
Ночью Марина переводила деньги, слушая, как Алексей хвастается матери в телефон:
— Она сдалась. Да, я знал — без меня она никто.
На следующий день в квартиру привезли итальянскую плитку — для «гостевой» комнаты свекрови. Марина расписалась в накладной, вдруг заметив пункт: «Покупатель — Петрова Е.И.». Её деньги. Её подпись. Но хозяйкой здесь навсегда останется другая.
Она вышла на балкон, сжимая в кармане чек. Ветер трепал её волосы, как когда-то Алексей в день свадьбы: «Всё пополам, родная». Внизу, на парковке, мать Алексея разгружала ящики с хрусталём. «Для нового дома», — крикнула она, улыбаясь во весь красный от помады рот.
Алексей вломился в квартиру, хлопнув дверью так, что с полки слетела фарфоровая собачка — подарок матери на новоселье.
— Где деньги? — прошипел он, перекрывая шум дождя за окном. — Ты же знаешь, завтра последний срок!
Марина, не отрываясь от ноутбука, щёлкнула мышкой:
— У тебя есть твоя зарплата. Или мамина пенсия.
Он схватил её за плечо, развернув к себе. В его глазах плавал тот самый взгляд из прошлого: «Мы же семья». Но теперь Марина видела за этим дно — пустое, как банковский счёт после их совместных выплат.
— Ты обрекла нас на нищету! — закричал он, а за его спиной, словно тень, возникла мать. Та самая, с ключами от «их» квартиры в сумке Louis Vuitton.
— Дорогая, — начала она сладким голосом, будто разговаривала с капризным ребёнком, — ты же не хочешь, чтобы Алексея внесли в чёрный список? Представь, как стыдно…
Марина встала, доставая из-под дивана жестяную банку из-под кофе. Внутри — пачка пятитысячных, перевязанных резинкой.
— Мой первый взнос, — сказала она, глядя на Алексея. — На мою квартиру.
Тишину разрезал крик его матери:
— Ты воровала из семейного бюджета!
— Воровала? — Марина рассмеялась, открывая файл на ноутбуке. — Это ваши SMS: «Сынок, скажи ей, что нужны деньги на страховку. А я куплю тебе часы». Или вот: «Пусть продаёт свою машину — всё равно после развода…».
Алексей побледнел. Его мать вдруг засуетилась, крепче сжимая сумку — будто боялась, что и её вывернут наизнанку.
Марина бросила ключи на мраморную столешницу (та самая, «мамина выборка») и улыбнулась так холодно, что Алексей инстинктивно шагнул назад.
— Платите сами. За квартиру, за плитку, за ваш «отдельный вход». А я… — она достала из сумки конверт с печатью, — подам в суд. За то, что ты снял полмиллиона с нашего счёта без моего согласия.
Мать Алексея, крашенная в ядовито-рыжий, вцепилась в сына:
— Это ловушка! Она всё подстроила!
Но адвокат Марины — та самая бывшая теща, в чьих глазах горел огонь мести — уже загружала в суд скриншоты: переводы на счёт свекрови, аудио, где Алексей клянчил у друзей «в долг, пока дура не проведает».
— Ты… ты же не оставишь меня без жилья? — Алексей попытался обнять её, как тогда, в первый вечер в хрущёвке.
Марина отстранилась, поправляя браслет — новый, стальной, без намёка на золото.
— Ты сам выбрал, с кем твоя семья.
Суд длился 20 минут. Судья, глядя на мать Алексея, съёжившуюся в пуховике с мехом (неуплата кредита?), постановил:
«Возврат 70% средств. Плюс моральный ущерб — 100 тысяч за каждый год лжи».
Алексей стоял под дождём, глядя, как грузчики выносят диван с золотыми ножками — тот самый, который его мать выбрала «для приёма гостей». Квартира, пахнувшая когда-то свежей краской, теперь зияла пустыми дверными проёмами, как выбитые зубы.
— Это временно! — кричала мать, цепляясь за косяк. — Я найду деньги!
Но пристав только пожал плечами, показывая на бумагу с печатью: «Исполнение решения суда».
Марина в это время развешивала шторы в своей новой однушке. Солнечный свет падал на жестяную банку из-под кофе, теперь превращённую в вазу для полевых цветов.
— Символично, — усмехнулась она, услышав от адвоката новости.
Через месяц:
— Вы уволились? — охранник в бизнес-центле поднял бровь, видя Алексея в мятом пиджаке.
— Отпуск… — буркнул тот, пряча лицо.
Его мать, в съёмной комнате «сталинки», красила губы перед зеркалом с трещиной:
— Завтра пойдём в банк. Возьмём новый кредит!
— Мам, у нас уже шесть просрочек…
— Молчи! — тюбик помады полетел в стену, оставив кровавый след.
А Марина, попивая вино на балконе, смотрела, как закат окрашивает реку в золото. В кармане лежало SMS: «Прости. Я был слеп». Она удалила его, поправляя табличку на двери — «Хозяйка».
Когда Марина встретила Алексея у метро, он нёс два пакета с дешёвыми консервами. Их взгляды скрестились на секунду. Она кивнула, как незнакомке. Он опустил глаза, спеша к матери, которая теперь требует деньги даже на хлеб.
А на месте их бывшей «семейной» квартиры поселилась молодая пара. Девушка, распаковывая коробки, нашла за батареей старую распечатку — список платежей с пометкой «ЛЖИВЫЕ ПРОЦЕНТЫ». Выбросила в окно. Бумага закружилась в воздухе, как пепел.
Дверь в квартиру Марины выдержала три удара каблуком, прежде чем она открылась. Мать Алексея, в плаще с подкладкой «под норку» и с маникюром, царапающим дверной косяк, ворвалась внутрь:
— Ты обязана платить! Бросила мужа — плати за грехи!
Марина, не отрываясь от чая с мёдом, указала на камеру над входом:
— Записываю для суда. Продолжайте.
— Ты… — женщина задохнулась от ярости, выхватив из сумки пачку квитанций. — Кредит! Ты должна половину!
— По решению суда — нет. — Марина подняла жестяную банку, теперь с монетами внутри. — А вот вы должны мне 200 тысяч за моральный ущерб. Не заплатите — опишу вашу шубу.
Мать Алексея, трясясь, разорвала квитанции:
— Бездетная стерва! Кто тебе теперь поможет в старости?
— Ваш сын, может? — Марина рассмеялась, открывая ноутбук. — Он сейчас в такси работает. Спросите у него про «старость».
— Я прокляну тебя! — завопила женщина, хватая вазу с цветами. Но вместо того, чтобы швырнуть её, вдруг замерла — в окне отразилась её собственная мать, давно умершая, с тем же перекошенным от жадности лицом.
Жестяная банка звякнула, упав на пол. Монеты раскатились, как предсказания.
Когда приставы пришли описывать шубу, мать Алексея кричала, что это «подделка». Но подкладка, с вытертым ворсом, кричала громче: «Б/у, 2005 год».
А Марина, встретив бывшую свекровь у ломбарда, кивнула:
— Ваши серьги? — спросила она, указывая на витрину. — Бриллианты… или стразы?
Та побелела, вспомнив, как когда-то обманула сына: «Это семейные реликвии!».
Через пять лет Марина, проходя мимо ломбарда, увидела в витрине старую шубу «под норку». На бирке криво висело имя — Елена Ивановна. Она усмехнулась, доставая из сумки ключи от своей третей квартиры. В кармане звенела та самая монетка из жестяной банки — теперь талисман.
Алексей, таксист ночных маршрутов, однажды вёз пассажирку. Женщина с седыми волосами кричала в телефон: «Верни деньги!». Он узнал голос. Но не обернулся.
