Утро началось с того, что Виктория разбила бокал — не к добру. Причём бокал был подарок от её же свекрови, Галины Петровны, с тиснением «Лучшей невестке». Так и написано было, золотыми буквами по стеклу. Правда, в момент вручения Галина Петровна посмотрела на Вику с такой улыбкой, что у Виктории невольно зачесались ладони.
— Ну вот, — выдохнула она, глядя на осколки, — даже стекло уже не выдерживает этого лицемерия.
Кофе остыл. В телефоне висело пятнадцать непрочитанных сообщений от Максима. Мужа. Пока ещё. От слов мужа у Виктории уже полгода, как начинала подниматься температура. Как при начинающемся гриппе. Или приступе бешенства.
В прошлом — красивый, вежливый, с гордой посадкой головы и влажным взглядом лабрадора. Сейчас — унылый бухгалтер с бегающими глазами и тремя кредитами, один из которых она — Вика — благополучно закрыла три месяца назад.
— Не из жалости, а чтобы не позорился перед банком, — объясняла она подруге. — Хочется же сохранить хоть видимость семьи.
Подруга тогда съёжилась и сказала:
— Видимость — это ты хорошо сказала. Слушай, а ты уверена, что он тебе не изменяет?
На измену Вика махнула рукой. Пусть бы. Она бы даже вздохнула с облегчением — проще, чем с этим «бизнесом Дмитрия».
Дмитрий — это младший брат Максима. Сорок лет. В паспорте так и написано: «временно не определился с родом деятельности». Последний его бизнес — мясная лавка в Видном — сгорел через два месяца. Поджог не доказали. До этого была мастерская по заточке ножей, потом «студия индивидуального пошива кроссовок».
И вот теперь — кофейня.
— Всего-то нужно помочь человеку с арендой, — сказал Максим на прошлой неделе, почесывая затылок. — Ну и с ремонтом. Ну и немного мебели. Совсем чуть. Ты ж у нас в рекламе — разрулишь, сделаешь логотип, сайт, посты…
— Мне что, рекламное агентство «ВикаМедиа» для этого открывалось? Чтобы твой брат кофемолку за сто тысяч покупал?
— Ты опять начинаешь, — раздражённо бросил он. — Дмитрий просто… неудачно стартовал. Вот на этот раз он по-серьёзке.
— Угу, как с постельным бельём, которое он на балконе продавал? Или как с ареной для йоги в коровнике?
Максим тогда молча ушёл, хлопнув дверью. А вчера прислал сообщение:
«Приезжаем с мамой обсудить важное. Жди».
И вот. Девять утра. Виктория в сером халате и с лицом, как у нотариуса, у которого украли печать.
Звонок в дверь прозвенел с металлическим нетерпением.
— Привет, родная! — с пафосом выдохнула Галина Петровна, врываясь в квартиру, как оппозиционный депутат в эфир. — Я смотрю, ты не накрыла на стол? Всё такая же — всё про бизнес, а семья на втором месте, да?
— Ага, — сухо кивнула Вика. — Проходите, у нас тут капитализм.
Максим, плетущийся следом, выглядел как человек, которого отправили собирать деньги с соседей на ремонт подъезда — виноватый, раздражённый и в предвкушении конфликта.
Галина Петровна сразу заняла своё место на кухне. На её «троне» — табуретке с подушкой в чехле, который она же и подарила.
— Значит, так, — сказала она, поправляя очки. — Сядь, Виктория. У нас семейный совет.
Виктория села. Но не перед ней, а рядом. Почувствовала, как плечо подрагивает от напряжения.
— Дмитрий наш… он молодой мужчина. Ему надо помочь. Надо дать шанс.
— Он старше меня на четыре года, — буркнула Виктория.
— Ага, — поддержал Максим, — но по духу он молодой. Предприимчивый.
— С таким же успехом можно назвать предприимчивым кота, который обнес холодильник, — тихо сказала Вика и потянулась за чашкой.
Галина Петровна сделала вид, что не слышала:
— Вот мы подумали. У тебя ведь есть квартира. Просторная. Трёшка. Завещания нет, кстати?
Виктория чуть не поперхнулась.
— Завещания? Вы пришли в девять утра спросить, оставила ли я квартиру кому-то после смерти?
— Ну мало ли! — бодро отрезала свекровь. — А вдруг ты Максимке чего не допишешь. А ты подумай: Дмитрий бы в этой квартире открыл мини-отель! Или сдавал бы! Доход пассивный, стабильный!
— Подождите, — Вика встала, — это та самая квартира, которую я купила за свои деньги в 2012 году?
— Ну да, — пожал плечами Максим. — Но мы же теперь семья. Имущество — общее. Мы ж в браке.
— Слушай, у меня даже тостера твоего нет, а ты о квартире. Вы с ума сошли? Вы хотите, чтобы я отдала свою квартиру твоему брату?!
— Да что ты орёшь! — вспыхнул Максим. — Никто не просит отдать. Просто оформить аренду через него. А он бы сам сдавал, себе на жизнь. Помогла бы. Ты же всё равно не живёшь там, а тут с нами…
— С нами, — повторила она, глядя в глаза Галины Петровны, — это когда мне в спину шипят, что я стерва, что у Максима был бы шанс на нормальную женщину, если бы не я?
— Это выдумки! — подняла руки свекровь. — Я всегда старалась быть тебе как мать!
— Только вы — не мать, а контролёр ЖЭКа! — выпалила Вика. — Которая проверяет, где у меня пыль, и почему я не глажу наволочки!
Молчание. Только капли в раковине.
Максим встал. Галина Петровна продолжала сидеть, теперь уже с прищуром.
— Тогда по-другому, — выдохнул Максим. — Продай ты её. Деньги вложим в дело. Станешь инвестором. Мы всё оформим. С процентами.
— С процентами от чего? От чека на латте с соевым молоком?
— Ты злая, Вика, — прошипела свекровь. — Ты сожрёшь Максима, как сожрала мою молодость. Сначала карьеру отняла у него, теперь и брата добиваешь!
— Я? Да я в этом браке как банкомат — карточку вставил, слёзы капнули — и пошли тысячи!
Максим схватился за голову.
— Господи, ну нельзя же так…
— Можно. И нужно, — сказала Вика. — Иди-ка ты, Максим. Забери свою маму. И скажи своему брату, что он может открыть свой бизнес в песочнице. Там аренда дёшево. Форму пусть сшивает в «ФиксПрайсе».
— Ты об этом пожалеешь, — процедила Галина Петровна.
— Только если не смоюсь после вашей энергетики. Я вас провожу.
Дверь закрылась. Виктория не дрожала. Она сидела, смотрела в точку и пыталась вспомнить, что в людях вызывает сострадание. Не находила.
Через полчаса она позвонила юристу.
— Алексей, привет. Слушай, а можно сделать так, чтобы ни один родственник по браку не мог подойти к моей квартире ближе, чем на пять километров?
***
Солнце давно спряталось за хмурым апрельским небом, но в голове у Виктории оно продолжало палить — как будто вся её жизнь вдруг оказалась под прямыми лучами софитов. Театр абсурда продолжался, и теперь уже без антрактов.
Прошла неделя после того, как она выставила мужа и свекровь за порог, и в квартире воцарилась… нет, не тишина. А подозрительное эхо. Эхо, в котором каждый звук — будто подозрение: а точно ты не перегнула палку? а вдруг они просто хотели как лучше?
Палка не перегнута. Палка метко воткнулась в жирный пузырь вранья.
И Вика это знала.
— Мы тут семьёй посоветовались, — начала было подруга Оля на созвоне. — Может, ты всё же зря так с Максимом?
— Оля, не начинай, — перебила Вика, насыпая корм кошке. — Если бы ты слышала, как его мамаша предложила мне оформить завещание — чтобы молодым было проще решать вопросы с недвижимостью…
— Ну, формально, она права, — неуверенно вставила Оля. — У тебя же нет детей…
— Зато есть кое-что получше. — Вика кивнула в сторону стола, где лежала папка с документами. — Договор дарения. Я переписала квартиру на себя заново. Через нового юриста. Без шанса на совместную собственность.
Оля выдохнула.
— Ты монстр. Мне даже немного страшно.
— Бояться надо не меня, а тех, кто всю жизнь живёт у тебя на шее и потом требует ещё подушку.
Прошло три дня.
И в эти три дня тишина была такой, что Виктория успела пересмотреть все свои старые рекламные кейсы, переделать три презентации, заказать новые стулья на кухню и… заблокировать номер Максима.
Но они нашли обход.
В понедельник в обед позвонил домофон. Тоном: сейчас будет репетиция «Суд присяжных».
— Курьер, — голос в трубке был хриплым. — Для Виктории Павловны.
Она открыла — рефлекторно. Курьеры не при чём.
На пороге стоял не курьер.
— Давно не виделись, — проговорила Галина Петровна, вся в чёрном и с двумя красными папками в руках. Как будто пришла невестку отпевать и тут же завещание зачитывать.
— Вы… как вы вообще зашли? — опешила Виктория, пятясь назад.
— А у нас есть доверенность. — та спокойно прошла внутрь, не дожидаясь приглашения. — О, как тут стало холодно. Выключила отопление, чтобы сэкономить на нас?
— Выйдите из моей квартиры. Прямо сейчас, — Виктория уже не шептала. Говорила чётко. Резко.
— Не вашей, а нашей. — Галина Петровна хлопнула папкой по столу. — Пока вы были заняты своими презентациями, Максим подал заявление о разделе имущества. И эта квартирка теперь под вопросом. А я, между прочим, как лицо, действующее в его интересах по доверенности…
— Погоди, — перебила Вика, — он подал заявление в суд, не разведясь?
— Разведётся — тоже вопрос времени. А пока он под защитой. Семья — это не бизнес, Виктория. Тут не всё так просто.
— Семья — это не группа рэкетиров с документами, — фыркнула Вика. — Где он сейчас? Прячется под твоим фартуком?
— Максим переехал к Дмитрию. В кавалерийские казармы. Так мы её теперь зовём — двухкомнатную в Мытищах. Там тепло, душевно. Без твоих выкриков. Знаешь, он стал улыбаться чаще.
— Угу, только теперь из его рта пахнет страхом.
Галина Петровна, будто не услышав, продолжила:
— Я пришла не ругаться. Я пришла с предложением. Ты пишешь расписку, что не будешь препятствовать добровольному разделу имущества. А мы, в свою очередь, не будем настаивать на компенсации за моральный ущерб. Поверь, у Максима есть справки. И он их предъявит.
— Справки, что он не способен работать без утренней истерики?
— Нет. Справки, что ты его психологически подавляешь. Деспотичная, контролирующая. Он записывал разговоры. Есть аудио, где ты говоришь, что он «бесполезен, как кофеварка в монастыре».
Вика замолчала. На секунду.
— Это была метафора. И, между прочим, очень точная.
Галина Петровна встала.
— Думаешь, ты сильная? Сильные тоже плачут. Я была такой же. Пока не осталась одна в пятидесяти трёх. Без мужа. Без денег. Я пыталась всё контролировать, но осталась ни с чем. И Максим остаться не даст.
— Он уже остался. Без меня.
— Он вернётся. Когда тебе стукнет пятьдесят. И ты поймёшь, что даже самая успешная женщина всё равно хочет, чтобы рядом кто-то включал ей чайник.
— А я включаю его сама, — Вика подошла ближе. — И включу ещё раз — чтобы ты ушла отсюда. Немедленно.
— Пожалеешь.
— Вы уже говорили. Я записала.
Через час пришла СМС от её юриста:
«Вика, мне только что поступил звонок от адвоката Максима. Они подают иск о признании брака имущественным союзом с общим нажитым имуществом. Готовятся требовать компенсацию доли от твоей квартиры. Надо будет копать глубже. Есть основания признать часть имущества личным. Но готовься — они серьёзно настроены. Это будет война».
Вика села на диван.
Смартфон выскользнул из рук.
Война так война, подумала она.
Только пусть не забывают, что я тоже дочь своей матери. А мама у меня была следователем. И тоже одна осталась. Но никому потом не хотелось повторять её судьбу.
Она встала.
И села писать ответный иск.
***
Виктория сидела в своём кабинете, не мигая смотрела в монитор. Четвёртый день — без выходных, без сна, без глупостей. Всё, что раньше казалось ей бытовым шумом — пробки, кофе, звонки от клиентов, курьеры — теперь было комфортом. Потому что настоящий ад шёл не с улицы, а изнутри.
На экране — исковое заявление от Максима.
«Прошу признать квартиру, приобретённую в период брака, совместно нажитым имуществом. Требую 50% от стоимости объекта либо соответствующую денежную компенсацию…»
Простая формулировка. Без истерик. Как будто написал не живой человек, а банковский терминал с обидой. Всё было бы смешно, если бы не было так… закономерно.
Телефон вибрировал — назойливо, как муха. На экране — Дмитрий.
Опять? Что теперь — будет предлагать рассрочку на совесть?
Вика подняла трубку.
— Привет, красавица. — голос Дмитрия был непривычно спокойным. — Я просто хотел предупредить: мы завтра заедем.
— Куда?
— Домой. За вещами. У Макса там ноутбук, документы, цепочка из золота…
— А, золотая цепь на шее раба. Понятно. — Вика встала, подошла к окну. — А ключ у вас есть?
— А что, ты сменила?
— Уже третий раз. И код на домофоне. И замок в лифте.
— Ага… — Дмитрий хмыкнул. — Слушай, ты чего такая нервная? Это же просто бизнес.
— Нет, Дима. Это не бизнес. Это попытка вытянуть с меня то, что тебе никогда не принадлежало. Как твой барбершоп. Как твой стартап по доставке орхидей. Как твоя коллекция долгов.
— Ну ты и ехидна, конечно. Прям как маманя говорит — змеиный характер.
— Передай ей, что змея — существо, которое, в отличие от вас, умеет линять. Обновляться. И не жить за чужой счёт.
— Короче. Мы всё равно заедем. С участковым.
Вика не спала всю ночь. Она вспомнила, как три года назад, сразу после свадьбы, влюблённая и глупая, предложила Максиму ключи от квартиры.
— «Ты теперь дома», — сказала я тогда…
Он усмехнулся, помнится, и ответил:
— Только если ты рядом. Иначе какой это дом?..
А теперь — суд, иск, участковый и списки вещей. Вот и сказочке конец, как говорится. Только без морали.
Наутро она вызвала адвоката и нотариуса. Составила бумагу. Чётко. По пунктам. С датами.
— Всё правильно? — спросила она, когда последняя подпись легла на бланк.
— Чисто, — кивнул адвокат. — Он может судиться, но максимум, на что рассчитывает — мелкие бытовые предметы. Всё крупное — твоё до брака. Всё документально. Мы даже прикрепим распечатку с «Авито», что ты купила стиралку раньше свадьбы.
— Отлично, — вздохнула Вика. — Тогда едем.
— Куда?
— К ним.
— Зачем?
— Верну им их вещи. Сюрпризом. Пока они собираются с участковым ко мне.
Дмитрий не успел даже допить кофе, когда в его дверь постучали.
— Кто там? — раздался его голос, ленивый и невыспавшийся.
— Виктория Павловна, — сказала она громко. — Приехала домой. Принесла приданое.
Они открыли. В прихожей — чемодан. Второй — на лестнице. Третий — внизу.
— Что это? — Галина Петровна стояла в халате, с бигуди на макушке и явным ощущением, что ей испортили утреннюю медитацию над кашей.
— Это — всё, что принадлежит Максиму. — Вика протянула распечатанный список. — Копия участковому. Копия вам. Всё разложено. Его футболки, его гантели, его зарядка, трусы, носки и даже один непарный тапок, который был за батареей. Остальное — по закону моё. В том числе квартира.
— Это незаконно! — вскинулась Галина Петровна.
— Это не по-вашему, а значит — законно, — усмехнулась Вика. — А ещё вот… — она достала из сумки связку старых ключей. — Те самые. Можете их повесить себе на стену. Как напоминание о том, что вы когда-то чуть не вошли туда, где вам не место.
Максим вышел из комнаты. Вид у него был как у актёра, которого забыли позвать на поклон.
— Вика, это перебор…
— Нет, Макс. Перебор — это когда ты приходишь за половиной того, что не строил. Перебор — когда ты называешь свою жену «манипуляторшей» в суде. А это — просто санитарная обработка. Мой дом больше не ваша резиденция. Удачи с новым бизнесом. Надеюсь, в этот раз хотя бы не в кредит.
— Ты не так всё поняла…
— Я всё поняла. Как и ты — понял, с кем связался. Ты хотел половину квартиры. А я тебе вернула — твои носки. Пять пар. Чистые. Без дырок.
Она развернулась и ушла.
И больше не оглянулась.
Через две недели пришло письмо. Бумажное. Настоящее, с подписью.
«Максим Павлович П. отзывает иск. Претензий по имуществу не имеет. Сожалеет о случившемся. Просит не вмешивать семью в дальнейшие юридические дела…»
Вика засмеялась.
Впервые — за много недель.
— Поздно, Макс, — сказала она вслух. — Ты уже вписал их в завещание. Только вот — не в своё, а в мою историю.
И кинула письмо в шредер.
Бумага хрустнула — громко, как аплодисменты.
