— Ну, просто было бы удобнее, если бы я был прописан у тебя, а не у мамы, — снова начал Андрей, отложив ложку.
Я поставила чашку на подоконник и не обернулась. Мы с мужем возвращались к этой теме регулярно — почти по кругу. Как будто заводили старую пластинку: его аргументы, мои доводы, раздражение — и снова пауза.
— У нас с тобой счётчик на отопление не индивидуальный. А у неё он есть. Там неважно, сколько прописано. А у нас вырастет коммуналка, если меня здесь зарегистрировать, — добавил он буднично, как будто обсуждал погоду.
— Мы же это уже обсуждали, Андрей, — устало ответила я. — Ты прекрасно знаешь, почему я не хочу никого прописывать.
Квартира была подарена мне родителями, когда я закончила первый курс. Они откладывали на неё с тех пор, как я пошла в старшую школу. Мама всю молодость протянула в общаге и мечтала, чтобы у её дочери был свой угол, независимый от обстоятельств и людей.
Когда мы с Андреем поженились, я предложила пожить у меня. Не из гордости — просто было удобно. Маленькая, но уютная студия в тихом районе, недалеко от редакции, где я работала фотографом. Он был секретарём в городской администрации, зарплаты у нас были скромные, но нам хватало. Тогда мы о прописке не спорили — жили и жили.
Но ещё до свадьбы, когда он завёл разговор о том, чтобы я «отписала половину», я сразу всё обрубила. Без обид, без драмы — просто чётко дала понять: квартира — это мой единственный гарант, моя подушка безопасности. Жизнь длинная, всё может быть. Не потому что я не доверяла, а потому что была реалисткой.
Андрей тогда ответил, что не хочет вкладываться в «чужое». Я не спорила. Просто приняла к сведению.
С тех пор прошло три года. Мы платили счета поровну, хотя чаще — я. Я зарабатывала чуть больше, и коммуналка висела на мне. Он покупал продукты, иногда одежду. У нас не было крупных споров. В целом — жили дружно. Вечерами фильмы, по выходным уборка и походы в магазин. О детях я задумывалась всё чаще, но пока откладывали. Не из-за прописки — просто не торопились.
Но в последнее время Андрей как будто стал навязчиво возвращаться к теме. Будто что-то свербело. Всё чаще в разговоре всплывало: «нормально ли, что муж прописан у мамы, а не у жены». Причём, ссылаясь на чужие примеры.
Я знала, кто был автором этих «примеров».
Свекровь. Алефтина Семёновна.
За мягкой улыбкой и аккуратно выкрашенными волосами скрывался персонаж покруче любого телесериала. Женщина с волей, как из железобетона, и нравом, как у заведующего райкомом. Прямолинейная, бесцеремонная, властная — она вежливо раздавливала чужую волю улыбками и брошенными невзначай фразами.
— Катя, почему в холодильнике нет молока? Андрей любит чай с молоком. Кальций, между прочим.
— Он сам покупает, если захочет. И чай с молоком он не пьёт уже год.
— Заботливая жена должна думать о муже, а не только о себе, — била в цель она, как всегда без прелюдий.
Про «не хочешь прописать, значит не уважаешь» — она говорила прямо. С намёком на скандал. Она даже не стеснялась повторять:
— Мужчина в доме — глава. А у вас что? При живой жене — прописка у мамы? Это что за брак?
Я не отвечала. Но после каждого визита чувствовала, как будто прошла через жернова. Словно бы допрос, только замаскированный под заботу.
Андрей начал заводиться. Всё чаще. И вот однажды вечером буквально сорвался:
— Моя мать права. Ты мной просто пользуешься! Прописки не даёшь, квартира не моя, счета — не мои, ничего! Я ношу продукты, коммуналку платим, а если что — с чем я останусь? С носками и подушкой на улице?
— Ты сам это выбрал. Я тебе с самого начала сказала: квартира — моих родителей. Я её берегу. Это не вопрос любви — это вопрос здравого смысла.
Он молчал, сжав губы. Потом бросил:
— Живу, значит, пока ты разрешаешь. А потом — вон?
И ушёл на балкон, громко хлопнув дверью.
Я заварила себе чай. Села у окна. Август шумел листвой, за окном играли воробьи, по асфальту тянулось золотое солнце. И всё казалось внешне мирным, но внутри у меня назревало чёткое ощущение: что-то меняется.
Меня не злила сама просьба прописки. Меня пугало, с какой настойчивостью и драматизмом она теперь звучала. И как будто — не только из его уст.
На следующий вечер, когда Андрей вернулся с работы, я уже знала, что скажу. Готовила ужин — картофель с розмарином, любимую им запеканку. Поставила на стол две тарелки, села напротив и, подлив себе чаю, сказала:
— Слушай, если тебе так важно, чтобы мы были с тобой прописаны на одной жилплощади — давай купим новую квартиру. Вместе. В ипотеку.
Он поднял глаза от телефона.
— Что?
— Ну мы же хотели брать ипотеку, когда решим заводить детей. У нас есть сбережения. Их хватит на первый взнос. Эта квартира останется в моей собственности — сдадим её, будет доход. А новая — общая. Прописка, все дела. И спорить не надо будет.
Андрей смотрел на меня, будто я только что предложила переехать в Монголию.
— Я… подумаю, Катя. В целом идея — здравая. Только… — он замялся, — с мамой бы ещё всё наладить.
— Это к чему?
— Ну, к тому, что она хочет с тобой поговорить. Мирно. За ужином. Втроём.
Я молча вздохнула.
Семейный ужин втроём с Алефтиной Семёновной — это звучало как подвиг, к которому морально не подготовишься. Но отказать Андрею я не захотела. Он, впервые за долгое время, был спокоен. Даже ласков. И я, неуверенно, но кивнула:
— Если ты настаиваешь. Давай.
— Вот и славно, — обрадовался он. — Завтра. Она всё равно уже на пенсии, свободна. А я помогу с продуктами.
Суббота выдалась жаркой. Мы с Андреем купили курицу, сыры, колбасы, фрукты. На базаре у знакомого продавца взяли дыню — ароматную, сочную, ташкентскую. Я доверяла этому продавцу как себе — его дыня никогда не подводила. Приятный, медовый запах разносился по квартире, когда я занялась салатами.
Алефтина Семёновна приехала заранее. Её появление, как всегда, было театральным: фиолетовое платье, массивные бирюзовые серьги, ожерелье. Видно, что к визиту она готовилась тщательно.
— Катя, ты прекрасно выглядишь. И пахнет у вас — просто сказка! — улыбнулась она так, будто мы и не спорили месяцами.
— Спасибо, — вежливо ответила я. — Проходите, сейчас уже почти всё готово.
— Знаешь, — оживлённо сказала она, раздеваясь, — надо за собой следить. Особенно в моём возрасте. А то и правда — тапки стоптанные, халат — и уныние.
Я улыбнулась в ответ. Болтовня ни о чём — привычный стиль нашей свекрови. Но что-то в ней сегодня было особенно… слащавое.
— Я тут подумала, — хлопнула она себя по лбу, когда мы сели за стол. — А давай-ка я бутербродов со шпротами сделаю. Вдруг захотелось! Ты не сбегаешь в магазин? Мне, если честно, даже выйти лень, жара же…
Это прозвучало как приказ, замаскированный под просьбу. Я растерялась, но пожала плечами:
— Ладно, если очень хочется, схожу.
На улице — духота. Я наскоро переоделась в сарафан, схватила сумку и вышла в ближайший магазин. Очередь была небольшой, но медленной. Какая-то бабушка спорила с кассиршей о скидке на кукурузу, пока продавщица не убедила её, что «ценник перепутали». После этого я быстро рассчиталась, взяла хлеб, шпроты — и пошла домой.
И вот тут началось. Я вставила ключ в замок. Повернула. А дверь — не поддаётся. Пробую снова — щёлк. Глухо. Заблокировано изнутри.
— Андрей? Алефтина Семёновна? — позвала я.
Тишина. Потом за дверью — шаги. Тихие, уверенные.
— Не пропишешь моего сына — не открою! — послышался голос свекрови.
Я сначала не поверила.
— Простите?
— Всё ясно! Ты не даёшь ему никакой защиты! Он у тебя как квартирант! Я больше не позволю так издеваться над сыном!
Я постучала сильнее. Потом — громче.
— Это моя квартира. Моя. Вы что, совсем?!
— Пропишешь — зайдёшь. А нет — ищи ночлег!
Я стояла перед дверью с банкой шпрот в руке и не верила, что это происходит. Соседи, конечно, уже слышали. Из приоткрытой двери на площадке торчал чей-то глаз.
Я молча отошла, села на лавочку, положила хлеб и шпроты рядом, достала телефон и вызвала полицию.
— У меня захват квартиры, — спокойно сказала я. — Заблокировали дверь. Не пускают.
Дежурный уточнил адрес. Через пятнадцать минут приехал наряд. Участок был в двух кварталах. Всё решили быстро и бесцеремонно: дверь взломали, свекровь с криками и оскорблениями выдворили. Андрей… стоял и молчал.
Не оправдывался. Не заступился. Просто стоял, как чужой. В ту ночь я поняла: всё. Ни разговора, ни компромисса не будет. Человек, который позволяет такое в своём присутствии — это уже не партнёр. Это — угроза.
И, главное, я ни на секунду не пожалела, что не дала ему прописку.
