Ирина вышла из маршрутки на остановке «Магазин «Океан» и, приглушённо выругавшись, переступила через сугроб. Улица была скользкая, ветер — такой, что промерзали даже внутренние обиды. Хотя нет, они грели. Обиды у Ирины были тёплые, вязкие, накопленные с любовью и по пунктам. Как старые коммунальные квитанции — всё никак не выкинешь, вдруг понадобятся.
— О, припёрлась, — голос с балкона был резкий, как плёнка на молоке. — Мы уже думали, ты там с кем загуляла.
Ирина подняла глаза. Ольга Петровна, её свекровь, стояла на третьем этаже и обмахивалась каким-то полотенцем, словно махала флагом капитуляции. Хотя, если честно, там никогда не бывало белых знамен — только красные, и те, что с черепами.
— Я была у нотариуса, — ответила Ирина громко, но без злости. Голос у неё в последнее время стал ровным, как бетон. Не потому что спокойна, а потому что всё — предел. — Получила документы на квартиру. Теперь она официально моя.
— Ах, вот как? — Ольга Петровна почти захлопнула балкон, но потом передумала. — Вот что значит — выйти замуж удачно! Сначала квартиру, потом, глядишь, и бизнес заведёт, а наш сын пусть носки стирает?
Ирина ничего не сказала. Ей не было восемнадцать, чтобы спорить на эмоциях. Да и, честно говоря, она не спорила уже давно. Всё происходящее в последние месяцы казалось театром абсурда, где она — актриса без текста. И когда ей дали роль, она решила сыграть молча.
В квартире пахло пережаренным луком и недовольством.
— Где ты шлялась полдня? — Алексей, её муж, даже не повернулся от телевизора. — Мы с мамой тебя звали, звонили.
— Была в офисе, потом к нотариусу за документами. Сказала же. Я устала. Можем поговорить вечером?
— Вечером у нас сериал. С мамой.
Ирина кивнула. Они с «мамой» были неразлучны, как баня и веник. Только веником обычно была она — Ирина.
Ольга Петровна прошла мимо, шаркая тапками.
— А может, нам с Лёшей туда переехать, в твою квартирку? Зачем она тебе одной? Всё равно тут живёшь, да и пустует. А так — сдадим эту, лишняя копеечка, я, между прочим, пенсию не вечно получаю. А ты ведь теперь, с бумажкой, хозяйка! Делись.
Ирина смотрела на неё с тем самым выражением, с каким смотришь на банку с прокисшими огурцами: вроде когда-то любила, а сейчас даже нюхать противно.
— Нет, Ольга Петровна. Это моя квартира. Наследство от бабушки. Я не собираюсь в ней устраивать общежитие.
— Ты посмотри! — всплеснула руками свекровь. — Какая хватка! А ведь ещё недавно ходила сопли жевала, мужа держалась. А теперь — хозяйка! Бизнес она хочет. Кондитерскую! Люди ипотеку по двадцать лет платят, а эта — на готовенькое!
— Я за этой бабушкой ухаживала последние два года. Подгузники меняла, каши варила, врачей таскала. А вы приезжали раз в месяц, чтобы посмотреть, жива ли ещё. Не вам мне говорить, что «на готовенькое».
— Слышал, сынок?! — заорала Ольга Петровна. — Вот как твоя жена к нам! Да я её как дочку принимала! Пельмени лепила, носки стирала, а она — «не вам мне»! Сдай её к чертям эту квартиру, пусть деньги в семью идут!
Алексей, не выключая телевизор, бросил:
— Может, действительно, Ириш… Если сдавать — деньги пойдут в общее дело. В семью.
Ирина почувствовала, как у неё под кожей зашевелилось что-то липкое и чёрное. Сначала она подумала, что это злость. Но потом поняла — это страх. Он всегда приходит первым. Он — как контрольная лампочка на щитке: предупреждает, что пора спасаться.
— Знаешь что, Лёша, — медленно сказала она, снимая пальто, — я устала. От тебя. От вашей «семьи». От «мамы». От сериала. И от того, что у меня, оказывается, нет ни мужа, ни поддержки, ни права голоса. Зато есть квартира.
— Вот и уходи туда! — вскрикнула свекровь. — Ишь, хозяйка! Только пожалеешь потом!
— Пожалею? — Ирина повернулась в дверях. — Я уже пожалела. Что с вами связалась.
Она закрыла за собой дверь так тихо, как будто за ней осталась не квартира, а кладбище.
Ключ в замке провернулся с хрустом. Квартира пахла старым деревом, аптечными каплями и свободой. Ирина зашла и встала в центре, не включая свет.
— Ну, бабушка… Прости, что не приходила. Но теперь я дома.
И впервые за долгое время в груди у неё не ныло, а щемило — так, как щемит только на развилке: когда не знаешь, что впереди, но точно знаешь, куда больше не вернёшься.
Через три дня после переезда в бабушкину квартиру Ирина впервые почувствовала, что дышит. Не глубоко, но хотя бы без чьего-то одобрения. Без «А ты где была?», без маминых косых взглядов на упаковку презервативов в тумбочке, без звона кастрюль и упрёков в стиле «а мой-то и не поел сегодня, всё с работы пришёл, а ужина — ноль!»
Теперь ужин был, и работа, и даже сон — редкий гость, но без перерывов на семейные скандалы.
Она шла к своей цели — открытию кондитерской. Пока — только онлайн-заказы: торт без сахара для диабетика, пряники для детского дня рождения, коробка капкейков для офиса. Всё сама — тесто, оформление, доставка. Она даже научилась парковаться задом у бизнес-центров, где охранники всегда смотрели как на мошенницу: «Это вы сами пекли?»
— Да, — отвечала Ирина. — Сама. И квартиру получила сама. И ушла от мужа — сама.
В такие моменты она чувствовала себя героиней: не в фильме, а в жизни. Где хэппи-энд никто не гарантировал, но зато и режиссёра сверху нет. Хочешь — плачь, хочешь — матерись. Хочешь — живи.
Но мир не отпускал так просто.
В пятницу вечером ей позвонил Алексей.
— Привет. Ты где?
— На планете Земля. А ты?
— Я… У подъезда. Можешь открыть?
Ирина замерла. Она не звала его, не писала, не отвечала. А он вот — сам. Как поварёнок в кулинарном шоу: «А сейчас мы добавим немного предательства!»
— Ты зачем пришёл?
— Мне надо с тобой поговорить. Не по телефону.
Она всё же открыла. Потому что когда любила — прощала, а когда перестала — просто хотелось посмотреть в глаза. Убедиться, что сердце больше не ёкает. Не дрожит. Не предаёт.
Алексей стоял в тёмной куртке, немного ссутулившись. Под глазами — синяки, на лице — растерянность. Как будто его только что выгнали… например, мама?
— Могу войти?
— Ты не в тамбуре. Да, входи.
Он снял куртку, прошёл на кухню. Сел, как всегда — с полубоком, как бы показывая, что «он тут не надолго».
— Мамка психует, — сказал он, закуривая. — Кричит, что ты испортила мне жизнь. Что я должен квартиру отвоевать. Что ты нам всё должна.
— Знаешь, в чём беда? — Ирина села напротив и развернула коробку с пряниками. — Ваша мама всё путает. Я не банк. Я не благотворительный фонд. Я — человек. И вам я ничего не должна. Я себе должна. Вот и расплачиваюсь.
— А ты не перегибаешь? — Алексей нахмурился. — Мы ведь семья. Мы вместе столько лет. Я тебе помогал, когда ты бизнес начинала. Помнишь?
— А ты помнишь, как ты молчал, когда она кричала на меня? Как ты вставал на её сторону, когда я говорила, что устала, что не могу больше? Или когда она предлагала «объединить финансы», а ты поддакивал? Помнишь?
Он отвёл взгляд.
— Я не хотел конфликтов.
— А я не хотела войны. Но если меня загоняют в угол — я кусаюсь.
Он затушил сигарету.
— Я пришёл сказать, что, может, мы всё-таки… Ну, подумаем. Начнём заново. Ты тут одна, я там как в дурдоме. Мама достала. Может, это… знак?
Ирина усмехнулась.
— Серьёзно? Ты пришёл мириться, потому что тебя выгнали? Не потому, что любишь. А потому что тебя выгнали.
— Не говори так.
— А как? Ты же не пришёл, когда я забирала вещи. Не пришёл, когда я полмесяца спала на раскладушке. Не пришёл, когда я разбивалась на заказы, а у меня тряслись руки от усталости. Ты пришёл, когда тебе стало неудобно.
Он встал.
— Значит, ты так решила? Всё? Вот так просто?
— Не просто. Я очень долго к этому шла. Через боль, страх, одиночество. Через отчаяние. Через «может, он всё-таки хороший». Через «я сама виновата». Через всё это. И вышла — к себе.
— Ладно. Я сказал. Ты услышала. Если передумаешь…
— Не передумаю.
Он ушёл. Без куртки. Через минуту вернулся и молча забрал.
На следующий день позвонили из ТСЖ — Ольга Петровна написала жалобу. Что Ирина якобы захватила квартиру «обманным путём», что бабушка была «не в себе», что Ирина хочет «выселить пожилых родственников». Мол, бедный сын остался на улице, и у него нет жилья.
— Ага, — сказала Ирина председателю. — Пусть тогда съедет с четырёхкомнатной квартиры матери.
— Так она в её собственности, — сухо заметила женщина с голосом из бухгалтерии.
— А эта — в моей. Документы есть. До свидания.
Но Ирина понимала — война началась.
И не в судах. Не в ТСЖ. В головах. Они не могли принять, что она — не вещь, не придаток к сыну, не временное недоразумение в чужой семье. А человек. С волей. С голосом. С правом не слушать.
И чем дальше она шла, тем сильнее ощущала, что за спиной — не груз. А крылья.
Но впереди было ещё то, к чему она не была готова.
Ольга Петровна решила нанести ответный удар.
Через неделю после визита Алексея начался настоящий цирк.
Сначала ей позвонили из поликлиники. Местный терапевт сообщил, что по запросу «родственников» прислали медицинскую комиссию на адрес квартиры — проверить, не нуждается ли молодая женщина в «социальной опеке». Было бы смешно, если бы не было так мерзко.
— Что это за идиотизм?! — возмутилась Ирина. — Вы с ума сошли?
— Мы обязаны отреагировать на заявление, — скучным голосом объяснила врач. — Нам сообщили, что вы замкнутая, социально изолированная, возможна депрессия и склонность к деструктивному поведению. И что вы одна в квартире, без присмотра.
— И это говорит женщина, которая 15 лет прожила со свекровью и её безумным контролем. Спасибо, не надо присмотра!
Когда проверка ушла, Ирина полдня тряслась от злости. Вторую половину дня — смеялась. Что дальше? Соцопека? Пожарные с проверкой датчиков?
Наутро пришёл Алексей.
На этот раз не один. С ним была… женщина. Молодая, с ярко-красной помадой, в короткой куртке и с таким выражением лица, будто она пришла оценить жильё под сдачу.
— Это что за маскарад? — спросила Ирина, даже не делая шагу в сторону.
— Ира, познакомься. Это Лилия. Мы… вместе теперь. — Алексей отвёл глаза.
— Очаровательно. Только я не поняла: ко мне зачем?
— Мы хотим… — начала Лилия, и её голос оказался неожиданно резким, даже с ноткой хамства. — Поговорить о жилье. Алексей сказал, ты тут живёшь одна, а место большое. Нам бы пригодилось…
— Стоп. — Ирина прищурилась. — Повтори. Что «пригодилось»?
— Ну… квартира. Всё равно ведь бабушкина. То есть семейная. Было бы разумно, если бы вы с Алексеем решили как-то… ну, мирно. Он ведь тоже имеет право?
— Нет, — спокойно ответила Ирина. — Не имеет. Я — наследник. Законный. Наследство оформлено. Ты можешь попробовать суд — и получить вот что, — она показала кукиш. — Но пока ты тут стоишь, в чужой квартире, с чужим мужем, пытаешься мне продиктовать условия — у тебя получается только одно. Разозлить меня.
— Ира… — Алексей поднял ладони, как перед дракой. — Не кипятись.
— Я не кипячусь. Я просто прозрела. Ты пришёл сюда со своей новой подружкой, чтобы… ЧТО? Убедить меня пустить вас пожить? В бабушкину квартиру, где я ремонт руками делала? Где я ночами крутила венчики и плакала? Вы в своём уме?
— Мы просто хотели обсудить. По-человечески, — выдохнула Лилия.
— Так вот и по-человечески: вали. И дверь не забудь закрыть. Изнутри не открывается.
Она ушла в кухню. Слышала, как в коридоре бормочут. Потом хлопнула дверь. Потом снова — открылась.
— Я верну тебе деньги за холодильник, — крикнул Алексей. — Только не ври, что ты сама всего добилась!
Ирина долго стояла в тишине. Потом залилась таким хохотом, что испугала соседа сверху. Он даже постучал метлой.
На следующий день Ирина пошла в нотариальную контору. Продажа квартиры. Да, она не собиралась сначала — слишком многое связывало. Но теперь? Теперь — только вперёд.
Покупатель нашёлся быстро. Молодая пара. Приезжие. Вежливые. Смотрели на всё глазами, в которых ещё не было страха перед ТСЖ и соседями. Влюблённые и счастливые.
— Здесь хорошо, — сказала девушка. — Уютно. Чувствуется, что тут жила хорошая женщина.
Ирина кивнула. Её бабушка действительно была хорошей. А вот жить в доме, где теперь витал дух манипуляций и подлости — невозможно.
Через месяц она открыла свою кондитерскую.
На первом этаже жилого дома. Небольшое помещение, но с витриной. Белые стены. Кофе в автомате, но вкусный. И витрина — полная тортов. Без мам. Без мужей. Без криков.
Соседи приносили цветы. Кто-то заказал торт к юбилею. Кто-то — детям в садик. Она начала снова слышать себя. В зеркале отражалась не забитая женщина в халате, а человек с именем. С жизнью. С будущим.
Ольга Петровна больше не появлялась. Алексей прислал пару смс — длинных, на тему «ты не дала шанса» и «я теперь всё понял». Но она не ответила. И не потому, что злилась. Просто — не хотелось.
Когда однажды она случайно увидела их в «Ленте» — Алексей с Лилией, спорили у полки с соусами, — она просто прошла мимо. Даже не обернулась.
Это была свобода. Без слов. Без пощёчин. Без мести.
Просто — жизнь.
Ирина больше не мстила. Она пекла.
И в каждом торте было ровно столько сахара, сколько нужно. Ни граммом больше.
